Ника Кравчук

Лазарева суббота, или Как Христос победил смерть

Девятого апреля 2017 года православные христиане отмечают Вербное воскресенье. Так называется праздник Входа Господня в Иерусалим. Христос скромно, на ослике въехал в город, где Его встречали толпы людей. Спасителю вслед кричали «Осанна Сыну Давидову», что значит «Слава Сыну Давида». Его встречали как победителя — стелили под ноги пальмовые ветви. За что же израильтяне так приветствовали Мессию? Ответить на этот вопрос нам поможет детальный анализ событий, что произошли накануне.

Смерть Лазаря и веры Марфы и Марии

За несколько дней до Вербного воскресенья в Вифании, селении вблизи Иерусалима, случилась трагедия — умер Лазарь. Этот человек и его сестры — Марфа и Мария — были последователями Спасителя.

Христос называет Лазаря Своим другом. Когда только Лазарь заболел, его сестры известили Иисуса, но Спаситель не пошел сразу, чтобы исцелить его, сказав:

…эта болезнь не к смерти, но к славе Божией, да прославится через нее Сын Божий.

Через два дня, когда Лазарь уже умер, Христос отправился в Вифанию, дабы «разбудить его». Ученики еще ничего не знали о смерти друга Спасителя.

Когда Христос прибыл на место, Его встретила Марфа:

Господи! если бы Ты был здесь, не умер бы брат мой. Но и теперь знаю, что чего Ты попросишь у Бога, даст Тебе Бог.

Женщина еще не ведала, с какой миссией пришел Христос, но она уже засвидетельствовала свою веру.

Иисус же сказал, что Лазарь воскреснет. На это Марфа ответила, что знает о всеобщем воскресении. Но Христос имел ввиду совсем другое.

Последующий диалог — это выявление глубокой веры и смысла христианства:

Иисус сказал ей: Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрет, оживет. И всякий, живущий и верующий в Меня, не умрет вовек. Веришь ли сему? Она говорит Ему: так, Господи! я верую, что Ты Христос, Сын Божий, грядущий в мир.

После этого к Христу подошла вторая сестра и обратилась к Спасителю с теми же словами, что и Марфа, — если бы Спаситель был здесь раньше, то Лазарь не умер бы.

Всеобщая скорбь растрогала Богочеловека настолько, что Он даже прослезился. Присутствовавшие люди сделали вывод, что Христос очень любил Своего друга. Но они еще не понимали, что произойдет далее.

Воскресение Четверодневного

Христос же попросил отнять камень от пещеры, где погребли Лазаря. Марфа решила «предупредить» Спасителя: Господи! уже смердит; ибо четыре дня, как он во гробе.

На что Спаситель ответил: …не сказал ли Я тебе, что, если будешь веровать, увидишь славу Божию?

После этого Христос помолился Отцу Небесному, чтобы присутствовавшие не сомневались, какой силой Спаситель творит чудеса, и громко произнес лишь три слова:

Этого хватило, чтобы вернуть к жизни мертвеца, на четыре дня заключенного в объятия смерти. Мертвеца, чье бездыханное тело излагало трупную вонь.

Лазарь, укутанный погребальными пеленами, с обвязанным в платок лицом, вышел из пещеры. Это была беспрецедентная победа. Церковь же назвала Лазаря Четверодневным и причислила к лику святых.

Считается, что после воскрешения друг Христов проповедовал христианство и стал епископом Кипрским. Но, по преданию, на протяжении 30 лет с дня своей первой смерти Лазарь никогда не улыбался — в таком ужасе он пребывал от столкновения с преисподней.

О произошедших событиях мы вспоминаем в субботу накануне Входа Господня в Иерусалим, называемую Лазаревой. В честь праздника разрешается несколько послабить пост — употреблять в пищу рыбную икру.

Детям о Лазаревой субботе рассказывается в этом видео:

Забирай себе, расскажи друзьям!

Читайте также на нашем сайте:

Показать еще

Святой праведный Лазарь являлся жителем Вифании, братом Марфы и Марии. Христос часто посещал Лазаря и его сестер. Незадолго до праздника Пасхи Лазарь заболел. Марфа и Мария послали сказать Христу: «Господи! Тот, кого Ты любишь, болен ». На это Исус сказал: «Эта болезнь не к смерти, а к славе Божией ». Христос сказал своим ученикам: «Лазарь, друг наш, умер ». Христос пошел в Вифанию. Марфа первая встретила Исуса со словами: «Господи! Если бы Ты был здесь, не умер бы брат мой. Но и теперь знаю: чего Ты ни попросишь у Бога, даст Тебе ». На что Спаситель ответил: «Воскреснет брат твой ». Вскоре пришла Мария и родственники, и пала она к ногам Исуса, говоря: «Господи! Если бы Ты был здесь, не умер бы брат мой ». Видя их скорбь, Христос прослезился и спросил, где положили Лазаря. Когда они вместе подошли к пещере, где был погребен Лазарь, Исус Христос велел отвалить камень от входа в пещеру. Марфа заметила Ему, что уже четыре дня, как Лазарь во гробе, и потому смердит. Христос возвел очи к небу, сотворил молитву и сказал громко: «Лазарь, выйди вон! ». Умерший вышел из гробницы, обвитый по рукам и ногам пеленами, и лицо его было повязано белым платом. Многие из иудеев, удостоившись видеть сие чудо, уверовали во Исуса Христа, но фарисеи из страха «c этого дня положили убить Его » (Ин. 11:53).

После Воскресения Христа Лазарь из-за гонений покинул Иудею и перебрался на Кипр в 33 году н. э. (в 30 лет), где вскоре апостолы Павел и Варнава в 45 году поставили его епископом Китиона (Ларнака). На Кипре Лазарь, как и апостолы, проповедовал учение Христа. Согласно греческому преданию, Лазарь после своего воскресения прожил еще 30 лет и закончил свою земную жизнь в 63 году на острове Кипре.

Почитание святого праведного Лазаря

Мощи праведного Лазаря были обретены в 890 году в городе Китии (ныне Ларнака) в мраморной раке, на которой была надпись: «Лазарь Четверодневный, друг Христов ». В 898 году при императоре Льве Мудром мощи Лазаря были перенесены в Константинополь, где были положены в храме во имя Праведного Лазаря. В конце IX - начале X века над могилой Лазаря в Ларнаке была построена церковь Святого Лазаря. В 1972 году в этом храме была обнаружена мраморная рака с человеческими останками, которые идентифицировали как мощи святого Лазаря, вероятно, не полностью вывезенные в Константинополь.

Гробница праведного Лазаря в церкви Святого Лазаря в Ларнаке

Первая могила праведного Лазаря (где он бы воскрешен Спасителем) в Вифании в настоящее время принадлежит мусульманам. Чуть далее расположены две церкви - православная и католическая. Сама Вифания получила в византийскую эпоху название Лазарион, а позднее мусульмане стали называть ее Эль-Азария.

Могила, из которой вышел воскресший Лазарь

Память святого Лазаря совершается в субботу шестой седмицы Великого поста и 30 октября (17 октября ст. ст.), в честь перенесения мощей. Прославлен во святых как праведный и считается епископом Китийским. Католическая церковь совершает память святого Лазаря 17 декабря и считает его первым епископом Марселя.

Воскрешение Лазаря. Богослужение

Лазареву субботу называют также «малой Пасхой »: на это указывают соответствующие богослужебные тексты и некоторые особенности устава, характерные только для этого дня. Так, в пятницу на утрени перед чтением канона поется «Воскrніе хrт0во ви1дэвше », что соответственно чину воскресного богослужения; праздничный тропарь общий для двух праздников, для самой субботы и для последующего за ней Цветоносного воскресенья. Последние стихеры перед Великим славословием чередуются с воскресными стихами, в конце поется воскресная стихера «Преблагословена еси Богородице Дево ». С этого дня начинается богослужение по Триоди Цветной ,книги октай и минея опускаются до недели св. апостола Фомы.

Тропарь, глас 1:

Џ бщее воскRсeніе прeже своеS стрaсти ўвэрsz, и3з8 мeртвыхъ воздви1же лaзарz хrтE б9е. тёмже и3 мы ћкw џтроцы, побёдныz џбразы носsще, тебЁ побэди1телю смeрти вопіeмъ, њсaнна въ вhшнихъ, блгcвeнъ грzдhи в0 и3мz гDне.

Кондак, глас 7:

И $же всёхъ рaдость хrт0съ и4стина, свётъ и3 жив0тъ, и3 мjру возвaніе, сyщымъ на земли2 kви1сz. своeю бlгостію, бhвъ о4бразъ воскRсeніz. и3 всёмъ подаS б9eственое њставлeніе.

Канон празднику на павечернице составил прп. Андрей Критский , на утрени - прп. Феофан Песнописец .

Библиотека Русской веры
→

Воскрешение Лазаря. Иконы

Евангельский сюжет Воскрешение праведного Лазаря является одним из самых ранних изображений, появившихся в христианском изобразительном искусстве. Вероятно, иконографическая традиция данного Воскрешения Лазаря сложилась ранее возникновения празднования этого евангельского события. Этот сюжет присутствует уже в самых ранних дошедших до наших дней христианских памятниках, в частности, в росписях катакомб и рельефах саркофагов.

Воскрешение праведного Лазаря. Фреска катакомб Джордани. Рим, IV в.

Вполне логично, что катакомбные фрески, рельефы связаны с темой воскресения из мертвых, победой над смертью. Художникам было важно выразить веру в освобождение от первородного греха и связанных с ним тления и смерти. Сюжет Воскрешение Лазаря указывает на будущее всеобщее воскресение, поэтому его нередко изображали в местах захоронений.

Воскрешение Лазаря. Миниатюра Евангелия из Россано. Музей Диочезано, Италия, VI в.

В ранних памятниках христианского искусства Воскрешение праведного Лазаря представлено лаконично, как двухфигурная сцена. Изображения Христа в этот период начинают формироваться, Спаситель изображается с бородой и длинными волосами, а также и безбородым юношей. В руке Христа легкая тросточка - атрибут чудотворца, понятный для людей того времени символ совершаемого чудотворения. Со временем тросточка трансформируется в короткий жезл, а затем вовсе исчезает. Богу для свершения чуда не нужен инструмент, достаточно Его собственной воли. Кроме того, изображения приобретают евангельскую точность, в тексте Евангелия от Иоанна совершенно четко указывается на обращение Спасителя к Богу Отцу и приведены Его слова «Лазарь, выйди вон!» (Ин. 11:41-43), других подробностей процесса свершения чуда нет.

Художники из восточных провинций империи гробницу изображали так, как она выглядела, то есть как пещеру в скалах. Постепенно композиция на гробницах наполняется деталями. Изображаются сестры Марфа и Мария, иудеи, открывающие гробницу, человек, снимающий пелены с воскрешенного Лазаря.

Чудо Воскрешения Лазаря. Фреска собора Рождества Богородицы Снетогорского монастыря. Псков, 1313 г.
Воскрешение Лазаря. Фрагмент иконы из праздничного чина иконостаса новгородского Софийского Собора. Ок. 1341 г.
Воскрешение Лазаря. Из праздничного чина церкви Успения в селе Волотово под Новгородом. 1470–1480 годы
Воскрешение Лазаря. Икона из Кирилло-Белозерского монастыря. 2-ая половина XV в. Русский музей, Спб.
Воскрешение Лазаря. Из праздничного чина Благовещенский cобор Московского Кремля, Москва. Начало XV в. (1410-е гг.?)
Воскрешение Лазаря. Троице-Сергиева лавра. Вторая четверть XV в. Сергиево-Посадский музей
Воскрешение Лазаря. Происходит из праздничного ряда иконостаса Успенского собора Большого Тихвинского монастыря. 1560-е годы. Государственный Русский музей, СПб
Воскрешение Лазаря. Икона из праздничного чина иконостаса церкви Рождества Христова в Ярославле. 1640-е годы. Ярославский историко-архитектурный и художественный музей заповедник

Храмы на Руси в честь Воскрешения Лазаря

В честь святого Лазаря освящена церковь в городе Ларнака (Кипр), построенная в IX веке над гробницей Лазаря. Она является одной из трех византийских церквей, сохранившихся на Кипре. С XIII по XVI век храм принадлежал Римско-католической церкви, а в 1571 году церковь стала мечетью. В 1589 году турки продали ее православной церкви, и в последующие два столетия она использовалась как для православных, так и для католических служб. Во время ремонта церкви в ноябре 1972 года под алтарем был обнаружен мраморный саркофаг с человеческими останками, которые идентифицировали как мощи святого Лазаря, вероятно, не полностью вывезенные в Константинополь. Сейчас храм принадлежит Кипрской православной церкви.

Церковь Святого Лазаря в Ларнаке

В честь Воскрешения Лазаря освящен древнейший храм Москвы. Церковь Рождества Богородицы на Сенях (Воскрешения Лазаря) расположена в Московском кремле и входит в состав комплекса Большого Кремлевского дворца. Церковь была сооружена в 1393-1394 гг. по заказу княгини Евдокии, супруги великого князя Димитрия Донского. Ранее на месте церкви существовал деревянный одноименный храм и находился при женской половине княжеского дворца в качестве домового храма великой княгини. Церковь 1393-1394 годов сохранилась до половины высоты стен с главным порталом и частью окон. В 1395 году храм расписывали известные иконописцы Феофан Грек и Симеон Черный с учениками. В 1479 году в связи с пожаром рухнула верхняя часть церковного здания, но вскоре церковь была восстановлена. В 1514-1518 годах архитектор Алевиз Новый соорудил храм на уровне жилого яруса дворца новым объемом, в котором разместился главный престол в честь Рождества Богородицы. Нижнюю часть древнего храма зодчий сохранил в виде подклета, в котором был устроен придел Лазаря. При царе Феодоре Алексеевиче в 1681-1684 гг. храм был перестроен в одноглавую церковь. Лазаревский придел был упразднен. Когда началось строительство Большого Кремлевского дворца, верхняя часть была вновь перестроена, а в древнем подклете была устроена церковь Воскрешения Лазаря . В настоящее время храм не действует, доступ в него перекрыт.

Церковь Рождества Богородицы на Сенях (Воскрешения Лазаря). Княгиня Евдокия устанавливает в свежепостроенном храме икону ангела, написанную по её описанию после явления ей ангела

В честь Воскрешения святого Лазаря была освящена церковь в Кижах. Этот древнейший памятник деревянного зодчества России, по преданию, был построен в XIV в. преподобным Лазарем Муромским, греком по происхождению, родом из Константинополя. Церковь стала первой постройкой Муромского Успенского мужского монастыря (XIV в.), который расположен в Пудожском районе Республики Карелия, на восточном берегу Онежского озера. В 1959 г. церковь была перевезена на остров Кижи и отреставрирована. В церкви сохранился иконостас из 17 икон XVI-XVIII вв.

Церковь Воскрешения Лазаря из Муромского монастыря

Старообрядческих храмов, освященных в честь этого праздника, не имеется.

Воскрешение Лазаря. Живопись

Евангельский сюжет Воскрешения Лазаря неоднократно становился одной из популярных тем картин известных художников. Так, на своих полотнах изображали Воскрешение Лазаря такие живописцы, как Джотто, Караваджо, Гверчино, Альберт ван Оуватер, Рембрандт Харменс ван Рейн, Винсент Ван Гог, М.В. Нестеров.

Фрагмент фрески Джотто «Воскрешение Лазаря». Написана в 1304-1306 годы
«Воскрешение Лазаря» Альберта ван Оуватера. Написана около 1450 года
Караваджо «Воскрешение Лазаря» 1608-1609 гг.
Гверчино. Воскрешение Лазаря. 1619 год. Лувр, Париж, Франция
Рембрандт Харменс ван Рейн «Воскрешение Лазаря». 1630 год
Винсент Ван Гог. Воскрешение Лазаря. 1890 год М. В. Нестеров. Воскрешение Лазаря. 1899-1900 г. Эскиз росписи северной стены церкви св. Александра Невского в Абастумани. Государственный Русский музей, СПб

Лазарева суббота. Народные традиции

В Лазареву субботу отрывают вербы затем, чтобы на следующий день, в праздник Входа Господня в Иерусалим (Вербное воскресение), встретить Христа. Вечером в субботу во время богослужения веточки вербы освящаются святой водой. В народе бытует поговорка: «На канун Вербного воскресенья Святой Лазарь за вербой лазил». Считалось, что если в Лазареву субботу появилось много «сережек» вербы (распустились почки), то весь год будет урожайным и богатым на радости.

В Лазареву субботу готовили брагу, гречневые блины, кашу и рыбный курник. В этот день молодые девицы собирались вместе и ходили по избам делать «лазари» - петь песни. В ответ хозяева дарили девушкам съедобные подарки. После окончания обряда певуньи делили дары поровну и счастливые расходились по домам.

Отметим, что в Лазареву субботу не принято устраивать больших пиршеств и веселий. Поскольку Лазарева суббота приходится на Великий пост, праздник отличается сдержанным весельем, без пиров и развлечений - это день смиренного и светлого ожидания. В честь праздника в этот день разрешается икра. У других славянских народов существуют свои традиции в этот день: болгары в Лазареву субботу исполняли весенний девичий обряд лазарования - девочки ходили по домам с пением лазарских песен, участниц одаривали подарками; греки в этот день пекут «лазаракиа» («лазарчики») - антропоморфное печенье из пряного сладкого теста.

Душеполезное поучение в Лазареву субботу

Желая укрепить духовно Своих учеников перед грядущими крестными страданиями, Господь совершил величайшее и небывалое доселе чудо, ибо ни Сам Он, ни прежде Него бывшие святые до этого дня никогда еще не воскрешали из мертвых тела людей, которые по времени начинали уже разлагаться. Воскресение Лазаря имеет прообраз как имевшего последовать в скором времени Воскресения Христова, так и всеобщего Воскресения для всех людей, которое явится при кончине мира. Свт. Иоанн Златоуст так раскрывает духовный смысл этого предивного и выше естественного события, ясно показывающего Божественное достоинство Спасителя:

Се светозарное предтече торжество, Христова Воскресения. Се провозсия память Лазарева, чудеса Христова проявляя. Образ сей четверодневнаго воскресения Лазарева, плоды носит тридневнаго Воскресения Христова. Сей Лазарь явился вторый предотеча во тме сидящим. Сей первый враг бысть адовы погибели. Днесь Христос чудес Своих всего мира исполни. Днесь Христос силу смерти разорь, четверодневнаго возставляет Лазаря, Свое прообразуя Воскресение («Златоуст», сл. 58-е).

Блаженный Феофилакт Болгарский в своем толковании на Евангелие от Иоанна с недоумением порицает иудейских начальников, так как они, ослепленные безумной завистью, ради бывшего чуда воскресения из мертвых окончательно уже решаются предать на смерть Христа Спасителя. Отмечает также и коварное их лукавство: чтобы оправдать себя, священники распускают в народе слухи о якобы готовившейся опасности от римлян, которые ради умножения чудес могли бы заподозрить весь еврейский народ в политической неблагонадежности. Решились они убить заодно и воскресшего Лазаря, чтобы загладить память о минувшем чуде, которое особенно досадно им было еще и потому, что случилось в преддверие великого праздника и служило таким образом к сугубой славе ненавистного им Сына Божьего. Узнав об этом, Лазарь вынужден был бежать и скрываться на Кипре. Как написано в Синаксаре Триоди Цветной, после пребывания во гробе он не мог вкушать уже обыкновенной пищи, «кроме услаждающаго» ; святительский же омофор имел он как дар Пречистой Богородицы: «омофор его, Пречистая Мати Божия Своима рукама сотворши, тому дарова».

Из всех четверых евангелистов только один Иоанн Богослов рассказывает о воскрешении Лазаря, так как в то время, когда писали другие апостолы, св. Лазарь был еще жив. Св. ап. Иоанн точно раскрывает как Божественную, так и человеческую природу Господа, ибо мы видим Его не только самовластно приступающим законы природы, но и вопрошающим о месте погребения Лазаря и проливающим слезы сострадания.

Иоанн, сравнительно с прочими евангелистами, возвещает о Господе высшее учение и богословствует великое; посему и из дел Его телесных повествует о более уничиженных. Посему и в скорби Господа он находит много человеческого и тем доказывает истинность плоти его, чтобы ты познал, что Господь был Бог и вместе Человек ().

Как известно, Св. Писание имеет также и иносказательный смысл, поэтому бл. Феофилакт дает нам еще одно толкование для пояснения чудесного события, как можем воспринимать его касательно себя самих:

Понимай, пожалуй, чудо это и в отношении к внутреннему человеку. Ум наш - друг Христов, но часто побеждается слабостью человеческой природы, падает в грехе и умирает смертию духовною и самою жалкою, но со стороны Христа удостаивается сожаления, ибо умерший - друг Его. Пусть же сестры и сродницы умершего ума, как Марфа (ибо Марфа телеснее и вещественнее), и душа, как Мария (ибо Мария набожнее и благоговейнее), придут ко Христу и припадут перед Ним, ведя за собою помыслы исповедания, как те - иудеев. Ибо Иуда значит исповедание. И Господь, без сомнения, предстанет при гробе, лежащее на памяти ослепление повелит отнять, как бы камень какой-нибудь, и приведет на память будущие блага и муки. И воззовет великим голосом евангельской трубы: выйди вон из мира и не погребайся в житейских развлечениях и страстях, - и, таким образом, воскресит от греха умершего, которого раны пахли злобою. Умерший издавал запах потому, что был четверодневен, то есть умер для четырех кротких и светлых добродетелей и был празден и недвижим к ним. Впрочем, хотя и был он неподвижен и связан по рукам и ногам, сжат узлами собственных грехов и казался совершенно бездеятельным, хотя и по лицу был покрыт платком, так что при наложении плотского покрова не мог видеть ничего божественного, но услышит: развяжите его добрые и служащие спасению ангелы или священники и дайте ему прощение грехов, пусть он идет и приступит к деланию добра ().

1. Бл. Феофилакт Болгарский, толкование на Евангелие от Иоанна.
2. Там же
3. Там же

Лазарева суббота - крайне необычный праздник, это праздник, когда Церковь вспоминает, как плакал Иисус Христос. "Рыдаеше, Иисусе", - говорится на церковнославянском в одном богослужебном тексте. То есть Всесильный Богочеловек, над которым не властна смерть, плакал. Победивший смерть и для нас, людей, Он плакал. Над этим стоит задуматься: что может заставить Бога плакать? Почему день, когда в храмах вспоминают слезы Христа, - праздник? И, в конце концов, кто такой этот Лазарь, чье имя дало название празднику Лазарева суббота?

История Лазаря из Вифании - селения киломерах в трех от Иерусалима, рассказана в Евангелии от Иоанна, причем рассказана она с такой психологической точностью, все детали произошедшего показаны так зримо и ярко, что понимаешь: сия достоверность результат того, что евангелист Иоанн был внутри событий, был свидетелем произошедшего чуда. Чуда воскрешения Лазаря. Обычно уточняют: "четырехдневного Лазаря", что означает - Лазаря, умершего четыре дня назад. Да, да, событие, положившее начало празднику под названием "Лазарева суббота" - это воскрешение Лазаря, умершего за четыре дня до того, и, как честно конкретизирует Евангелие, "уже смердящего". То есть речь идет о воскрешении мертвого - именно воскрешении, а не воскресении, в чем тут разница, поговорим позже.

Итак, кем был этот Лазарь, которому на четвертый день после его смерти Иисус Христос вернул жизнь, обычную жизнь в его же физическом, правда, уже здоровом, теле? Замечу в скобках, что согласно церковному преданию, Лазарь по воскрешению прожил еще 30 лет, а потом, как и все люди, умер - в сане епископа Китиона, ныне остров Кипр. Ну а на момент смерти Лазарь был, скорее всего, небедным и совершенно точно почитаемым иудеем из Вифании. Другом Иисуса Христа - известно, что Иисус неоднократно гостил в доме Лазаря, обедал там со Своими учениками. Были у Лазаря две сестры - Марфа и Мария, тоже хорошо знавших Христа.

А теперь обратимся к Евангелию от Иоанна и прочитаем его вместе со Святыми Отцами. Напомню только, что местоимение "Он" и все его производные, пишущиеся с заглавной буквы, употребляется по отношению к Сыну Божьему, Богочеловеку, Господу Иисусу Христу.

"[В то время] был болен некто Лазарь из Вифании, из селения, где жили Мария и Марфа, сестра ее. Мария же была та, которая помазала Господа миром и отерла ноги Его своими волосами; ее брат Лазарь был болен. Послали сестры сказать Ему: "Господи! Вот, кого Ты любишь, болен". Услышав это, Иисус сказал: "Болезнь эта не к смерти, но к славе Божией, чтобы прославлен был через нее Сын Божий". Иисус любил Марфу и сестру ее и Лазаря. А когда услышал, что Лазарь болен, то остался Он два дня на том месте, где находился".

Тут стоит прервать чтение и задуматься: почему Иисус медлит, когда дело касается смертельной болезни его друга, друга, которого Он любил? Такой же вопрос задавали себе и все свидетели этой истории две тысячи лет назад. Ответ прост. Промедление Богочеловека Святые Отцы объясняют желанием воскресить настоящего мертвеца, четверодневного и смердящего - чудо ни до, ни после человечеству неизвестное и неповторенное. "Христос предвидел, что больной непременно умрет. И потому, желая отклонить сомнения от людей подозрительных, отсрочивает на некоторое время путь свой, ожидая, пока он испустит дыхание, и погребен будет", - комментирует этот момент преподобный Андрей Критский. "Для того (медлит Иисус - М.Г.), чтобы скончался Лазарь и был погребен, чтобы потом никто не мог сказать, что Он воскресил его тогда, как тот еще не умер, что то был только глубокий сон, или расслабление, или лишение чувств, но не смерть. По этой-то причине Он и остался на столько времени, что произошло даже тление, так что говорили: уже смердит", - объясняет святитель Иоанн Златоуст.

Читаем дальше: "После этого Он говорит ученикам: "Пойдем снова в Иудею". Ученики сказали Ему: "Равви! Давно ли иудеи искали побить Тебя камнями, и Ты опять идешь туда?" Иисус отвечал: "Не двенадцать ли часов во дне? Кто ходит днем, не спотыкается, потому что видит свет мира сего; а кто ходит ночью, спотыкается, потому что нет света в нем". Сказав это, говорит им потом: "Лазарь, друг наш, уснул; но Я иду разбудить его". Ученики Его сказали: "Господи! Если уснул, то выздоровеет". Иисус говорил о смерти его, а они думали, что Он говорит о простом сне. Тогда Иисус сказал им прямо: "Лазарь умер; и радуюсь за вас, что Меня не было там, дабы вы уверовали; но идем к нему". Тогда Фома, иначе называемый Близнец, сказал ученикам: "Пойдем и мы умрем с Ним".

Мы словно видим учеников Иисуса, предостерегающих Сына Божьего: "Не ходи в Иудею! Тебя хотели там побить камнями, а Ты опять идешь туда? Ну, пожалуйста, хотя бы не иди туда днем - опасно!". Но Иисус отвечает им фразой, имеющей не только буквальный смысл, но и глубокий богословский: "Кто ходит днем, не спотыкается, потому что видит свет мира сего; а кто ходит ночью, спотыкается, потому что нет света в нем". И вот уже один из Его учеников - Фома поражает нас готовностью безоговорочно, невзирая на опасности, следовать за Христом, куда бы Он ни пошел. Кстати, это тот самый неверующий Фома, о котором мы будем говорить через неделю после Пасхи, поэтому запомним сегодня его решимость!

Возвращаемся к евангельскому тексту: "Иисус, придя, нашел, что он (Лазарь) уже четыре дня в гробнице. Вифания же была близ Иерусалима, стадиях в пятнадцати; и многие из иудеев пришли к Марфе и Марии утешать их в горе о брате их. Марфа, услышав, что идет Иисус, пошла навстречу Ему; Мария же сидела дома. Сказала тогда Марфа Иисусу: "Господи! Если бы Ты был здесь, не умер бы брат мой. Но я и теперь знаю, что о чем бы Ты ни попросил Бога, даст Тебе Бог". Иисус говорит ей: "Воскреснет брат твой". Говорит Ему Марфа: "Знаю, что воскреснет в воскресение, в последний день". Иисус сказал ей: "Я - воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрет, оживет. И всякий, живущий и верующий в Меня, не умрет вовек. Веришь ли ты в это?" Она говорит Ему: "Да, Господи! Я верую, что Ты - Мессия (Христос), Сын Божий, в мир Приходящий". Сказав это, пошла и позвала Марию, сестру свою, сказав тайно: "Учитель здесь и зовет тебя". Она, как только услышала, встала поспешно и пошла к Нему. Иисус еще не входил в селение, но был на том месте, где встретила Его Марфа. Тогда иудеи, которые были с нею в доме и утешали ее, видя, что Мария поспешно встала и вышла, пошли за нею, полагая, что она идет к гробнице - плакать там. А Мария, придя туда, где был Иисус, и увидев Его, пала к ногам Его и сказала Ему: "Господи! Если бы Ты был здесь, не умер бы мой брат".

Эти диалоги между сестрами умершего Лазаря и Иисусом Христом крайне важны. С одной стороны это своего рода проверка Господом, способны ли Марфа и Мария поверить в чудо воскрешения, а, значит, поверить в то, что стоящий перед ними Иисус - Сын Божий. Сестры вроде бы и верят, они сами говорят: "Если бы Ты, Иисус, так любящий нашего брата, был тут, когда он только болел, или только умер, Ты бы не дал ему умереть, Ты бы его воскресил!" Но сейчас-то уже поздно, считают они, тление, смерть, разрушила нашего брата, смерть уже победила. Да, как верующие иудейки, они знают, что когда-нибудь их брат воскреснет из мертвых, но сейчас в нем уже нет жизни, а только тление и смерть. И тут Иисус опять произносит слова не совсем понятные двум убитым горем женщинам, слова, имеющие глубочайший смысл: "Я - воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрет, оживет. И всякий, живущий и верующий в Меня, не умрет вовек. Веришь ли ты в это?" И, стоит ли говорить, что эти слова обращены не только к горюющим Марфе и Марии, но и ко всем нам?

А дальше происходит то, с чего мы начали наш разговор о празднике Лазарева суббота. "Иисус, когда увидел ее (Марию) плачущую и пришедших с нею плачущих иудеев, Сам восскорбел духом и пришел в волнение, и сказал: "Где вы положили его?" Говорят Ему: "Господи! Иди и посмотри". Прослезился Иисус. Говорили тогда иудеи: "Смотри, как Он любил его". А некоторые из них сказали: "Не мог ли Он, открывший очи слепому, сделать, чтобы и этот не умер?"

Почему плакал Иисус? Зная, что Лазарь будет воскрешен? Бог и плачет! Зная, что смерть Ему подвластна, плачет над умершим! Почему? А почему плачем мы? Когда мы плачем? Когда сострадаем другому! Бог плачет, потому что Он сострадает Своему другу Лазарю! Этот момент Евангелия не менее важен, чем сам факт воскрешения! Ведь он объясняет, почему Бог Иисус Христос потом Сам принял Крестные Страдания и Смерть. Он сделал это из сострадания к нам, людям. Из любви. Но ототрем слезы. Если мы будем точны, то увидим: в Евангелии сказано не о рыдающем Христе, и даже не о плачущем, там сказано: "Прослезился Иисус". И это тоже важно. Преподобный Андрей Критский учит: "Прослезился Иисус, и тем показал пример, образ и меру, как мы должны плакать об умерших. Прослезился, видя повреждение нашей природы и безобразный вид, какой дает человеку смерть". А святитель Василий Великий уточняет: Христос "заключил необходимые страстные движения в некоторую меру и пределы, предотвращая несострадательность, потому что это зверонравно, и не дозволяя предаваться скорби и проливать много слез, потому что это малодушно".

Но вернемся к Евангелию от Иоанна. "Иисус же, снова возмущаясь в Себе, приходит к гробнице. Это была пещера, и камень закрывал ее. Иисус говорит: "Возьмите камень". Сестра умершего, Марфа, говорит Ему: "Господи! Уже смердит; ибо четырехдневный уже". Иисус говорит ей: "Не сказал ли Я тебе, что, если уверуешь, увидишь славу Божию?" Тогда взяли камень, Иисус же поднял глаза ввысь и сказал: "Отче! Благодарю Тебя, что Ты услышал Меня. Я знал, что Ты всегда услышишь Меня; но сказал это ради народа, стоящего кругом, чтобы поверили, что Ты послал Меня".

И вышел умерший, обвитый по рукам и ногам погребальными пеленами, и лицо его обвязано было платком. Иисус говорит им: "Развяжите его, пусть идет". Тогда многие из иудеев, пришедших к Марии и видевших, что сотворил Иисус, уверовали в Него".

Вот этот властный призыв Христа: "Лазарь, выходи!", звучащий сегодня в храмах, обращен не только к Лазарю. Лазарь, четырехдневный обитатель мрачной страны мертвых, - образ души, погребенной под спудом грехов, как выразился один святой, души, "от наших грехов смердящей". Этот призыв, услышанный даже и в царстве мертвых, не должен стать для нас, еще живых, просто словами. "Лазарь, выходи!", - летит сквозь тысячелетия к нам, и сегодня.

"Лазарь, выходи!", и пуст склеп - темница наших смерти. И валяются бессильными тряпками погребальные пелены - узы нашего греха. "Развяжите его, пусть идет…" Вот эту сцену и изображают на иконе праздника Лазаревой субботы.

Но я обещала объяснить, в чем разница между воскрешением и воскресением из мертвых. Воскрешение Лазаря - это возвращение умершего, который "уже смердил", к жизни земной. А Воскресение мертвых, именно об этом вспоминала Марфа, - это восстановление физических тел людей в новом состоянии. Христианство учит, что произойти все должно при втором пришествии Иисуса Христа. По словам апостола Павла, воскресение мертвых произойдет "вдруг, во мгновение ока, при последней трубе; ибо вострубит, и мертвые воскреснут нетленными, а мы изменимся во мгновенье ока". Залогом этого грядущего воскресения мертвых является Воскресение Христа в Пасху. Своим крестным подвигом и смертью, а затем воскресением, Иисус Христос преобразил человеческое естество и открыл путь воскресения нам, людям. Иисус Христос победил смерть, и вот, как напоминание нам о том, что смерть не властна над Богочеловеком, что Он сильнее смерти, Церковь и устанавливает праздник, называемый "Лазарева суббота", устанавливает его перед Страстной неделей. В день Лазаревой субботы даже отменяется пост, наши предки в этот день обязательно ставили на стол рыбную икру - продукт в прошлые века более доступный, чем сейчас. Догадались, почему? Сколько в этом глубины и смысла, ведь икринка - зародыш новой жизни, ее зачаток. Обратите внимание, как сложнейшее богословие проникало в бытовую жизнь верующих, освещало ее.

Завтра еще одни необыкновенный праздник - Вербное воскресенье. Службы, посвященные ему, начнутся уже сегодня вечером.

Совсем уже скоро закончится Великий пост и для всего православного мира наступит один из самых важных праздников — Пасха. Чуть больше чем за неделю до этого праздника наступит еще один — Лазарева суббота. Как его отмечают, когда наступит, что можно, а что нельзя есть — об этом вам расскажет наша статья.

Дата этого праздника не фиксированная, а переходящая. Число его определяется в зависимости от Пасхи, а именно его отмечают в последнюю субботу перед праздником. Так, в 2018 году Лазарева суббота будет 31 марта.

Евангелие от Иоанна

Спаситель во время земной жизни часто посещал дом Лазаря, который вместе с сёстрами Марфой и Марией жил в селении Вифания, неподалёку от Иерусалима. Иисус Христос любил беседовать с ними, а Лазаря называл Своим другом.

Когда Лазарь заболел, сёстры послали сказать Иисусу, что тот, кого Он любит, болен. Но Иисус сказал, что эта болезнь не к смерти, а к славе Божией – через неё прославится Сын Божий.

После этого Христос ещё два дня пробыл в том месте, где находился, а затем сказал своим ученикам, что нужно идти в Вифанию, чтобы разбудить Лазаря, который уснул. А ученики, не понимая, что Иисус говорил о смерти Лазаря, ответили, что если уснул, то он выздоровеет.

На пути к дому умершего друга Христос встретил его сестру Марфу и сказал ей: «Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрёт, оживёт. И всякий живущий и верующий в Меня не умрёт вовек. Веришь ли сему?»

На что Марфа ответила: «Господи! Я верую, что Ты Христос, Сын Божий, грядущий в мир».

Спаситель очень любил своего друга и, подходя к гробнице, где уже четыре дня покоилось его тело, заплакал. Вместе с учениками Он приблизился к пещере и сказал окружающим его людям, чтобы отвалили камень, закрывающий вход.

Сестра умершего, Марфа, сказала Ему: «Господи! Уже смердит; ибо четыре дня как он во гробе». На что Иисус ответил ей: «Не сказал ли Я тебе, что, если будешь веровать, увидишь славу Божию?»

Итак, отодвинули камень от пещеры, где лежал умерший. Иисус же возвёл очи к небу и сказал: «Отче! Благодарю Тебя, что Ты услышал Меня. Я и знал, что Ты всегда услышишь Меня; но сказал сие для народа, здесь стоящего, чтобы поверили, что Ты послал Меня».

Тогда многие из иудеев, пришедших к Марфе и Марии и видевших, что сотворил Иисус, уверовали в Него. А некоторые из них пошли к фарисеям и сказали им, что сделал Иисус.

Первосвященники и фарисеи собрали совет, на котором первосвященник Каиафа сказал: «Лучше нам, чтобы один человек умер за людей, нежели чтобы весь народ погиб». С этого дня фарисеи во главе с первосвященником Каиафой принимают окончательное решение схватить Иисуса и предать смерти.

Весть о чуде быстро разлетелась по окрестным селениям, люди стали почитать Иисуса как Господина своего и устроили ему почётный въезд в Иерусалим.

В IV веке над пещерой Воскрешения Лазаря возводится часовня, а рядом византийская базилика. В XII веке здесь действовал женский бенедиктинский монастырь. В наши дни здесь сохраняется святая гробница, в которой четверодневное тело Лазаря находилось на каменном ложе.

Как говорит церковное предание, после воскрешения Лазарь, которого называют «Лазарь Четверодневный» и «друг Божий», прожил ещё 30 лет и стал епископом Китийским – служил он на острове Кипр, в городе Китионе (в настоящее время это город Ларнака).

Лазарева суббота особенно дорога жителям Ларнаки, ведь святой Лазарь – небесный покровитель их города.

В центре Ларнаки стоит известный каждому киприоту и каждому гостю Кипра храм «Агиос Лазарос», то есть храм, построенный в честь святого Лазаря. В нём до сих пор хранится каменный саркофаг, в котором когда-то был похоронен Лазарь.

Лазарева суббота - большой светлый христианский праздник, повествующий об одном из небывалых до этого момента чудес, которое сотворил Христос. В этот день Иисус свыше тысячи лет назад воскресил из мёртвых своего друга Лазаря из Вифании. Именно этому событию и посвящён данный праздник.

Приметы связаны с Лазаревой субботой

В Лазареву субботу собираются в церковь на богослужение. Перед этим собирают веточки вербы, которые принято освящать в церкви и хранить, как оберег дома.

Есть примета: в Лазареву субботу для привлечения в дом благополучия, богатства, здоровья близких нужно читать «Отче наш», при этом в левой руке должны находиться вербовые или ивовые веточки.

Тяжелую работу в этот день делать запрещено: не следует шить, вязать, делать генеральную уборку, работать в огороде, делать ремонт, отложите такие дела на потом. Суетные дела лучше заменить молитвой и походом всей семьей в церковь.

Под запретом шумные гуляния, застолья с распиванием спиртных напитков. На столе должна быть только постная пища, ведь идет Великий пост. Однако для Лазаревой субботы есть послабления для верующих, разрешается растительное масло, вино и рыба. На столе в Лазареву субботу должны быть блюда из гречки, гороха, тыквы, манная каша.

В Лазареву субботу нельзя проводить свадьбы, пышные торжества, заниматься сексом, под запретом танцы и песни.

Проведите этот день в гармонии с собой и людьми — не встревайте в конфликты, не ссорьтесь, избегайте бранных слов. Лучше сделайте доброе дело, помогите тому, кто нуждается в помощи. Добро обязательно вернется сторицей к вам.

Лазарева суббота и Вербное воскресенье тесно связаны между собою. Сначала Иисус воскресил в Вифании умершего четыре дня назад праведника Лазаря, дабы его ученики уверовали в него. Считается, что именно через воскресение Лазаря Христос показал, что бытие человека не заканчивается земной смертью: «Верующий в Меня, если и умрет, оживет. И всякий, живущий и верующий в Меня, не умрет вовек».

Весть о воскрешении Лазаря быстро добралась до Иерусалима, и когда Христос на следующий день, в воскресенье, въехал в город на осле, люди встречали его торжественными возгласами и устилали ему дорогу пальмовыми ветками – именно так в Иудее принято было встречать царей. Таким образом народ признал Иисуса своим царем, а он принял поклонение, но лишь то, которое осуществлялось искренне и добровольно.

В Лазареву субботу сохраняется строгий пост: нельзя есть мясные, молочные продукты и яйца. В то же время в Лазареву субботу разрешается растительное масло, рыбная икра и вино.

Не разрешаются продукты животного происхождения: молоко, яйца, сливочное масло, ряженка, рыба и т.д. Но в отдельные дни (как сама Лазазарева суббота) есть некоторые изменения.

Традиционно в Лазареву субботу готовят щи из кислой капусты, грибной рассольник по-домашнему, блины из гречневой муки, блины с икрой (которые в прошлом назывались икрянниками), запеченный картофель.

В этот день православные отправляются в церковь, дабы помолиться за здоровье своих родных и близких. Говорят, что молитва перед иконами в Лазареву субботу будет услышана Господом. И если она искренняя и идёт от сердца, то результат не заставит себя долго ждать.

Хозяйки готовили угощения к воскресному празднику: пекли гречневые блины и пироги с рыбой, варили кашу. А в Греции делали ещё и специальное сладкое печенье — «лазарчики».
В деревнях в Вербную (Лазареву) субботу ломали вербы. Горожане тоже отправлялись ломать вербу - на берега близко протекающих рек.

Издавна в этот день девицам, не достигшим шестнадцатилетия, следовало ходить по домам знакомых и незнакомых людей, петь традиционные песни, желать всяческих благ и здоровья, а также танцевать. В благодарность за приятные слова хозяева домов щедро одаривали девиц разными вкусностями и сладостями. При этом девушки должны были наряжаться в одеяние невест и торжественно ходить в нем по домам разных людей. К кому зайдет такая невеста, тот может ждать в наступающем году счастья и защиты от всех болезней. Невест вознаграждали свежими яйцами, а также монетами небольшого номинала.

Приметы в Вербное воскресенье

Без вербы - не весна.

Верба распутицу ведет, гонит с реки последний лед.

Где вода, там верба, а где верба, там и вода.

Мороз - яровые хлеба хороши будут.

Ветер, который дует в такой день, будет сопровождать все лето.

Если погода ясная и теплая - урожай фруктов будет хорошим.

Если перед Вербным Воскресеньем появилось много «сережек» вербы (распустились почки), то весь год будет урожайным, плодородным и богатым на хорошие события.

Рука дрожит, сильно дрожит, даже трясётся. Но чтоб ни на кого не думали, когда меня обнаружат, надо записать.

Я умираю. Стал выволакивать старое бревно, чтоб сжечь, перенапрягся и упал. В глазах потемнело, голову обволокло. И сколько лежал, не знаю. Когда очнулся, может, от холода, то всего меня колотила дрожь. Я икал и не мог встать. Костёр, на котором сжигал мусор, еле-еле дымился. Пламя могло и ко мне подобраться. Господь пожалел - не доходя меня, оно загасло.

Приполз, именно приполз в свою избушку. Шарил какие-то лекарства, ничего нет. Попил оттаявшей воды из фляги. И сильно замутило. Стало рвать. Все жилы на шее вытягивало.

Темнеет быстро. Спички не нашёл. Но печь все равно не истопить. Свечек бы побольше зажечь для нагрева воздуха, но спичек нет. Наверное, у костра выронил. Но уже туда не доползти, падаю. Ложусь. Тошнит. Рвать нечем. Лягу одетым. Одеяла ледяные. Сердце останавливается, так что могу и не успеть простудой поболеть.

Если не проснусь, простите меня, родные, простите. Ой, слава Богу, умираю на родине.

Ночью замёрз окончательно. Но в темноте увидел, что огонёк в лампаде живой. Ноги не держат, хватался за спинку кровати, за стол. Еле вспомнил, где свечи. Страшно боялся загасить огонёк. Стал читать «Отче наш», губы сводит, зубы стучат. «Господи, умираю!» А всегда просил умереть после покаяния, исповеди, причастия, и вот... Господи, умираю. По грехам моим не осуди меня, дай свечку зажечь. И зажёг! И согрел ею, попеременно держа в руках, и левую ладонь, и правую. Потом вставил в подсвечник. Дальше легче. По стенке дошёл до кухонного стола, взял тарелки, в них натыкал свечей, которые зажигал от первой. В избушке посветлело, вскоре показалось, что потеплело. Воду пить боялся, несвежая. Даст Бог до утра дожить, закипячу.

«В руце Твои, Господи Боже мой, предаю дух мой...» Ложусь.

Нет, сразу встал. Что-то с головой. Умираю. Обносит слабостью. Стоять - ноги не держат, лежать - тошнит, голова падает в тёмное, с искорками, пространство. Сижу. К печке привалился - от неё могильный холод: зиму не топили.

Надо завещание написать. Надо.

Какое завещание, не смеши людей. Ничего ты не нажил. А что есть какое наследство, на то есть умная жена и хорошие дети.

Уснуть бы. Но лежать тяжело, мысли рвутся, всё время только дети и внуки в сознании. Какими-то наплывами.

Вот, оказывается, как умирают. А столько читал о смертях. Так читал же о монахах, молитвенниках. А наш брат, серый народ, умирает простенько. Вот остановится сердце, и всё. Господи, спаси и помилуй!

Попробую сидя дремать. Да, уже опять ночь. Что это? Или ещё первая не прошла, или новая наступила? Сколько же я тут? Сутки или больше? Какое-то безсознание.

Свечи освещают иконы. Очков нет. На память читаю молитвы, какие помню. Рвётся и память. Тысячи раз читал Покаянный канон, а сбиваюсь.

Очнулся. Утро. А утро ли?.. Вроде опять темнеет? Значит, опять вечер? Значит, день проспал? Или пять минут дремал? Нет, не пять: все свечи в тарелках догорели до корешка. Одна, толстая, мерцает. Какое-то тупое безразличие. Перечитал написанное. Завещание хотел писать, смешно. Небо как свиток совьётся, земля и всё, что на ней, сгорит, всякое железо сгорит, а ты туда же с клочком бумажки.

А ведь вправду вечер. Хорошо, свечей много. Есть и толстые. Но холодина в доме. Термометр есть, но нет очков. Может, градусов восемь-десять.

Свечка эта толстая спасла, лампада-то догорела. Где масло, не помню. Место мне среди десяти уродивых дев.

Свечи зажёг. Опять всё осветилось. Дров у печки нет, дрова на улице, да и все из-под снега. Не разгорятся. Печка страшно холодная, ещё и от неё леденит.

Деточки милые, ничего я не нажил, только на одно надеюсь, что будете хоть иногда вспоминать. Я вас очень любил, больше жизни любил. Но почему любил, люблю, с любовью к вам умираю.

Сидел и силился вспомнить число и день недели. Какой год, неважно, да и число тоже, а вот что сегодня? Вторник? Среда? Нельзя мне, если доживу, пропустить Лазареву субботу, Вербное Воскресение и начать жить в Страстной седмице. Но это всё за такими горами, на которые нет сил подняться.

Конечно, надорвался от тяжести. Дурак, он и умирает по-дурацки, нельзя же было после стольких операций хвататься за сырое бревно. Тебе говорили: не больше трёх килограммов. Мало ли что - батюшка благословил сжечь этот огромный холм отходов от строительства часовни, дома, мусор, говорил же: «Ты потихоньку, сколько успеешь, столько и ладно». Мне же всегда надо больше всех.

Нет, тут не бревно, тут жизнь грешная. Господь вразумил, вот всё объяснение. Болезнь - милость Божия. «Страдающий плотью перестаёт грешить».

Дрожь бьёт. Рука, видно по кривой строке, косым буквам, трясётся. Озяб. Ногам в ботинках холодно. Вчера промочил.

Так сколько же я здесь? Ночь, две? День, два? Три? Нет, это слишком.

Какое-то тупое состояние. Надо оживать, молиться надо, ведь пропадаю. Есть надо. Но даже мысль о еде вызывает тошноту.

Господи, помоги затопить печку. Ну, уж это стыдно просить: самому надо. Ну-ка соберись, не будь нюней. А то скажут внукам: ваш дедушка и печку не сумел истопить, умер в холодной избе. Никаких сил. Прямо беда.

Видимо, сегодня среда всё-таки. Батюшка обещал приехать за мной утром рано в субботу.

слабость, которая всё сильнее. Наша сила в нашей слабости? Так это о женщинах. А вот если бы тут была жена, и ради неё надо было согреть избу, то как? Ведь истопил бы. Да, ради любимых нашёл бы силы. Ну и для себя найди! Ты же любимый у Господа.

Сидел, голова падала, с трудом поднимал. Увидел вдруг в красном углу, на полу, бутылку с лампадным маслом. Начнём оживание с лампады.

Зажёг! Вроде и руки не трясутся. Нет, опять вибрируют. В окне на улице день. Всё-таки день. По солнцу понимаю, что идёт к обеду. Да, солнышко. С ним повеселей.

Ищу телефон. Взмолился, нашёл. Но что толку, здесь прочно вне зоны связи. Лес же. В те приезды ходил далеко, к трассе, там соединяло. Сейчас и до часовни не дойти. На телефоне должны быть год, месяц, день и час, и минуты. Но я же без очков. Шарил их, шарил, обезсилел совсем, опять сидел и только дышал.

А как бы дойти до моей берёзы, поившей меня раньше? Тут на полочке даже сохранился маленький лоточек из нержавейки, который аккуратно вколачивал в ствол. И капало. Днём побыстрее, к вечеру замирало. Да, вот сок земли, выкачанный корнями берёзы, меня бы оживил.

Мысль о берёзе, память вкуса о берёзовом соке меня как-то оживляют. А что? Вставай и иди к природе за лекарством.

Нет, слаб. Ноги не держат. Вот бы костылики.

А ведь и хорошо, что ни часов, ни радио, ни связи нет. Зачем? Светлеет окно - скоро утро, просветлело - день. И пошёл день, и идёт, и идёт, не останавливается. Но какие же долгие ночи!

Так хотелось справиться с этой безобразящей вид грудой мусора, убрать и у домика, и у часовни. Убирать и всё время поглядывать на разливающуюся реку. А в домике нет окна на реку, не вижу этот океан воды. Да, океан жизни. Я на берегу океана. Выброшен умирать. Разбился корабль жизни.

Не говори красиво, топи печь обломками.

Господи, до чего же тяжело писать. Сейчас опять налетало забвение и какое-то бездумие. Выветривается голова, так, что ли?

Не могу понять, лучше мне становится или хуже? Есть совсем не хочу. Да и Великий пост. Но для сил нужно питание.

Пожевал кусочек ржаного хлеба. Сухо, слюны нет, не проглотить. Птицам отдам. Они всегда здесь меня ждут. Зимовали. Да, и зимой сюда приезжал. На лыжах продирался.

Пульс слабый. То изредка частит, то еле-еле напрягается жилка, пульсирует. Да, прижало меня. Так мне и надо. Даже и сейчас собой занимаюсь, стыдно.

Что, братишечка, страшно помирать? Не страшись: всё равно же придётся.

Но дети, дети мои милые, внуки, как же вы без меня? Дети мои, кровные и крёстные! Внуки! Вот ваш дедушка среди весеннего леса один-одинёшенек. Как я хотел дожить до того, чтобы видеть вас взрослыми. Видимо, увижу, но уже из другого мира. Если ещё заслужу такой чести.

Смею просить: молитесь за меня, обо мне. Боюсь даже не смерти, а ответа за грешную жизнь. Грешник «биен будет много». Особенно тот, кто знал, что надо будет ответить не только за дела, даже за каждое слово. Не только бранное, просто праздное. Которое можно было не произносить. А я-то сколько их рассорил! Сколько словесного мусора оставляю. Как бы его сгрести в кучу и сжечь?

Солнышко рассиялось. Дай мне сил, светило, Богом созданное.

Нет, пока на улицу не осмелюсь. Сижу, валюсь на правый бок, на левый боюсь: сразу тяжелеет сердце.

Потеплело от свечей в моём пристанище. Пальцами ног шевелю. Слушаю себя, везде пусто. Вот оно, великое изречение: в чём только душа держится. Цепляться же ей за что-то надо. Надо что-то съесть. И без воды нельзя. И пить воду из фляги боюсь.

О, и тут батюшка спасает! Оказывается, он привёз и поставил у стола пятилитровую бутыль с водой. Не давал мне тащить. А солнышко её высветило. Прямо на колени перед ней встал, накренил, налил в кружку. Боялся пить: затошнит, но всё хорошо. Попил глоточками. Ещё попил. Желудок благодарно отозвался. То есть я почувствовал, как вода оживляет меня.

Полежу. Плохо, что вода холодная, внутри холодно. Лежи, в могиле ещё холоднее.

Полежал. Думал: как понять, что вот именно моя душа пришла в этот мир? Господи, за что мне такая милость и благодать? Я ли должен был видеть эти облака, этот весенний широкий разлив, эти сухие, умирающие травы и эти стрелки-иголочки новых зелёных травинок, я ли?

Господи, как мне всегда легко и привольно дышалось под небесами Твоими. И какая краткая оказалась жизнь, как мало успел, успел только понять: какая у нас краткая жизнь.

Мгновенная. Росчерк пера.

И в эти мгновения, составляя опись сотворённого Богом мира, в который Он поместил меня, думал, что надо в неё вставить и залетевшего в домик шмеля, который упрямо таранит воздух в избушке, сердится, значит. Откуда я вдруг взялся в его привычном мире? Или просит выпустить? Ничего, мы с ним подружимся. А как изобразить в словах полёт умирающего в полёте, догорающего сухого листочка? Вчера же удалось немного разжечь костёрик.

Да! Вот где сухие дрова, в костерке. Он загас, но всякие ветки в нём и щепки высохли.

Надо за ними. Не истоплю печь, окачурюсь. Уже и кашель налетает. Тяжёлый, сухой. Надрывный. Знаю, под утро будет ещё сильнее мучить.

И вот - первая победа. Сходил, еле-еле дотащился до груды мусора, около которой разжигал костёр, постоял, отдышался. Запах костра, такой родной с детства, тоже воскрешает. Река ещё и ещё размахнулась в размерах, подпирает мой высокий берег, а низкий весь затоплен. Островки деревьев.

Притащил дровишек. Мало. Но начать топку - великое дело. Открыл отдушину, вьюшку. Скомкал сухую газету, поджёг свечкой. Горит, но дым идёт не в трубу, в избу. Это или снегом забило, или ворона гнездо в трубе свила. Плохо дело. Избушка полна дыма, ещё и от него кашляю и плачу. Беда, беда. Пришлось дверь открыть, чтоб дым вытягивало. Снова рвал газетки, уже и лучинки к ним добавлял и сухие веточки. Нашел даже за печкой свиток бересты, это материал зажигательный. Трещит, свивается. Дым ахает из дверцы, сквозит из плиты, я в дымовой завесе, дышать нечем. Как ты, мой шмель, жив ли?

Выполз на крыльцо, дверь оставил открытой. Отдышался, пошагал опять за дровами. Надеялся, что дымоход протянет. От костра оглянулся на избу, на трубу и возликовал - тонюсенькая струйка дыма шла из неё. Победа!

Даже сил прибавилось. Себя урезонивал: набирай дров поменьше. Приковылял с дровишками в избу. В ней, конечно, холодно, но не дымно уже, уже «весёлым треском трещит затопленная печь». Вроде и сам повеселел. Пушкин пришёлся к месту.

Тяга хорошая. Плита вскоре тёплая, теперь горячая уже.

И ещё ходил за дровами, и ещё. И перестарался. Опять прижало, да так, что думал: всё. Стало даже безразлично дальнейшее. Умирать-то, что в тёплой, что в холодной избе, разница невелика, не я тут решаю.

Воду пил из бутыли. Но что вода организму, да ещё холодная. Рвало опять. Крепко меня прополаскивает.

Сознание опять терял. Всё же ненадолго, так как дрова не успели прогореть. Поставил чайник, насовал в печку дровишек, бывших досок, реек, веток.

Стемнело. Ночи страшусь: дрожь опять вернулась. Страшусь, значит, грешен. Умирать страшно именно грешникам.

Печь всё ещё холодная.

Ещё победа - чайник согрелся, заговорил со мной трясущейся крышкой. А чай, уж чего-чего, чай у меня хороший. Заварил в кружке. Вначале её ошпарил, прогрел тоже. Вылил из чайника кипяток в умывальник - пар идёт, тоже греет воздух. Снова налил чайник, снова на плиту поставил.

Пока он закипал, читал молитвы. Да я всё время их читаю. Прошу ангела-хранителя гнать от меня плохие мысли, только молитвы. Вот, милый ангел, где мы с тобой. Прости, тебе со мной всегда было несладко.

Воздух в избушке всё теплее. Но пол ледяной. Поднял повыше одеяла и подушки. Кашляю до стона.

Понимаю, что меня так за грехи треплет. Хоть бы только не умереть. А и умру. Недавно же, перед поездкой, причащался.

Слава Богу.

Постоянная судорога мыслей, лица, мелькающие в сознании, вина перед всеми, как понять?

А так и понять, что вина перед всеми, то есть перед Богом.

Господи, Твоя воля, пока живу: лампада горит, иконы со мною, в окне часовня, под обрывом растущая мощь прибывающей воды.

Ещё и ещё натолкал в топку дров, уже кончились. Больше не пойду за ними: темно. Да и хватит, уже плита раскалилась. Пойдут после зимы трещины в стенках печи, неудобно перед батюшкой.

В избе всё теплее, а мне всё холоднее.

Молитва перед едой. Чай дымится в кружке, подсластил. Размочил хлебушек, потихоньку съел немного. Больше пока не буду, пусть приживётся.

Не буду и гадать, какой день, какое число на дворе. Батюшка сказал, что приедет в Лазареву субботу утром. Может, она завтра и есть.

Хотя бы уснуть.

А как уснуть, когда я, как последний салага, налопался крепкого чаю. Прямо, как зэк, чифирил. Но хотя бы ощутимо согрелось внутри. А кашель наваливается с новой силой. До помутнения сознания. Передышки редкие. Будто кто у меня внутри поднимает к горлу волны удушья, которые надо выкашлять. Нос заложило.

Так мне и надо. Может, от этих страданий грехи изглаживаются? Чего захотел! Какие это страдания, кожу с тебя, что ли, сдирают?

А слабость, слабость, да, она для усиления молитвы.

Вспомнил, что когда шёл за дровами, сочинилась такая фраза: «И упадает закатный луч на прошлогодние травы». И ещё: «В завершение дня солнце озаряет окрестность, и особенно роскошную берёзу, любоваться ею можно в любом состоянии». Немножко искусственно. Такой гриппозный писака. Кашляй, выкашливай дуь.Но уж больно берёза была хороша. И любому состоянию помогала.

Но эта берёза не для сока, для красоты. Царствует над обрывом.

А интересно, почему «моя поилица» берёза не рядом с домиком? Не знаю. Когда выбирал, шёл с топориком по берегу, и всё берёзы жалел. Но сок-то нужен. Выбрал. Недалеко от часовни. Аккуратно прорубил на стволе две канавки уголком книзу, в уголок вколотил лоточек, подставил ведёрко. Такое небольшое изъятие сока для дерева не страшно. Например, сосны, добывание из них ценнейшей живицы, смолы, называется подсочка. Такие сосны даже иногда лучше тех, которые росли без изъятия живицы.

Перед дорогой к берёзе полежу.

Боже мой, какой полежу: потолок чёрный. Думал, что это закоптил дымом, нет, это ожили мошки. Потолок прямо весь шевелится. На окнах они же, стадами пасутся на стёклах. Что делать? Когда были с братом, они так же ожили от тепла, я стоял внизу, подняв над собой таз с водой, а брат, вставши на стол, сметал мошек в еником. Вода в тазу становилась чёрной. Сейчас я один. Куда денешься, хай живут и пасутся. Меня уж точно переживут.

Да, опять что-то плоховато. Давно молитвы не читал. Вишь, профессия проснулась, фразы ей подавай.

Пока день, надо идти за соком. Побреду. Святителю отче Николае, помоги!

Да, сходил. Тихохонько брёл, добрёл. Надрезы мои прошлогодние промокли, на них черным-черно муравьёв. Сок берёзовый, их можно понять. Освежил бороздки, заколотил лоточек, подставил банку. Приду часа через два. Нет, так нельзя, надо: «Если, даст Бог дожить, приду через два часа».

Из опыта многолетней жизни знаю, что оживить может только молитва. Но так плохо мне ещё не бывало, и когда-то и молитва не оживит. Читай, брат, читай. За Богом молитва не пропадёт.

Снял даже куртку. Сверху, с проволоки, спустил одеяла и подушки, нагрелись. Но и они все в мошках. Кашель.

А вот на улице не кашлял. Даже голова отдохнула. А то такое надрывающее напряжение. Сейчас опять приступ был.

Спустил ноги с кровати. Еле-еле душа в теле. Как это точно! Но чем хороша русская изба, она залёживаться не даст. Когда лежать? Надо печку топить, дров запасти. И к берёзе сходить.

Ну, крестись на Красный угол, молись, и в долгий путь на долгие минуты.

Молодец я, надо же когда-то и себя похвалить, натаскал и дров и за соком сходил. Там присел у берёзы, прислушался. Всегда любил слушать, как тенькают капли сока в ведро, в кастрюлю. Слушаю, не слышу. А капли одна за другой. Что такое? Прислушался. Да я же глухой, не слышу ничего. Знаю, что птицы поют, ветви на ветру вверху шумят, не слышу. Ударила простуда по ушам. Впечатление ошеломляющее. Возвращался в полной тишине. Ветка под ногой хрустнула, чувствую, а не слышу звука. Что же, и это за грехи.

Похвалил себя, и сразу наказан: упал прямо лицом. Запнулся за ровное место, полетел. Руки вытянул, а они не держат. Ткнулся в землю. Оцарапал нос. Ощутил кровь. Хорош подарок солнечного дня. Другого не заслужил.

Умылся, лежу. Зеркала нет на себя полюбоваться.

Собрался с силами, затопил. Опять дымит. Слёзы от дыма. Но хоть и от него, а хорошо, что слёзы. Просим же в вечерних молитвах «слёзы, память смертную и умиление». Память смертную мне можно и не просить, она рядом, а слёзы - смыть грехи, прошу.

Гасла лампадка. Видимо, такое масло загустевшее от морозов, что фитиль плохо тянет. Зажигал лампаду и увидел крест. Большой, латунный. Расстегнул рубашку, приложил к груди. Так целительно освежил грудь. Остудил и лоб крестом.

По дороге к берёзе каждый раз прикладывась к большому Поклонному кресту. Метра четыре. На месте бывшего алтаря Преображенской церкви. Батюшкиными заботами. Это уже лет десять назад. Был тогда Крестный ход.

Чистил лук, разрезал луковицы и вдыхал носом запах. Это очень надо, ибо явился «к числу других затей» насморк. Дышать носом не могу, во рту пересыхает.

Покрошил лук и мелко картошку, поставил на плиту рядом с чайником.

После таких подвигов опять лежу. И как-то спокойно думаю о земной кончине своей. Совсем не страшно умереть, хотя ночью очень испугался, когда куда-то проваливалась голова и сердце сдавливало. Всё равно я же не чахлик невмерущий, не вечный жид, всё равно умирать. Страшно одно: как мои родные, милые, любимые люди без меня тут останутся?

Но им же лучше, что я здесь умру, на родине. Не надо будет меня везти в такую даль, сам приехал.

Забулькал мой супик. Посолил. Немножко масла растительного добавил. А вдруг пятница?

Двигаюсь как-то заторможено, но двигаюсь же.

Мошек на окне припекло, перебрались окончательно на потолок. «На кровати я валяюсь и гляжу на потолок: таракашка таракашку на шабашку поволок». И лезет же в голову такое. Или вспомнился совсем вроде ни к чему мальчик лет трёх, в Вятке, на улице. Говорит мне: «Папка на шабашке, а мама красавица».

О, у меня появился заступник и союзник. Это паук. Он питается мошками. Ему за ними бегать не надо, не надо паутину тянуть, сами к нему подползают. Он выедает пространство вокруг себя и перемещается. Только и делов. Ну и пузо у него, ну и аппетит.

Дышал над кастрюлей паром от картофеля и лука. Потом похлебал немного.

Главное желание - больше всего хочется услышать голоса детей и внуков. Пусть ни о чём, только голоса. Милые мои! Уже из школы пришли, уже капризничают: то не хочу, другое не хочу. Небось, ухватили конфет, суп не хотят. Мне бы ваши супы. Но и свой хорош. Жёнушка, родная, молюсь за всех вас, прошу и вас меня вспомнить.

Солнце сияет во всё небушко. А выйдешь - ветер, холодина, несёт с реки влажной сыростью.

Надо попытаться зажечь костёр для сжигания мусора. Зарядился старыми газетами, спички нашёл, они и не терялись, лежали в печурке, оделся. Надо бы переобуться. Обмывать будут, да увидят немытые ноги. Хорошо ли? Стыдно.

Поставил в большой кастрюле греть воду. Вода из фляги. Из бутыли, батюшкину, берегу.

Итак, ходил к костру. И разжёг его, и потихоньку из груды мусора доставал, что помельче и подкладывал. Разгорелось. Вдруг пламя резко и резво пошло по сухой траве, еле-еле успел захлопать его лопатой. Потом чуть отдышался. Потом долго окапывал костёр. Иначе может быть беда. Трава сухая, огонь по ней может уйти к лесу.

Но эти старания стоили полного безсилия, приступов кашля до изнеможения и тошноты. Сплюнул, слюна красная. И как-то спокойно подумал: кровь.

В домике ещё поел своего супа. Через не могу.

Рассмотрел сумки, привезённые сюда. О, у меня всего полным-полно. Матушкины заботы. Лепёшки, блины, помидоры, мандарины. Морковь и свёкла. Тоже надо варить. Но уже, даст Бог, завтра. Да, надеюсь.

Лежал, вспомнил Акутагаву Рюноске, его «Зубчатые колёса». Читаешь, и с ним начинаешь сходить с ума. Вспомнил и Мопассана «На водах». Читаешь, и с ним умираешь. Талант, или в самом деле это переживали? Литература или жизнь? У меня здесь записи начались с написания завещания, а потом пошёл репортаж об умирании. Скорее, желание оставить детям свидетельство о последних днях (да, именно так думал), о том, что именно о них, и почти только о них, думал днями и особенно ночами.

А, собственно, хоть сейчас умру, хоть погодя, всё равно последние дни.

Стараюсь даже не дремать, чтобы ночью уснуть.

Что ж делать, что будет, что Бог даст. Если пора отчаливать, так пора. Всё в Его воле.

Надо мне, как монаху, которого мучили боли, говорить им: мучьте, мучьте, а вот я возьму и помру, кого вы будете мучить? У трупа радикулита не бывает.

Паук мой наелся и дремлет среди своей пищи. Потолок весь шевелится. Мошки перемещаются на окна. Будто живые тёмные занавески.

Надо за банкой к берёзе. Наберусь сил и побреду. По пути к заверну к костру, подброшу, но помельче, чтобы до ночи прогорело. А уже скоро и вечер.

Да, глухой. Читал вслух Девяностый псалом, читал, будто ватой обложенный. И глухоту приемлю как наказание, даже как и милость. Что ещё я могу услышать из звуков мира? Болтовню, враньё политиков? Пошлость артистов? Жаль пения соловьёв, но оно у меня в памяти слуха. Как и многая классика.

У берёзы новость - не один я сладко жить хочу - муравьи натолкались в банку и в ней утонули. Жалко их. Выплескал их щепочкой на траву на пригорке. Отпил глоток, долго держал во рту, согревал. Проглотил. Очень всё внутри откликается. Это же с детства, это же навсегда.

Сок уже не каплет, утром, если доживу, надо принести какую-то ёмкость побольше. К приезду батюшки дары природы.

Вернулся в дом. Перед выходом на улицу в нём согрелся, потом у костра. А у берёзы просквозило. Соединился с кашлем насморк, дружное единение. Носом не могу дышать, во рту сохнет. То ли кружится, то ли просто изнемогает голова.

«Господи, на всякий день, на всякий час дня наставь и поддержи меня».

Слабость повалила. Лежал, и вдруг пригрезилось, что меня пришли убивать. «Дайте помолиться. И за вас тоже буду молиться». И молился, и они встали рядом на колени. И мы обнялись. Но у них задание. Вот такой сейчас у меня юмор..

Интересно, что перед отъездом виделся с другом. Он болеет, но всё равно шутит: «А если б к утру умереть, то лучше было бы ещё». Как он там? И другого почему-то спросил по телефону: «Тебе хотелось умереть? В ответ прозвучало: «Ещё бы! Непрерывно!». Так что я не одинок.

Нет, одинок. Умирают в одиночку. Даже в толпе. Даже при расстреле. И на Страшный суд идут не в коллективе.

Ой, надо же печку топить. Надо. Хорошо, уже дрова есть. Выгреб золу, высыпал в ведро. Подумал, надо было золу сохранить, под посаженные осенью дубочки высыпать. Смешно, этой золы от костра будут мешки.

Топится печь. А треска не слышу. А ведь в первый раз, когда затопил, слышал. Глохну, глохну. И принимаю как будто так и надо. Течёт струйка из рукомойника в тишине. А ведь звонко барабанила по металлу раковины.

Ещё новость - ступня правая немеет. И пальцы левой. Хорошее дело, как же ходить?

Перестрадал ночь. Задыхался. Боялся закрыть печку, угара боялся (в скобках: значит, жить хочу). Тепло высвистало в трубу. Встать и среди ночи опять затопить не смог. Да и не мечтал. Какое-то равнодушие, хриплое дыхание, кашель. Пил много слабого, тёплого чая, вроде помогает.

Утром разбирал свою сумку. Привёз из Москвы лоскутную скатёрочку. Очень искусна. С блёстками в лоскутках.Расстелил. Положил на неё Евангелие и Псалтирь. Красиво. Сколько же ещё будут глаза мои отдыхать? Очки мои, за что покинули меня?

Топил печку, разогрел картофельно-луковый суп, дышал опять над ним. Вроде нос оживает. Чувствую, что и сам оживаю. Это молитвы, и сок берёзовый, и картофельная похлёбка.

Может, в Лазареву субботу можно и рыбу? Не помню. В Вербное-то воскресенье можно.

Такое счастье - солнце и сегодня.

Постоянная вина перед теми, кто дорог, кто близок.

Возвёл очи горе. Ого! Мошки, как окаянные приватизатоы, обсевшие Русь, зачернили потолок.

Встал утром - брюки сползли. Подтянул, а дырки на ремне кончились. «Брюки спали, брюки спали, потихоньку съехали. Все колхозники на тракторе сбирать поехали». Открыто такие частушки пели. И ещё будут нам демократы долдонить о запуганном русском народе. Сами пугались, дело ваше, а русские тут ни при чём. Да, крепко я исхудал. Но это очень хорошо, гроб легче нести. Ладно, не искушай судьбу, не шути так.

Долго занимался ремнём, делал две новые дырки. Это называется: живот подтянуть, а чего подтягивать - живота-то нет.

Солнце. Одевался потеплее, вышел, стоял на солнце, очень надеясь на его помощь. Оживил костёр, подвалил в него мусора. Дымило, потом занялось. Пламя костра и солнце.

И вот, продолжаю репортаж об умирании - слепну. Не вижу, что пишу. Думаю, это от того, что нагляделся на солнце и на пламя. Нахватался зайчиков, как говорят о тех, кто глядел на пламя электросварки. Я солнышка нахватался.

Глухой, слепой, больной, как хорошо! Чую, что температурю. А к костру надо. Надо у него дежурить, подкладывать сжигаемый мусор и следить, чтоб огонь не ускочил. Ещё поокапывал вокруг костра. Но опасность и в ветре - подхватит искры, унесёт на сухую траву. Тогда так полыхнёт!

Хожу, как в мутной воде плаваю. Ноги переставляю. К берёзе пора. Собрать сока побольше, рабочим в церкви радость. И матушке с семейством.

Ходил и заменил одно ведро на другое. Первое принести просто не мог, закрыл его крышкой. Это я заранее сообразил о крышке. Да, а моих муравьишек нет на пригорке, значит, ожили. Обсохли на солнышке, разбежались. И на берёзе их безсчётно.

Капли сока падают на пустое дно ведра. Не слышу. Глухая тетеря. Куда денешься - старик.

Этот день, он же не повторится. Как и жизнь. И зачем в такой день покидать этот мир? Да только кто меня спросит, когда мой срок. Будь готов, и всё.

Но вообще, думаю, хорошо не знать ни дня, ни числа. Солнце в зените, вот и всё. Что ещё? Идёт к западу. Успеть бы ещё что-то поделать.

В доме воевал с мошками. Сколько же вас! Даже на блокнот десантируют, пачкают белую страницу.

Лежал. Было состояние какого-то равнодушия. Подумал: разве это плохо - ровная душа?

Повыше сделал подушки, лучше глядеть в окно. Глядел на небо. Облака белые, как стерильная вата. Да, это нормальное сравнение. Медицинская вата, которой собирают кровь с раны. И эти облака, которые кровянятся, будто впитывают на закате кровь с раненой земли. Насыщаются ею и уходят в ночь отстирываться.

Думал: надо встать и эту мысль записать, пусть и простенькая. Ведь пропадёт, если не встать и не записать. И подняла меня профессия с постели и усадила за стол. Вроде получше вижу. А вот уши - похлопал в ладоши - в отпуске.

Мошки дрейфуют с потолка на окно. На потолке уже три паука. Ленивые, ясно, что обожрались. Исаак Сирин даже блох жалел.

Честно записываю: если и есть в мире дурак, то он перед вами. Это я. Доказательство? Я вспомнил, что здесь есть канистра бензина. Отлил из неё в глубокую миску, принёс к костру и... выплеснул. Взрыв был такой, что меня сшибло с ног. И как ни был глух, взрыв услышал.

Зеркала нет, а то бы увидел, в чём уверен, что мне брови и ресницы опалило. Конечно, костру стало повеселей от такой моей гуманитарной помощи. В доме умылся, проморгался, помазался освящённым маслицем. Вижу. И тут моя новая догадка - слепнуть стал от сияния солнца и глядения на огонь костра. А теперь зрение восстанавливается.

Какой-то зверь заскулил за дверью. Услышал! Скребётся кто-то. Взял в руки топорик, открываю. Собачка. Милая, да как ты здесь? Заходи, заходи. У тебя поста нет, накормлю. Рыженькая собачка, такая ласковая. Скулит, у ног трётся. Может, она и вернула мне слух.

Ах ты, красавица!

Всех зверушек моих внуков вспомнил, всяких котов и кошек, Рыжиков и Мусек, и свинок. Ещё же и хомячков держали. Черепахи Тортила и Донателла растут.

А тебя стану звать Ласка. Консервы у меня есть рыбные, как открыть?

А в руках-то топорик. Разворотил им крышку, поставил банку на пол. Собачка кинулась к ней.

Ну, Ласка, мне бы твой аппетит. Не бойся, не выгоню, живи тут. Небось, ищут тебя, такую красивую?

Вот что такое живность, сразу стало мне повеселее. Если не убежит, то и ночевать будет спокойнее. А, с другой стороны, чего бояться. Как говорит батюшка: «Чего нам бояться? Перекрестись и живи!»

Ласка ходила со мной. И к берёзе, и к костру, и к часовне. У часовни тоже прибирался, тоже стаскивал мусор к костру. Совсем оживаю.

Нет, убежала Ласка. Отбежала, остановилась, вильнула хвостом и умчалась. И ладно.

Опять, дурачок, наломался, опять хотелось побольше сделать. Опять сердце прижало. Лежал долго. И вспоминал Иерусалим, Вифанию, Лазареву пещеру. Такое мне выпало счастье, и много раз выпадало, что в святом месте был один-одинёшенек. И на Фаворе, и в Хевроне, и в Вифлееме, в Назарете, на Иордане, везде! В пещере Лазаря глубоко, тихо. И вот, вроде передо мной прошли две или три группы, тоже, конечно, мечтали что-то с собой унести, а этот камешек был ими не замечен, берёгся для меня. Он у меня в Москве. Его хорошо бы со мной в могилу мою положить. Но лучше пусть останется внукам.

Тяжело и прерывисто дышал и, конечно, вспомнил пословицу: перед смертью не надышишься. Её употребляли, например, в том смысле, что за пять минут до экзамена не успеешь к нему приготовиться. А тут всерьёз, экзамен экзаменов.

Напишу для исповеди грехи. Но если кто прочитает, кроме батюшки? Тут беда в том, что приходят, летят в меня будто камни из прошлого, грехи. Они уже были мною исповеданы, а помнятся. Значит, плохо каялся. Нет, не буду писать. Их за меня бесы сто раз записали, да ещё и своего всего присочинили. Ангел мой, защити!

Долго соображал, ел ли что сегодня. Даже по записям пролистал блокнот. Нет, трапезы в нём не значится. Сок пил, хлебушко жевал. Сок грел в ковшике на плите. Внушаю себе, что помогает. И пил весь день только сок.

Но видимо, изнурение организма таково, так глубоко погрузился в болезни, что всплывание или далеко впереди, или... Ладно, не хнычь. Не ты первый дорогу т у д а открываешь, не ты и закроешь. Погружайся на кровать, да вспоминай молитву: «Неужели мне одр сей гроб будет или еще окаянную душу мою просветиши днем?»

Все же все мы пойдём дорогами отцов.

Тень от креста легла на часовню, будто кто её выжег на брёвнах. Топлю, а холодно. Топлю, поглядел - тень ощутимо сдвинулась и увеличилась. Тень смещается как стрелка на компасе. Не верится, что вся часовня утонет во тьме.

Ветер, такой ветер! Откроешь дверь на крыльцо, её прямо вырывает из рук. А с той стороны идёшь, открываешь, дверь тебя прямо отшвыривает. Костёр, слава Богу, загас. А то бы могло раздуть. Река вся посерела, прямо шкура первобытных зверей. Стоял у берёзы, вспомнил вдруг про клещей, их время настаёт. Бывало, впивались они в меня. Весёлого мало.

Тень от домика дотянулась до лиственниц. Указует на восток, откуда, даст Бог дожить, завтра придёт солнце. Интересно, кто ночью движет тенью? Ей же надо столько пройти, чтоб утром начать указывать на запад. Вопрос для внуков.

Радость! Открыл свою Псалтырь, а там, как раз на 17-й кафизме, как закладка, мои плосконькие очки. Это такое счастье! Читал и Псалтирь, и имена тех, кого тут поминал о здравии и об упокоении. Надо уже несколько имён из живых переместить в усопших.

Ну, с очками чего не жить!

А ещё событие - луна! Весёленькая, чистенькая. Хорошо ей тут, в вятском небе. Оживаю, оживаю! Надеюсь, что оживаю.

Прочти мои записи врач терапевт, скажет: это же примитивный грипп. Надо принимать то-то и то-то, и всё. Но ни этого, ни тово-то нет.

Варил свой фирменный суп: картофель и луковицы. Уже и крупы сыпанул. Тут их много, круп: гречка, пшено, овсянка. Морковь вымыл и мелко покрошил. Как у меня всё изысканно. Ладно, не хвались, бойся.

Ведь старик я. Давно бы дотлевать, а живу. И ветер слышу в ветвях берёз.

Прикрыл печку. Осмелюсь пойти искать место, откуда есть связь.

Закат. Красиво.

Красиво, а связи нет. Да и батарея садится. Всего-навсего две малюсенькие палочки.

В сотовом есть и год, и число, и время, а дня недели нет. А его только мне и надо. Сколько до Лазаревой субботы?

Да, думаю, не одно и не два сердца замирало при понимании невозможности описать Божий мир. Солнце розоватит лес, особенно берёзы. Вдаль леса и леса. Река широченная, подтопила всё заречье...

Уже ходил не по сухой траве, а по зелёным травинкам. Цветочки пошли! Голубенькие лепестки и жёлтенькие, как солнышки. Всегда приносил домой такую первую весеннюю радость. Хотел сорвать, нагнулся - голова закружилась.

Река прёт неостановимо. Молча прёт. Такая мощь откуда берётся? От таяния снега, из лесов. Не видят этого мои милые деточки.

Ну, не последний же для меня был этот закат?

Раннее, раннее, дорассветное утро. Помираю. Еле живой. Зря вчера надеялся, что оживаю. Ночь эта могла быть последней. Как же меня схватило. Опять же сам дурак, чего ради вчера так много работал, перед кем хвалился? Тем более такой ветер. У костра нагреешься, а ветер продувает.

Ночью было на меня нашествие. Оно началось изнутри. Это волны. Начиналась дрожь внутри, в груди, в сердце, потом всё больше, било всего, руки тряслись, икры ног схватывало, мышцы тянуло. Потом отпускало. Дрожь и раньше была, но такая впервые.

Конечно, молился, конечно, говорил: «Так мне и надо», но страшился следующей волны телесной дрожи. Ещё так будет, вряд ли выживу. Не передать. Колотун. Колотило, сотрясало всего. Как щенка за шиворот. Тело тряслось, сознание отключалось. Видимо, из сострадания, чтобы переждать боль. И страх был, конечно, был. Это я так хорохорился, что легко умирать. Оно, может, и легко, да перейди-ка этот рубеж.

Вроде как кто пытал меня. Издевательски, напуская приступы крупной дрожи. Будто током. Всё сильнее прибавляя трясучку. Даже не стеснялся, стонал. Кого стесняться, Господа? Он знает, что я мал и безсилен, и безпомощен.

Трясло, как будто что из меня вытряхивало. Именно так. Душу вытряхивало на свободу. Цеплялась, бедная, за сердце, за разум, меня жалела. Хотя и сердце и голова под давлением боли сдавались. Уже иногда казалось - всё. Силился заглянуть за час, за два вперёд. Темно.

Молился. Просил родных и за меня молиться, и уверен, что молились. Тем более батюшка, который очень рано встаёт.

Дожил до утра. Еле сел на кровати. Печь тёплая. «Вечером водворится плач, а заутра радость».

Да, где бы сейчас был, если б не дожил? Глядел бы со стороны, как входит в домик батюшка, ахает, едет за подмогой, как вытаскивают?

Лазарь Четверодневный выйдет из пещеры сегодня? Или завтра? Может, он уже вчера вышел? Просто батюшка не смог за мной приехать, и решил вывезти меня уже к Пасхе?

Опять трясёт. Опять перележал приступ крупной дрожи. Понял, что такое обречённость.

Это всё мне за мои грехи. И слава Богу, что так карает, легче будет потом.

Не верится даже, что дожил до утра.

Осмелился встать. Вроде живу. Вроде, отпустило. Душа, душа моя, и сама со мной осталась, и меня тут оставила. А чувствовал, что душе хочется покинуть тело, чувствовал. Но по молитвам моим и за меня ей приказано ещё побыть с моим телом. Значит, нужен.

О, она уже тут! Конечно, Ласка. Не она бы, может, и не смог бы дойти до дверей. Но просится, скребётся, надо впустить.

Что ж ты меня бросала? Была б тут ночью, как бы легче было.

Хвостом крутит, но видно, что не только из-за еды пришла, рада тому, что загривок треплю. Собрал чего, приспособил треснувшую

тарелку со следами воска от свечки. Она и воск выгрызла. Соскрёб и с остальных. И вообще пора мне в домике прибрать, не умирать же среди неряшества.

Ну, ночка была. Ещё одну такую, может, и не пережить. Господи, спаси и помилуй! Как представить кончины великих старцев, которые говорили в свои последние земные дни, что ещё не начинали каяться.

Спасает меня и ангел мой хранитель. Почему мне вдруг сильно захотелось выйти на крыльцо? Ангел позвал.

Журавли! С юга на север. Где же они, миленькие, отдохнут, где приземлятся? Как же любо-дорого смотреть на них. Летят именно к нам. «Не нужен им берег турецкий и Африка им не нужна», только Россия.

Милые, родные деточки, жена, братья во Христе, крестники, батюшка! Мысли о вас спасали меня. Я тут мог умереть, и умер бы, если бы не чувствовал, что нужен ещё на земле. «Я умер бы, одна печаль - тебя оставить в этом мире жаль».

Больше ничего не буду записывать, главное запишу: всё в руках Божиих. Сами мы - «пар приходящий на время и исчезающий».