Краткий обзор биографии и творчества пьера ронсара. Пьер де Ронсар - выдающийся глухой поэт Франции эпохи Возрождения (XVI в.) Краткий обзор биографии и творчества Пьера Ронсара

Выдающийся поэт эпохи Возрождения Пьер де Ронсар, которого называли принцем французских поэтов, кроме прочего, был замечательным танцором и фехтовальщиком, глухота нисколько не ограничивала проявление его талантов, исторические данные донесли сквозь века его замечательную фразу - “С плохим слухом во дворце делать нечего”. Мы с благодарностью вспоминаем историческую личность, оставившую свой след в развитии человечества.

Пьер де Ронсар. Портрет работы неизвестного художника. Около 1620. Блуа, Музей изобразительных искусств

Замок Ла Пуассоньер, где родился Ронсар

«БУДУЩЕЕ НЕ ОБМАНЫВАЕТ ДОСТОЙНОГО»

Пьер Ронсар родился 11 сентября 1524 года в поместье Пуасоньер, в замке Ла-Поссоньер, в долине реки Луары (провинция Вандомуа), в доме, переделанном в новом вкусе его отцом, Луи де Ронсаром, - в доме с большими окнами, украшенном барельефами с латинскими надписями; одна из них повторялась несколько раз - Non fallunt futura merentem (Будущее не обманывает достойного). Кругом лежали зеленые луга, сбегающие к Луаре, холмы, покрытые виноградниками, леса, примыкавшие к королевскому Гастинскому лесу -
…старый лес, Зефиров вольных друг!
Тебе доверил я и лиры первый звук,
И первый мой восторг…

Пьер был младшим, шестым ребенком в семье. Так как этот ребенок стал впоследствии «королем французских поэтов», молва овеяла поэтическими рассказами первые дни его детства: «Когда его несли в местную церковь крестить, та, которая несла его, переходя через луг, нечаянно его уронила, но кругом была густая трава и цветы, которые мягко приняли его… и так случилось, что другая девушка, которая несла сосуд с розовой водой, помогая поднять дитя, пролила на его головку немного душистой воды, и это было предвестием тех ароматов и цветов, которыми он должен был наполнить Францию в своих ученых стихах».
Когда Пьеру было лет десять, отец отвез его в Наваррский коллеж - привилегированную школу, где учились дети герцогов и принцев. Но выросший на воле мальчик возненавидел суровые порядки школы и через полгода упросил отца взять его из коллежа. Вскоре Пьер становится пажом при дворе принцев. Двенадцатилетним мальчиком он отправляется в дальнее путешествие на север, в Шотландию, в свите принцессы Мадлены, вышедшей замуж за короля шотландского Якова Стюарта, и проводит два с лишним года в Шотландии и Англии. Вернувшись во Францию, в свиту Карла Орлеанского, младшего сына короля, он едет по поручению принца во Фландрию и Голландию, а вскоре затем снова отправляется в Шотландию и едва не погибает во время морской бури, три дня трепавшей корабль. В шестнадцать лет, уже не пажом, но в свите дипломатической миссии, возглавляемой ученым эллинистом Лазарем де Баифом, Ронсар отправляется в Германию; через несколько месяцев он уже в Италии, в Пьемонте, -в свите вице-короля Пьемонта, Ланже дю Белле.

Франциск I (24-й Король Франции). Портрет работы Жана Клуэ, 1525, Лувр

В 16 лет Пьер де Ронсар был красивым, стройным юношей, ловким во всех видах физических упражнений, которым он обучился при дворе, с изящной осанкой. Его кругозор был развит путешествиями и ранним жизненным опытом; он многое прочел и овладел несколькими европейскими языками. Перед ним открывалась придворная и дипломатическая карьера; иногда он сам мечтал о карьере военной. Были у него и другие мечты, которые он скрывал от окружающих: с 12 лет он начал писать стихи, сперва пo-латыни, потом на родном языке. Каждый раз, когда Пьер приезжал в родную усадьбу, он целыми днями бродил по лесам и полям, и здесь сами собой складывались стихи, навеянные журчанием ручья, щебетом птиц и шелестом листвы:
Мне не было еще двенадцати, когда
Во глубине долин или в лесах высоких,
В пещерах потайных, от всех людей далеких,
О мире позабыв, я складывал стихи,
И Эхо мне в ответ звучало, и Дриады,
И Фавны, и Сатир, и Пан, и Ореады…

С каждым годом этот голос лесного эха, звавший к природе и к поэзии, к книгам и творчеству, становился слышнее. Однако юный Пьер был честолюбив, и удачно начатая карьера, утомительная, но дававшая столько впечатлений, имела свои прельстительные стороны. В 16 лет Пьер стоял на распутье. И тут в его жизнь вмешалась судьба.
На семнадцатом году жизни Пьер тяжело заболел (сифилис); болезнь надолго оторвала его от двора. Он поправился, но в результате болезни полуоглох: стало ясно, что придворная и дипломатическая карьера для него закрыта.
Болезнь спутала все планы, которые строил для сына Луи Ронсар. Глухота была помехой даже для более скромной профессии юриста или врача, между тем Пьер был младшим в семье и не мог быть обеспечен отцовским наследством. Глухота усиливает в нем тягу к одиночеству, развивает в нем меланхоличность; но, отодвинув от него шум повседневной жизни, она, казалось, усилила звук того внутреннего голоса, который и раньше звучал в его душе ритмами стиха. Пьер Ронсар решает целиком посвятить себя поэзии. Его уже не удовлетворяют стихи Маро: ему хочется писать, как Гораций, как Вергилий. Он хочет учиться: Лазарь де Банф, в свободное время переводивший Софокла, говорил Пьеру о несравненной красоте греческой поэзии. Со всей страстностью, свойственной ему, Ронсар строит новый план своей жизни.
Возвратившись в Париж, он некоторое время совмещал службу при дворе с занятиями у Жана Дора, обучавшего греческому языку сына Лазаря де Баифа Жана Антуана.
Жан Дора жил тогда в доме Лазаря де Баифа в университетском квартале. Когда в 1544 году отец Poнcapa умер, двадцатилетний Пьер совсем оставил двор и целиком отдался занятиям. Он изучал греческий язык со страстью золотоискателя, нашедшего золотую жилу. Он не стыдился обращаться к помощи юного Баифа, которому едва стукнуло пятнадцать лет, но которого учили греческому с детства. Когда умер Лазарь де Баиф, а Дора был назначен принципалом коллежа Кокре, Пьер Ронсар и Жан Баиф вслед за учителем перебрались в студенческую келью коллежа. Дора читал лекции в помещении коллежа: они были посвящены в основном филологическому и философскому толкованию текстов; так раскрылись для Ронсара творения Гомера и Гесиода, Пиндара и Эсхила, Платона и других греческих писателей, в которых Пьеру и его друзьям явился мир возвышенных идей и бессмертной красоты.

СОДРУЖЕСТВО ПОЭТОВ

В коллеже Кокре Ронсар нашел единомышленников; некоторые из них стали его друзьями на всю жизнь. Здесь завязалась его дружба с Реми Белло, которого он, как и Баифа, включил впоследствии в свою «Плеяду», с Марком Антуаном Мюре и другими. Его неутомимость в работе, горящая в нем страсть привлекали к нему и тех, кто был старше его, и в особенности тех, кто уже видел в нем главаря, отмеченного свыше любимца муз. Все знали о его планах реформы французской поэзии, о том, что он пишет стихи, подражая искусству древних, учась одновременно у Пиндара и Гомера, Горация и Каллимаха. Так возникла вокруг Ронсара молодая «бригада», признанным главой которой он был. Скоро ее состав пополнился новым членом, который стал ближайшим другом Ронсара и глашатаем идей новой поэтической школы, внесшей огромный вклад в развитие французской поэзии.
В 1547 году, вовремя поездки в Пуатье, Ронсар встретился водной из придорожных гостиниц с молодым человеком в скромном костюме, с лицом, которое говорило о благородстве и духовной культуре; прямо и серьезно глядели темные глаза, полуприкрытые тяжелыми веками, полные ума и скрытой силы. Это был Иоахим Дю Белле. Разговор двух молодых людей скоро превратился во встречу двух братьев, нашедших друг друга, братьев по тому избранному сродству, которое создается общностью самых главных жизненных интересов, единством душевных стремлений. Они провели всю ночь в беседе, цитируя друг другу латинских и итальянских поэтов, читая свои собственные стихи, и на рассвете расстались друзьями на всю жизнь. Дю Белле дал Poнcapy клятвенное обещание переехать в Париж и войти в «бригаду» энтузиастов коллежа Кокре. Вскоре ученики Дора уже поднимали заздравные кубки за нового друга.
Приезд Дю Белле взбудоражил кружок: в этом меланхолическом молодом человеке была решимость, которой до сих пор не хватало Ронсару. Дю Белле привез с собой стихи и был намерен их печатать. Тем самым он побуждал и Ронсара раскрыть миру то, что накопилось в заветном сундуке и что Пьер до сих пор ревниво скрывал от людских глаз, лишь изредка читая друзьям, то небольшое стихотворение, то отрывок в несколько строф.
В 1549 году тихие студенческие кельи коллежа Кокре гудят, как ульи весной. Всю «бригаду» охватывает дух поэзии, юные Белло и Баиф пишут стихи, увлеченные энтузиазмом старших. Ронсар и Дю Белле читают стихи в домах своих знакомых; некоторые из этих образованных людей занимают должности при дворе; вожди новой школы нащупывают сочувствующих и возможных покровителей: при всем своем энтузиазме они знают, что дебют будет нелегким. У них много друзей, но они собираются выступить против принятой традиции; Маро умер пять лет назад; в поэзии главную роль пока что играли поэты, называющие себя его учениками; при дворе царит Меллен де Сен-Желе, изящный остроумец, автор галантных мадригалов и колких эпиграмм, организатор празднеств и карнавалов, при этом пишущий сонеты и терцины в итальянском вкусе, «сладкоустый» Меллен, сделавший поэзию одним из элементов придворных развлечений; десятки поэтов в Париже и в провинции по мере сил подражают Маро - бледно и скучно.
Между тем, хотя Ронсар заранее знает, что его поэзия не создана для «толпы», что тех, кого избирает своим жрецом Каллиопа, публика нередко поднимает на смех, не сразу постигая высокий строй мыслей и трудное искусство поэтической речи, ему совсем не улыбается перспектива стать академическим, кабинетным поэтом, которого могут оценить лишь немногие.
Семь лет он готовил себя к предназначению поэта, помня о высокой цели - прославить французский язык и поэзию, служить Франции и королю, и служить не развлекателем, а учителем, раскрывающим читателю сокровища поэтического искусства, показывающим красоту мира, говорящим о сущности человеческой жизни. Если oн выступит на открытую арену с оружием нового искусства, выкованным по образцу древних, то только затем, чтобы победить: «будущее не обманывает достойного».
Об этом они говорят с Дю Белле, готовясь к выходу в мир; Дю Белле за год пребывания у Дора не мог овладеть сокровищами греков, но он хорошо знал римских поэтов: Горация, Вергилия, элегиков, «Тристии» Овидия, а в итальянской литературе был начитан больше Ронсара. Он вызвался сформулировать те мысли, которые долго вынашивал Ронсар в часы своих ночных бдений и которые разделял сам Дю Белле. Ронсар не любит писать прозой, - Дю Белле хорошо владеет ораторской речью, недаром он готовился стать юристом, он изучал Квинтилиана и знает толк в красноречии. Нужно было убедить читателя, что реформа поэзии нужна для славы Франции, что создание нового поэтического стиля - заслуга перед родным языком, перед родиной; нужно было заразить читателя энтузиазмом «бригады». Так появилась в свет маленькая книжка, подписанная инициалами Дю Белле, ставшая манифестом новой школы,-«Защита и прославление французского языка». Одновременно Дю Белле напечатал как образцы новой поэзии цикл любовных сонетов в духе итальянского петраркизма («Олива») и несколько «Лирических од». Тем самым он вызывал Ронсара на соревнование,- ведь именно Ронсар считал оду высшим родом поэзии и писал оды, подражая Пиндару и Горацию.
Теперь Ронсар не мог больше откладывать. С утра до поздней ночи он сидит запершись, пересматривая, исправляя, переписывая стихи, накопившиеся за несколько лет, отбирая лучшие для первого своего сборника. Он работает лихорадочно и сосредоточенно.

ПО СЛЕДАМ ПИНДАРА И ГОРАЦИЯ

В 1550 году появляется наконец первый сборник Ронсара - «Четыре книги од». С этого момента поэт выходит из тихих стен ученого коллежа в широкий мир. Отныне его жизнь есть история его творчества и его поэтической судьбы.
Первые книги Дю Белле и Ронсара были поворотным событием не только в их жизни, но - как показала история - и в жизни французской литературы. Впервые в истории европейской литературы выступила группа поэтов-единомышленников, тесно сплоченная единством целей и узами дружбы; впервые творчество группы поэтов открывалось манифестом: «Защита» Дю Белле возглавляет строй всех последующих манифестов литературных школ Европы.
В «Защите» говорилось, что путь создании новой поэзии - это подражание древним, подражание, которое должно стать творческим соревнованием с античной поэзией, творческим усвоением литературной культуры античности, ее идейного содержания и поэтических форм. Само название сборника Ронсара - «Оды» - слово, не употреблявшееся ранее во французской поэзии, - указывало одновременно и на Горация и на Пиндара. В начале книги Ронсар поместил большие «пиндарические» оды: они были написаны в высоком, приподнятом стиле, в тоне вдохновения и энтузиазма, полны «лирического беспорядка», мифологических образов, изысканных тропов и эпитетов. Они посвящались восхвалению «замечательных мужей» - высокик лиц мира сего, но также и друзей поэта: рядом с одой, посвященной большому вельможе, Карлу Лотарингскому или де Шатийону, стояли оды, посвященные скромному Жану Дора или юному Жану Баифу. Большинство од сборника составляли оды «горацианского» стиля, это были небольшие лирические стихотворения, более ясные и простые по языку, более интимные по тону; дружба, любовь, природа, поэзия, философские размышления о жизни и смерти составляют тематику этих од; их образная ткань построена не на мифологической учености, но на конкретных образах земного мира. Разнообразные по метрической форме, оды Ронсара являли единство мировоззрения и стиля, мировоззрения, воспитанного философией античности. Они говорили о быстротечности человеческой жизни и ее земной прелести, о бессмертной красоте природы и искусства. Во французской поэзии все в этих стихах было новым: и темы их - темы дружбы, природы, творческого бессмертия, и лирический облик поэта, и система образов, и поэтический язык, и стихотворная форма.
Нужно было обновить язык французской поэзии. Ронсар рассказал о том, как он это делал, в более поздней элегии, написанной в шестидесятые годы:
Едва Камена мне источник свой открыла
И рвeньем сладостным на подвиг окрылила,
Веселье гордое мою согрело кровь
И благородную зажгло во мне любовь.
Плененный в двадцать лет красавицей беспечной,
Задумал я в стихах излить свой жар сердечный,
Но, с чувствами язык французский согласив,
Увидел, как он груб, неясен, некрасив.
Тогда для Франции, для языка родного,
Трудиться начал я отважно и сурово,
Я множил, воскрешал, изобретал слова,
И сотворенное прославила молва.
Я, древних изучив, открыл свою дорогу,
Порядок фразам дал, разнообразье слогу,
Я строй поэзии нашел - и волей муз,
Как Римлянин и Грек, великим стал Француз.

Генрих III (28-й Король Франции). Неизвестный автор.
Из собрания Версальского музея

Месяцы, последующие за публикацией «Четырех книг од», были для Ронсара временем великих надежд, радости и мучения. «Оды» завоевали ему успех в Париже и провинции: в Ронсаре сразу признали лучшего поэта Франции.
Но, несмотря на посвящение лестных од королю и королеве, официальное признание Ронсара «поэтом короля и Франции» заставляло себя ждать. Светские придворные круги, привыкшие к изящным пустячкам Сен-Желе, привыкшие рассматривать поэзию на французском языке как род забавы, созданной для их развлечения, холодно встретили произведения Ронсара, отпугивавшие их своей ученостью; сам король Генрих II, с детства знавший Ронсара и любивший играть с ним в мяч, не унаследовал от своего отца, Франциска I, любви к поэзии и искусствам. Для Ронсара, в котором издание первой книги пробудило еще с юности свойственное ему честолюбие, было мучительным узнать, что Меллен де Сен-Желе в присутствии короля пародировал его пиндарический стиль - и король смеялся! Победа все же пришла к Ронсару и его друзьям и пришла в общем скоро, хотя тема «непризнания» современниками и надежд на правый суд потомков будет то и дело появляться в творчестве Ронсара и в годы, когда его слава во Франции будет царить безраздельно.
Он продолжает работать с тем же лихорадочным напряжением, как и в годы ученья у Дора; в 1552 году он выпускает свою «Первую книгу любовных стихов» (впоследствии названную «Любовные стихи к Кассандре») вместе с пятой книгой од. В Кассандру Сальвиати молодой поэт влюбился еще в начале 40-х годов, встретив ее при дворе в Блуа. Еще тогда влюбленность в эту девушку, на которой он не мог жениться, стала для Ронсара источником создания поэтического образа возвышенной и недоступной возлюбленной, подобной Лауре Петрарки.
Ряды поклонников и учеников Ронсара ширятся, растет хор похвал в стихах латинских и французских. Тиар назвал Ронсара в своих стихах «повелителем девяти античных муз», Дю Белле назвал его «французским Терпандром». «Первая книга любовных стихов» имела большой успех, в том числе и при дворе, где под влиянием королевы Екатерины Медичи все более и более увлекались всем итальянским. Даже Сен-Желе не прочь пойти на примирение с молодым гордецом. Слава Ронсара растет, и число адептов новой школы множится не только в Париже, но и в провинции. Его уже называют повсюду королем французской поэзии. Молодая «бригада» переформировывается, теперь за Ронсаром стоит целая школа; во главе этой школы - группа из семи поэтов, друзей Ронсара, который назвал ее «Плеядой», по имени созвездия; в «Плеяду» входят Ронсар, Дю Белле, Баиф, Белло, Тиар, Жодель, автор первой классической трагедии, и учитель Ронсара Дора.
Несмотря на победный ход событий, несмотря на расцвет творческих сил Ронсара, в его стихах середины 50-х годов появляются впервые ноты меланхолии. Ему уже 30 лет, и у него за плечами десять лет напряженного поэтического труда. Все яснее становится ему трагический разлад между идеалом и действительностью, между гармонией природы и хаосом общественной жизни его эпохи, между силами, заключенными в человеческой личности, и ограниченной возможностью реализации этих сил в обществе. Но глубокая убежденность в бессмертии природы, разума и искусства, в «доброте мудрости», которую он сохранит до конца дней, спасает его от скепсиса и пессимизма. В области творчества эти годы для Ронсара - годы исканий новых форм поэзии. Он отказывается от пиндарической оды, ищет новые формы высокой лирики, пишет стихи элегического типа, которые называет то одами, то элегиями, то поэмами. Он создает новый жанр лиро-эпической поэзии - «Гимны». Выходит в свет целый ряд его сборников: «Роща» («Silvae»), «Разные стихотворения», «Продолжение любовных стихов» («Вторая книга любовных стихов», или «Любовные стихи к Марии»), две книги «Гимнов». «Вторая книга любви» воплощает новый «поэтический роман» Ронсара - не в духе возвышенного платонизма сонетов к Кассандре, но совсем в ином плане: Мария - простая анжуйская девушка, «роза полей», веселая и лукавая, и любовь к ней поэта - простая, земная и разделенная любовь; и стилевая тональность этих сонетов лишена условностей петраркизма, но в самой простоте стиль Ронсара остается высоким и поэтичным.

«КОРОЛЬ ПОЭТОВ»

Середина 50-х годов была для Ронсара временем высшего поэтического расцвета. Его великий талант достиг полной зрелости. В это же время он добивается полного признания: вся Франция единодушно считает его величайшим своим поэтом. Всеобщность этого успеха подействовала и на короля: он дает Ронсару небольшие бенефиции (право пользоваться доходом с церковных имений), а после смерти Сен-Желе в 1558 году Ронсар получает должность «королевского советника и капеллана», укрепляющую сразу его положение официально признанного поэта. Надежды на дальнейшие бенефиции и пенсионы становятся все более реальными. Poнcap был беден все эти годы; литературная работа не приносила дохода: поэт, лишенный состояния, мог существовать лишь материальной поддержкой меценатов-сеньеров или короля. Трагедия была в том, что Ронсар хотел служить королю как символу нации, а королю был нужен «придворный поэт», поэт-куртизан, на которого с таким гневом обрушивали свои стрелы смолоду и Ронсар и Дю Белле. Становиться же, вслед за Сен-Желе, королевским увеселителем, писать «картели» и «маскарады», официальные пасторали к придворным празднествам было для Ронсара трудным и унизительным делом. Ронсар признавался, что писать стихи «на заказ» ему тяжело, и они ему не удавались.

Карл IX (27-й король Франции)

Между тем тучи сгущаются на политическом горизонте Франции. Проследования кальвинистов, усилившиеся при Генрихе II, вызвали активный отпор со стороны преследуемых: над Францией нависла угроза гражданской войны. В 1560 году умирает Генрих II, раненный (по-видимому, нечаянно) во время турнирных состязаний. На престол Франции вступает его старший сын, Франциск II, болезненный юноша, неспособный управлять страной. Другие младшие принцы - все физически неполноценны, дегенеративны; род Валуа, наиболее полно воплотившийся в Франциске I, деградирует, и это понимают и в стране, и вне ее. При дворе все большую власть захватывают Гизы, возглавляющие партию крайней католической реакции; о то же время усиливается кальвинистическая в своем большинстве партия «принцев крови», Бурбонов, ближайших претендентов на престол в случае угасания дома Валуа и поэтому ненавидимых Королевой Екатериной, которая фактически управляет страной за своего сына.
В борьбе этих придворно-политических партий участвуют их приверженцы из дворян и буржуазии, и в конечном счете тяжелее всего она отзывается на массе народа, на крестьянстве, обремененном огромными налогами и разоряемом военными действиями и католиков, и гугенотов.
Ронсар тяжело переживал религиозно-политические междоусобные распри в стране. Он был, в сущности, смолоду безразличен к религиозной стороне этой борьбы: его мировоззрение питалось античными источниками. Некоторое время он, имевший друзей и среди католиков и среди кальвинистов, старался держаться в стороне. Он сожалеет о распаде гуманистических кружков, погубленных разногласием. В поэме «Счастливые острова», написанной им в эти годы и адресованной старому другу, гуманисту Мюре, Ронсар зовет его уехать из Франции: «Бежим, Мюре, бежим искать в других местах лучшее небо и лучшие поля. Оставим диким тиграм и львам эти несчастные земли, чтобы никогда не возвращаться во Францию…»
Но Счастливые Острова, куда в мечтах Ронсар увозит всех поэтов «Плеяды», где «вдали от Европы и ее битв», среди вечно цветущей и доброй природы люди вечно юны и счастливы,- только мечта. Здесь, во Франции, одна беда идет за другой: умирает Дю Белле, умирает еще один друг Ронсара, тоже поэт, Оливье де Маньи. Понтюс де Тиар не пишет больше стихов. Он сам, Ронсар, хотя ему еще нет сорока, уже наполовину сед. И все же Ронсар продолжает свой труд. Пересматривая для собрания сочинений 1560 года все свои прежние произведения, Ронсар с грустью вспоминает бурную молодость, полную надежд и горячего пафоса творчества, «подобно вину, бродящему в бочках Анжу». Ему порой кажется, что вино поэзии иссякло в нем. В одной из элегий он сравнил себя с замолкнувшим соловьем. Это было неверно, музы не оставили Ронсара. Но прежнего кипения уже не было. Былое поразительное богатство строфических форм, стилистических тональностей сменяется элегическим или ораторским александрийским стихом, который сам Ронсар считал «прозаическим».
Свое собрание стихотворений Ронсар поднес молодой королеве Марии Стюарт, на которой женили шестнадцатилетнего мальчика - Франциска. Мария, пленившая Ронсара красотой и изяществом, была большой поклонницей поэта. Когда на следующий год после смерти Франциска Мария вернулась в Шотландию, она не забыла поэта; впоследствии по ее распоряжению Ронсару была послана драгоценная резная группа, изображающая Пегаса на Парнасе, с надписью: «Ронсару, Аполлону источника Муз». В Тауэре, ожидая казни, Мария утешала себя пением его стихов.

«ЖЕЛЕЗНЫМ ПЕРОМ НА БУМАГЕ ИЗ СТАЛИ»

После смерти Франциска королем стал десятилетний Карл IX, за которого продолжала править королева-регентша. Борьба враждебных религиозно-политических партий еще больше обострилась. Канцлер королевы, всеми уважаемый Мишель д`Опиталь, которому когда-то Ронсар посвятил лучшую из своих больших пиндарических од - «Оду к музам», пытался проводить политику компромисса между партиями во имя сохранения мира в государстве. Этой политике всем сердцем сочувствоаал и Ронсар; но в условиях кризиса 60-х годов она наталкивалась на непреодолимые трудности. Уже в 1562 году начались открытые военные действия. Инициатива принадлежала гугенотам, которые, впрочем, были спровоцированы католиками. В разгар военной борьбы Ронсар публикует ряд стихотворных «Речей» («Речь о несчастиях нашего времени», «Увещевание к французскому народу» и др.). В этих стихотворениях, полных ораторского пафоса и высокого трагизма, поэт выступил прежде всего как патриот, оплакивающий Францию, потерявшую былое единство и крепость, раздираемую «своими детьми», Францию, в которой «брат восстает на брата, а сын на отца», где «земледелец разорен», где «все идет к упадку без порядка и закона». Чудовище «Мнение» (разногласие) овладело всеми:
И вот-ремесленник покинул свой посад,
Пастух - своих овец, клиентов - адвокат,
Матрос - свой парусник,
купец - свою торговлю…

В обстановке накала политических страстей Ронсар хотел воззвать к национальному сознанию и терпимости. Он написал эти стихи во время натиска на Париж армии гугенотов, усиленной немецкими солдатами, которых прислали лютеранские князья Германии: «Когда война пришла в пригороды Парижа и можно было видеть, как блестят каски и мечи на окрестных полях, когда я увидел крестьян, несущих на себе своих детей и свой скарб, с плачем ведущих за рога своих коров, я в три дня написал эти стихи о бедах и несчастьях наших лет…»
Свою позицию гуманиста, стоящего выше фанатизма религиозной войны и видящего в ней прежде всего угрозу целостности родины, он старался сохранить и в следующие годы, несмотря на продолжающуюся гражданскую войну и несмотря на то, что в эти годы он становится уже официально главным придворным поэтом.
С 1563 года он наконец получает постоянный пенсион из королевской казны, король-мальчик, Карл IX, называет его «своим Ронсаром», осыпает его милостями; Ронсар получает в дар от короля три аббатства, расположенные поблизости от его родных мест. Юный венценосец, дегенеративный и болезненный, то впадающий в припадки бешеной ярости, то страдающий приступами острой печали, но, как все Валуа, склонный к искусствам и поэзии, тянулся к Ронсару, хотя проявлял свою благосклонность к поэту с довольно бестактной фамильярностью. Ронсару все же удалось сохранить свое достоинство и известную независимость по отношению к своему покровителю. В «Наставлении королю Карлу IX» он старается учить юного короля добродетели, рисует ему образ просвещенного и гуманного монарха: «король без доблести корону носит зря…», «Вы не должны оскорблять ваших подданных, как тиран, ведь, как у всех, ваше тело создано из праха, и Фортуна играет большими людьми так же, как и маленькими…»
Но малости короля и официальный пенсион обязывали поэта нести повинности придворной службы: писать стихи «на случай», комплименты «сильным» людям при дворе, участвовать в придворных празднествах, сочинять для них пасторали (эклоги), «надписи» и девизы. Пребывание при дворе в качестве официального увеселителя золотой молодежи раздражает и утомляет поэта. Он ищет возможности чаще покидать двор. Для этого есть прекрасный предлог - необходимость сосредоточенно работать над героической поэмой «Франсиада», которой он обязан отблагодарить короля за все его милости.

ВДАЛИ ОТ ПРИДВОРНОЙ СУЕТЫ

Идея большой поэмы, по образцу «Энеиды» Вергилия, возникла у Ронсара еще в самом начале его литературной деятельности. Этого требовала программа «Плеяды»: в системе античных жанров героическая поэма занимала первое место, и поэт, пошедший на соревнование с Пиндаром и Горацием, призван был состязаться и с Вергилием. Давно был выбран сюжет и название поэмы: «Франсиада» должна была воспеть основание Франции «троянским принцем Франкюсом», подобно Энею в Италии,- легенда, льстящая французскому патриотизму в эпоху преклонения перед античностью. Ронсар все время откладывал работу над поэмой,- чистый лирик по своему поэтическому темпераменту, он чувствовал, что это будет работа, лишенная вдохновения. Но теперь откладывать было уже неудобно: Карл заинтересовался поэмой, вместе с Ронсаром обсуждал ее план, и сейчас она давала возможность поэту пристойно удалиться от двора: такая работа требовала уединения. К тому же и здоровье его пошатнулось: в 1566 году он заболел так тяжело, что прошел слух о его смерти. Он живет в своих новых аббатствах, работает над «Франсиадой» и пишет стихи для себя, находя в поэзии утешение, между тем как его все сильнее гнетут болезни, продолжающиеся политические смуты и разочарования жизни.
Он пишет элегические поэмы, в которых зрелая мудрость, овеянная высокой грустью, выражена в стиле простом и возвышенном. Таков прекрасный «Гимн осени», посвященный поэзии и поэтическому призванию:
Тропою нимф лесных ступая боязливо,
Я знал, что следую звезде своей счастливой,
Что на путях, где шел их легкий хоровод,
Душа моя тотчас богатство обретет.

Поэзия и природа были с юности для Ронсара главными темами, «большой любовью» его жизни. Для него они были основными ценностями, религией его души, верность которой он сохранил от дней веселой юности до последних лет жизни. Когда Ронсар узнал, что Карл IX продал на сруб Гастинский лес, чтобы заплатить долги двора, Гастинский лес, с детства любимый поэтом, воспетый им в одной из ранних од, он написал элегию, которая принадлежит к лучшим его стихотворениям:
О храм пернатых, лес! Твоей погибшей сени
Ни козы легкие, ни гордые олени
Не будут посещать. Прохладною листвой
От солнца ты не дашь защиты в летний зной…
И это зрелище гибели леса от руки неблагодарных людей приводит поэта к заключению в духе той философии,- которую он в свое время развернул в «Гимнах»:
Несчастен человек, родившийся на свет!
О прав, стократно прав философ и поэт,
Что к смерти иль концу все сущее стремится,
Чтоб форму утерять и в новой возродиться.
Где был Тампейский дол, воздвигнется гора,
Заутра ляжет степь, где был вулкан вчера,
И будет злак шуметь на месте волн и пены.
Бессмертно вещество, одни лишь формы тленны.

Пребывание вдали от двора, уединенные занятия посреди родной природы дали Ронсару возможность вместе с работой над поэмой (работой трудной и так и не принесшей ему удовлетворения) написать много прекрасных стихов, вошедших в сборник «Поэм» 1569 года и в новое издание сочинений 1571 года. Одновременно он подготовил для печати четыре первых песни «Франсиады».
По пока шло печатание поэмы, в Париже произошли события, на фоне которых появление книги прошло почти незамеченным. Четыре песни «Франсиады» вышли в свет двадцать дней спустя после страшной Варфоломеевской ночи. Ронсар, вместе со всеми лучшими людьми Франции, был потрясен. Колиньи, брат Оде де Шатийона (умершего за год перед тем), был убит. Д`Опиталь, ненавидимый Гизами, еще в 1568 году вынужденный отойти от двора и не убитый фанатиками лишь благодаря специальному приказу короля, не покидал своего дома, погруженный в горе. Карл, замученный страхом или угрызениями совести, прятался в глубине Лувра.
«Франсиада», так долго ожидаемая поклонниками поэта, прошла незамеченной. Но Ронсару сейчас это было безразлично. Он хранит глубокое и многозначительное молчание, живя почти все время в своих аббатствах.

«СОНЕТЫ К ЕЛЕНЕ»

Только после смерти Карла IX, когда на престол вступил Генрих III, поэт снова появляется при дворе, пытается войти в атмосферу светской жизни, посещает модные салоны. По он чувствует себя уже чужим в этой обстановке, где новый король любит появляться на балах в костюмах неслыханной роскоши, а иногда даже - и женском наряде. Король окружил себя молодыми фаворитами - «миньонами». При дворе царит увлечение итальянщиной, придворные говорят на какой-то смеси из французского и итальянского языков, возмущавшей Ронсара. У Генриха III есть свой любимый поэт, вышедший из школы «Плеяды», поэт талантливый и изящный, но неглубокий и манерный, Филипп Депорт. Правда, старый друг Ронсара Жан Баиф организовал при дворе «Академию музыки», в которой поэты, музыканты и придворные встречаются на концертах; Ронсар бывает и там, его вещи иногда исполняются, но он все больше и больше чувствует себя среди этих людей человеком другого поколения. Если Депорт становится его соперником при дворе, то среди протестантов успехом пользуется Дю Бартас, тоже вышедший из школы Ронсара и сочинивший «Неделю творения» - библейскую поэму в нарочито ученом и торжественном стиле, его поклонники распространяют слухи, будто сам Ронсар признал его превосходство.
Но Ронсар и в эти годы, когда он вступил в шестой десяток, показал французам совершенство своего великого дара. Он создает «Третью книгу любви» - новый цикл любовных сонетов, «Сонеты к Елене». Адресатом их была одна из молодых фрейлин Екатерины Медичи, Елена де Сюржер, известная при дворе своей красотой и добродетелью,- качество, мало свойственное «летучему эскадрону» королевы. Эта высокая, черноволосая и строгая красавица (она была наполовину испанка) привлекла внимание стареющего поэта. «Сонеты к Елене» - третий и последний цикл лирических сонетов Ронсара, овеянный печальной прелестью любви почти старого человека к юной и гордой девушке. Рядом с изысканными и немного жеманными сонетами Депорта сонеты Ронсара, опубликованные в Собрании сочинений поэта 1578 года, выделялись своей спокойной и величественной простотой; ведь именно в эти годы Ронсар пришел к некоему единому стилю в своих стихах, возвышенному и ясному:
Ни слишком низменный, ни слишком пышный стили:
Гораций так писал, и так писал Вергилий.

«Сонеты к Елене» были последним крупным событием в литературной жизни Ронсара. Он все реже и реже появляется при дворе, его здоровье расстроено, его мучают жестокие приступы подагры. Он живет в своих аббатствах, переезжая из одного в другое, проводя время среды книг и цветников,- он любил работать в саду. Но и там он не всегда находит покой: гражданская война продолжает раздирать Францию, разоренную и войной и непосильными налогами. Вид нищих сел рядом с роскошью двора Генриха III возмущал поэта. Он любил живопись и архитектуру и всегда призывал королей к щедрости по отношению ко всем музам. Но постройка Тюильри, поглощавшая много денег из тощей королевской казны, пополняемой за счет ограбления народа, казалась ему сейчас вызовом этому народу. Когда он приезжал в Париж, он останавливался у Жана Галлана, принципала коллежа Бонкур, и почти не появлялся в придворных и светских кругах. В год своего шестидесятилетия он подготавливает новое издание своих сочинений, роскошное издание in folio (первое, за которое он получил гонорар от издателя). Работа над этим изданием, исправления, чтение корректур, вызванные всем этим поездки в Париж подорвали его здоровье. В самом конце 1585 года, 27 декабря, Ронсар скончался в аббатстве Круа-Валь. Он умирал в полном сознании и до последнего дня диктовал стихи своему молодому секретарю и другу Амадису Жамену

Из “ПЕРВОЙ КНИГИ О ЛЮБВИ”

Хочу сгореть и под небесный кров
Из-под коры убожества и тлена
Взлететь навек, как тот, чья мать - Алкмена,
Объят огнем, воссел среди богов.

Уж тяготит меня плотской покров,
Мятется дух и рвется ввысь из плена,
И, чтоб твой взор спалил меня мгновенно,
Мой жертвенный костер уже готов.

О чистый пламень, о священный пыл,
Зажги во мне огонь столь дивных сил,
Чтоб, отрешась от оболочки тесной,

Я воспарил, свободен, чист и прям,
Превыше звезд, чтоб вечно славить там
Твоей красы прообраз наднебесный.

Природа каждому оружие дала…

Природа каждому оружие дала:
Орлу - горбатый клюв и мощные крыла,
Быку - его рога, коню - его копыта,
У зайца - быстрый бег, гадюка ядовита,
Отравлен зуб её. У рыбы -плавники,
И, наконец, у льва есть когти и клыки.
В мужчину мудрый ум она вселить умела,
Для женщин мудрости Природа не имела
И, исчерпав на нас могущество своё,
Дала им красоту - не меч и не копьё.
Пред женской красотой мы все бессильны стали.
Она сильней богов, людей, огня и стали.

Проведём небольшой экскурс и в любовную поэзию Ронсара, чтобы дальше не останавливаться на этом.

Настоящую славу Ронсару принесла лирика - сборники «Любовные стихотворения» (Amours, 1552), «Продолжение любовных стихотворений» (Continuations des Amours, 1555) и «Сонеты к Елене» (Sonnets pour Hйlиne,1578).

В любовной поэзии Ронсара доминируют темы стремительно бегущего времени, увядания цветов и прощания с юностью, получает дальнейшее развитие горациевский мотив «carpe diem» Carpe diem -- латинское выражение, означающее «наслаждайся моментом» или «будь счастлив в эту секунду» (дословно «лови день»), часто переводится как «лови момент».

Это крылатое выражение является призывом Горация («Оды», I, 11, 7-8) жить каждый день с удовольствием, ища положительные эмоции во всем и не откладывать полнокровную жизнь на неопределенное, неизвестное будущее. («лови мгновение»).

В своих стихах Ронсар воспел многих женщин. Имена трёх из них завоевали наибольшую известность - Кассандра, Мария и Елена. «Образ возлюбленной у Ронсара, - отмечал Ю. Виппер, - прежде всего воплощение идеала поэта, его представлений о красоте и совершенстве. Конечно, в основе стихотворных циклов, посвященных трем воспетым Ронсаром женщинам, лежит каждый раз реальное чувство к реальному, а не вымышленному лицу. Интенсивность этого чувства недооценивать не следует» .

В творчестве Ронсара есть три сонетных цикла: три любви, три героини, три жизненные эпохи.

Первый связан с именем Кассандры - героини «Любовных стихотворений».

Кассандра Сильвиати происходила из богатой итальянской семьи. Ей было пятнадцать, когда в королевской резиденции в Блуа произошла первая встреча ее с юным поэтом. Влюблённость в эту девушку, на которой он не мог жениться, стала для Ронсара источником создания поэтического образа возвышенной и недоступной возлюбленной, подобной Лауре Петрарки.

Ю. Виппер предупреждает, что «не следует, как это иногда делалось, рассматривать «Первую книгу любви», посвященную Кассандре, как своего рода поэтический дневник, будто бы непосредственно воспроизводящий перипетии любовного романа, пережитого Ронсаром. В последнее время преобладает мнение, согласно которому этот цикл любовных стихотворений был создан по преимуществу в 1551-1552 годах, то есть через пять-шесть лет после знакомства поэта с Кассандрой Сильвиати и через четыре года или через пять лет после того, как она вышла замуж за сеньора де Пре. А это существенно меняет и угол зрения, под которым надо рассматривать творческое своеобразие сборника» .

Однако теперь преобладает мнение, что сонеты относятся к 1551-1552 годам. В таком случае их можно рассматривать как воспоминание безутешного влюблённого или поэтическая условность.

Ронсар был влюблен в живописную прелесть классических мифов, в красоту природы, в земную любовь и поэзию. Эта влюбленность в жизнь проступает уже в первом сонетном цикле «Любовь к Кассандре» (1552-1553), написанном под большим влиянием Петрарки.

Образ Кассандры возникает на страницах «Первой книги любви» сквозь дымку воспоминаний, в ореоле эмоций, пробужденных мечтами. Это относится, например, к эротическим мотивам, временами бурно прорывающимся в содержании сборника. Чувственные наслаждения, изображенные Ронсаром, не могли быть подарены ему Кассандрой.

Есть в этих сонетах и характерные для петраркизма меланхолические ноты, и томление по недосягаемой цели.

Безответная любовь терзает сердце поэта. Он бледнеет и умолкает в присутствии гордой красавицы («Когда одна, от шума в стороне»), только полуночный бор и речная волна внемлют его жалобам и пеням («Всю боль, что я терплю в недуге потаенном»). Поэт как бы весь соткан из безысходных противоречий («Любя, кляну, дерзаю, но не смею»).

Ронсар мечтает о жарких объятиях Кассандры («В твоих объятьях даже смерть желанна!»).

Ронсар отличается от своих соратников наибольшей независимостью по отношению к иноземным источникам. Однако эта книга внутренне перекликается с творчеством художественной школы Фонтенбло, которая господствовала в середине XVI века в изобразительном искусстве Франции. Эта перекличка, по выражению Ю. Виппера, «выражается прежде всего в изысканности и утонченности, которые отличают женские образы «Первой книги любви» и с которыми реальные жизненные впечатления стилизуются и переводятся в сознательно приподнятый мифологический план» . Примером может служить сонет «О если бы, сверкая желтизной».

«Литературную верность» Кассандре Ронсар хранил почти десять лет - до того времени, когда появляется сборник «Новое продолжение любовных стихотворений» (1556).

В этом сборнике сонетов у Ронсара, несомненно, желание уловить тон нового для него жанра. Постоянно ощущается присутствие Петрарки, отзываются его приёмы. Однако сразу же «острота переживаемой поэтом недостижимости возлюбленной переводится из плана платонического противопоставления небесного земному, как это было у Петрарки, в план чисто человеческих отношений, окрашиваемых подробностями, возможно, реально биографическими» (И. Подгаецкая).

Мифологические реалии перебиваются французской топографией, вздохи на берегах Илиона отзываются на берегах Луары. И даже среди мифологических образов поэт избирает ту степень чувственности, сама мысль о которой в отношении божественной Лауры показалась бы кощунственной:

О, если бы, сверкая желтизной,

Моей Кассандрой принят благосклонно,

Я золотым дождём ей лился в лоно,

Красавицу лаская в час ночной.

Ронсар вспоминает Кассандру и в своем втором сборнике «Продолжение любовных стихотворений», где меняет патрицианку на простолюдинку, вместе с этим меняя свой стиль. Там Кассандре посвящён один из наиболее показательных для обновлённой манеры сонетов Ронсара. Поэт обращается к слуге, под угрозой наказания приказывая ему закрыть дверь, ибо хозяин на три дня погрузится в чтение «Илиады». Не впускать никого, но, если вдруг явится посланец от Кассандры, подать скорее одеться:

К посланнику я тотчас выйду сам,

Но даже если б Бог явился в гости к нам,

Захлопни дверь пред Ним, на что нужны мне боги!

(«Хочу три дня мечтать, читая «Илиаду»...»).

В этом сонете, где любовь к Кассандре вознесена необычайно высоко, поставлена выше любви к Гомеру, особенно поражает разговорная непринуждённость слога. Никаких образных украшений, никакого намёка на Петрарку. Высота похвалы для Ронсара совсем необязательно влечёт за собой возвышенность или изощрённость языка, который остаётся прозаическим.

В 1569 году, когда Ронсар после долгих лет разлуки вновь встретился с женщиной, озарившей его молодость, он написал поэму «К Кассандре». Читая ее, мы верим Ронсару, что сознание его навсегда сохранило нетронутым облик преисполненной «детского обаяния» девушки - такой, какой она пленила поэта в юную пору его жизни.

Для изображения любви Ронсар, как верно замечает А. Смирнов, «пользуется более разнообразными и богатыми средствами, чем Петрарка. Мы находим у него огромное количество оттенков и переходов чувства, ситуаций, деталей. У Ронсара любовь всегда материальная, но вместе с тем нежная и одухотворенная, как и образ любимой женщины» . Его возлюбленная - не только полна прелести, но и одухотворена.

Общая черта любовной лирики Ронсара - «светлое эпикурейское восприятие жизни» . Он упивается чувственностью, а «жизнь представляется ему в виде роскошного сада, полного прекрасных цветов и плодов» .

Возродив восьмисложный и десятисложный стих, Ронсар вдохнул новую жизнь в почти не известный Средним векам александрийский, или двенадцатисложный, стих, развил его и придал ему большую звучность. Благодаря Ронсару французская поэзия обрела музыкальность, гармонию, разнообразие, глубину и масштаб. Он ввел в нее темы природы, чувственной и одновременно платонической любви, полностью обновил ее содержание, форму, пафос и словарный запас, поэтому его с полным правом можно считать основателем лирической поэзии во Франции.

Заслуга Ронсара - в разработке поэтической формы «французского» сонета, его рифм и изобразительных средств.

Линию поэтического развития Ронсара невозможно ввести в какое-то определённое русло. Он всегда остаётся многогранным, готовым сменить жанр и обновить стиль, следуя новой любви, хотя, не забывая прежних. Ронсар увлекался новшествами в области орфографии и словообразования, широко пользовался отсутствием твердо установленных грамматических правил, считая, что поэту дано право на вольности. Он внес во французское стихосложение необычайное богатство и разнообразие рифм, строфики, метрики; широко пользовался enjambement Анжамбеман (фр. enjambement, от enjamber, «перешагнуть») в стихосложении -- несовпадение синтаксической паузы с ритмической (концом стиха, полустишия, строфы); употребление цезуры внутри тесно связанной по смыслу группы слов., аллитерацией, смело употреблял размеры с нечетным числом слогов (9, 11); большой заслугой его является воскрешение александрийского стиха, забытого со времен средневековья и ставшего впоследствии в продолжение двух столетий основным метром «ложноклассической» Ложноклассицизм - литературное направление, исходившее из подражания классическим античным формам, зародившееся во Франции в 16 в. и господствовавшее в России в 18 в. поэзии. При этом Ронсар замечательный стилист; образы его богаты, сочны, эпитеты точны и свежи, эмоциональная сторона его поэзии чрезвычайно разнообразна.

Он не зря побывал в школе петраркизма. Петрарка помог ему глубже заглянуть в мир человеческих чувств и понять суть изящного в поэзии. Но, взяв от петраркизма все, что казалось ему ценным, Ронсар пошел своим особым путем. Он перестал чуждаться обыденного и «низкого». Его Мария (речь о которой пойдёт ниже)- не знатная дама, какой была Кассандра Сильвиати, но молодая жизнерадостная крестьянка. Для того чтобы поведать читателям о своей любви, ему уже не нужна пестрая мишура петраркизма.

Второй сборник - «Продолжение любовных стихотворений» был посвящен Марии и тоже состоял преимущественно из сонетов, обращённых не только к Кассандре, но и к другим женщинам, среди которых - простая крестьянская девушка Мари из Бургейля. Ее образ лишен аристократической изощренности; он теплее, проще, доступнее облика Кассандры, более земной. Мари для Ронсара - воплощение той чистой и естественной красоты нравов, которые присущи человеку, растущему на лоне природы. Образ Мари чаще всего поэт ассоциирует с весной, утром, рассветом, изображает его на фоне цветущей природы.

Не найти весной цветов,

Или осенью - плодов,

Летом - дней, палящих зноем,

В стужу - вихрей с вьюгой злою,

В море - рыбьих косяков,

В Босе - жнивья и снопов,

Ни в Бретани - дюн песчаных,

Ни в Оверни - вод фонтанных,

Ни в ночи - пресветлых звёзд,

Ни в лесу - синичьих гнёзд,

Больше, чем в душе унылой

Грусти по тебе, мой милый.

Чувства, воспетые в стихах, обращенных к Марии, - это не похожая на одержимость страсть, вызванная Кассандрой, а скорее щемящая сердце влюбленность. В художественной структуре стихов о Марии преобладает не стремительный ритм, как в «Первой книге любви», а тяготение к плавности и соразмерности. Этому соответствовал и двенадцатисложный александрийский стих, заменивший более порывистый десятисложник сонетов к Кассандре и в дальнейшем ставший основным размером классицистической драматургии и высокой поэзии во Франции.

«Вторая книга любви», по образному выражению Ю. Виппера, «проникнута мировосприятием, в котором гармонически уравновешиваются меланхолическая грусть и просветленная умиротворенность, горечь, вызываемая жизненными неудачами, и упоение радостями бытия, непосредственность в выражении эмоций, и склонность к рефлексии. Перед нами еще один отблеск идеалов высокого Возрождения» .

Заметно меняется и стилистическая тональность цикла. В нем вырастает роль реальной действительности как источника поэтических эмоций, которая целиком определяет атмосферу отдельных стихотворений (например, «Веретено»).

Паллады верный друг, наперсник бессловесный,

Ступай, веретено, спеши к моей прелестной.

Когда соскучится, разлучена со мной,

Пусть сядет с прялкою на лесенке входной,

Запустит колесо, затянет песнь, другую,

Прядет -- и гонит грусть, готовя нить тугую,

Прошу, веретено, ей другом верным будь,

Я не беру Мари с собою в дальний путь…

Отход Ронсара во «Второй книге любви» от платонического и петраркистского обожествления женщины влечет за собой и принципиальные изменения в его стилистических поисках.

Сам Ронсар признаётся, обращаясь к Понтюсу де Тиару:

Когда я начинал, Тиар, мне говорили,

Что человек простой меня и не поймёт,

Что слишком тёмен я. Теперь наоборот:

Я стал уж слишком прост, явившись в новом стиле.

В этом цикле уже всецело царит здоровая чувственность и благородная простота. Ронсар обращается к разработке стиля, который сам определяет как «низкий».

Важнейшим эстетическим критерием теперь становится для поэта естественность чувств, прозрачная ясность, грациозность и доступность в их художественном воплощении. Снижение стиля ведет Ронсара к сближению поэтического языка с разговорной речью, к ослаблению образной перегруженности слога, его большей прозрачности. Однако было бы наивно полагать, будто перемена стиля произошла исключительно по причине низкого происхождения новой возлюбленной. Скорее возникает иная мысль: не выбрал ли Ронсар крестьянку в качестве героини нового цикла, чтобы подчеркнуть происходящие перемены? Поэзия могла следовать за чувством, но могла и окрашивать его в свои тона. А пути героинь легко пересекались даже в пределах одного стихотворения: «Я буду чествовать красавицу мою, // Кассандру иль Мари - не всё равно какую?»

Образ возлюбленной, складывается из отдельных штрихов, возникает из всеохватывающего ощущения весенней чистоты и свежести; он строится вне отрыва от картин радостной природы. Простота и естественность - вот что привлекает поэта в его возлюбленной. Поэт рисует ее без прикрас и ухищрений, такой, какой он увидел ее однажды майским утром.

Ронсар изображает Марию за повседневными занятиями: в кругу семьи, в лесу, за работой. Теперь возлюбленная обитает не среди нимф в чудесном лесу, а ходит среди грядок салата или капусты, среди цветов, посаженных её рукой. Образ Мари дан в движении, тогда как раньше динамичной была лишь любовь поэта и ее движения оказывались в центре внимания.

Ронсар намерен подарить Мари вандомское веретено, зная, что этот подарок доставит Марии неподдельную радость: «Ведь даже малый дар, залог любви нетленной, ценней, чем все венцы и скипетры вселенной» («Веретено»).

Концепция любви как кульминационного пункта жизни, как весны человека органически входит в жизненную философию поэта.

«Вторая книга любви» воплощает новый «поэтический роман» Ронсара - не в духе возвышенного платонизма сонетов к Кассандре, но совсем в ином плане: Мария - простая анжуйская девушка, «роза полей», весёлая и лукавая, и любовь к ней поэта - простая, земная и разделённая любовь; но в самой простоте стиль Ронсара остаётся высоким и поэтичным.

А когда Мария неожиданно умирает в расцвете лет, Ронсар оплакивает ее преждевременную кончину в ряде проникновенных стихотворений («Смерть Марии»- 1578 год).

В том же году свет увидела «Третья книга любви», где впервые появляется имя новой возлюбленной Ронсара, - «Сонеты к Елене», «песни трогательной поздней любви, полные сдержанности и платонизма, но вместе с тем живой затаенной страсти» . В этот период своей жизни, т.е. после 1572 года, Ронсар, разочаровавшись в королевском дворе, с головой уходит в мир личной жизни.

Адресатом последнего любовного цикла стала одна из молодых фрейлин Екатерины Медичи, Елена де Сюржер, известная при дворе своей красотой и добродетелью, - качество, мало свойственное придворным дамам королевы. Они выведывали тайны, устраивали интриги, мирили и ссорили.

Образ Елены более осязаем и индивидуализирован, чем образ Марии и Кассандры. Мы видим очертания внешнего облика Елены, ритм ее движений в танце во время ослепительного бала, слышим интонации ее речи, получаем представление о ее внутреннем мире.

«Сонеты к Елене» выделялись спокойной и величественной простотой; ведь именно в эти годы Ронсар пришёл к некоему единому стилю в своих стихах, возвышенному и ясному.

Воспевая Елену, Ронсар вступает в соперничество с новым кумиром двора - Филиппом Депортом Филипп Депорт(1546-1606) -- французский поэт XVI века.. В этом сборнике немало следов неопетраркизма, маньеристической изощренности, привнесенной этим соперничеством. Образ возлюбленной вновь обретает аристократическую утонченность. Но в основе его - то преисполненное внутренней гармонии, уверенное в себе достоинство, которое составляет важную черту ренессансного идеала красоты. В «Сонетах к Елене» переплетаются возвышенная идеализация, с одной стороны, и психологическая достоверность - с другой. Стремление к точности и лаконичности, замечательное чувство меры преобладают и тут. Поэт все так же воспевает скромные радости бытия, но теперь его призыв как можно быстрее наслаждаться жизнью звучит порой не только элегически, но и со скрытым трагизмом. С поразительным обаянием нарисован образ возлюбленной, которая одновременно и осязаема, реальна, и бесконечно далека.

Последнее увлечение Ронсара омрачено, однако, избранным объектом: Елена капризна, надменна, перед двором едва ли не стыдится чувств стареющего поэта, приводя его в бешенство.

Поэт нередко жалуется на чрезмерную зависимость Елены от предрассудков придворной среды. Один из них он видит в приверженности Елены к платонизму - учению, которое своей идеалистической устремленностью вызывало все большее раздражение поэта, и которое он критиковал, противопоставляя ему материалистическое видение мира. Но главное в этих стихах - другое: насмешливое противопоставление своей человеческой тленности спокойной уверенности в своём поэтическом величии:

Когда, старушкою, ты будешь прясть одна,

В тиши у камелька свой вечер коротая,

Мою строфу споёшь и молвишь ты, мечтая:

«Ронсар меня воспел в былые времена».

В этом сонете вновь Ронсар является непринуждённо беседующим. Но не таков весь сборник.

Е. Подгаецкая отмечает проявляющееся у Ронсара тут поэтическое остроумие. «То ли светская любовь, то ли меняющийся стиль, в подражание новым итальянским веяниям всё более увлекающийся маньеризмом, заставляет поэта демонстрировать, что и он владеет остроумной метафорой - кончетти». . В доказательство Ронсар выстраивает любовный сонет, обыгрывая обращение к комару. Сначала поэт просит его не тревожить мирный сон возлюбленной и готов взамен пожертвовать каплей своей крови; затем сам мечтает «влететь к ней комаром и впиться прямо в очи, // Чтобы не смела впредь не замечать любви!» (пер. Г. Кружкова)

Подобного рода поэтическое остроумие вскоре сделается обычным в европейской поэзии и гораздо более изощрённым, чем у Ронсара.

Таким образом, через «Сонеты к Елене» проходит типичная для Ронсара - лирика тема неудовлетворенного любовного чувства.

«Сонеты к Елене» были последним крупным событием в литературной жизни Ронсара. Он всё реже и реже появляется при дворе, его здоровье расстроено.Он живёт в своих аббатствах, переезжая из одного в другое, проводя время среди книг и цветников.

Ю. Виппер, признавая роль трех женщин в жизни поэта и создании любовной лирики, справедливо отмечает, что «любовное чувство, испытанное поэтом, служит ему, прежде всего, могучим толчком для полета фантазии, играя роль некоего катализатора, накапливающего вокруг себя и приводящего в движение различные влечения и вожделения, а зачастую и переживания, порожденные иными лицами. Попытки восстановить на основе трех упомянутых циклов подробную биографическую канву пережитых Ронсаром любовных романов обречены на неудачу» [ 4, c.17].

Pierre de Ronsard /1524-1585/

Переводы

/два французских оригинала не приведены, утеряны мною/

Nature fist present de cornes aux toreaux,
De la crampe du pied pour armes aux chevaux,
Aux poissons le nouer, et aux aigles l’adresse
De trancher l’air soudain, au vievres la vistesse,
Aux serpens le venin envelop; dedans
Leur queueet leur gencive,et aux lions les dens,
A l’homme la prudence,et n’ayant plus puissance
De donner comme `a l’homme aux home aux femmes la prudence,
Leur donna la beaut;, pour les server en lieu.
De pistols,de dars,de lances et d’espieu;
Car la beaut; Nicot, d’une plaisante dame
Surmonte homes et Dieux,les armes et la flame

Перевод В.Левика Мой перевод

Природа каждому оружие дала Весьма чадолюбива, но строга
Орлу – горбатый клюв и мощные крыла, Природа-мать дала быку рога,
Быку – его рога, коню – его копыта. Коню,щадя его стопы,–копыта,
У зайца-быстрый бег.Гадюка –ядовита Змее – яд грозный, за зубами скрытый.
Отравлен зуб ее. У рыбы – плавники, Бег быстрый –зайцу, рыбе-плавники,
И,наконец, у льва есть когти и клыки. Орлу-большие крылья, льву –клыки.
В мужчину мудрый ум она вселить умела. Мужчине даровала осторожность
Для женщин мудрости природа не имела И хватку.Отняв этого возможность
И,исчерпав на нас могущество свое, У дам, их наделила красотой.
Дала им красоту – не меч и не копье. Власть пушек и монеты золотой
Пред женской красотой мы все бессильны стали. Пасует перед безграничной властью
Она сильней богов,людей,огня и стали. Прелестных чар, внушенной ими страстью.

Si je tr;passe* entre tes bras, Madame,
Il me suffit, car je ne veus avoir
Plus grand honneur, sinon que de me voir
En te baisant, dans ton sein rendre l"ame.

Celui que Mars horriblement enflamme
Aille ; la guerre, et manque de pouvoir,
Et jeune d"ans, s";bate ; recevoir
En sa poitrine une Espaignole lame;

Mais moi, plus froid, je ne requier, sinon
Apres cent ans, sans gloire, et sans renom,
Mourir oisif en ton giron, Cassandre:

Car je me trompe, ou c"est plus de bonheur,
Mourir ainsi, que d"avoir tout l"honneur,
Pour vivre peu, d"un guerrier Alexandre.

*/Увы,буквы с надстрочными и подстрочными знаками набранного французского текста не воспроизводятся. Вместо них "вылезает" точка с запятой. Прошу извинить!
…………………….
Если/когда/ я умираю меж твоих рук, моя Дама, я несказанно этому рад.Точно также я не хочу «иметь в мире большей чести»,чем видеть,целуя тебя,отданной мне в твоей груди.душу.
Если тот, кому воспламеняет грудь Марс, идет на войну и от лет/молодых,-В.И./ совершенно неистов, резвится/веселится/,чтобы получить в грудь испанский клинок,
то я,не столь смелый /«более трусливый»/, не прошу иного./кроме/ как после ста лет без величия / славы,блеска/ и известности умереть
«бездействующим» на твоей груди, Кассандра.
Ибо либо я обманываюсь, либо в этом больше счастья, чем» иметь все
почести» и «мало жить» монархом Александром /Македонским,-В.И./ /подстрочники, этот и другие, максимально приближены к оригиналу, для сохранения оттенков и поворотов мысли-чувства Ронсара/

И смерть в твоих объятьях – благодать,
Кассандра! Чести выше я не жажду,
Чем видеть грудь Кассандры вечер каждый,
Мне отданную душу целовать.

Влюбленный в Марса, жаждет воевать,
Как лев, от юных лет отважней дважды,
Чтоб в жаркой схватке повстречать однажды
Клинок испанский и героем стать.

Я не настолько храбр и я прошу
У Бога лишь того, чем я дышу:
Прожить сто лет без славы близ Кассандры

И умереть не знаемым никем.
Обманываюсь?..Нет. Я буду всем
И буду счастлив больше Александра.

Или такой вариант

Когда Ронсар в объятьях умирает
Твоих, любовь, он не грустит. Он рад.
О да, нет выше чести и наград,
Чем видеть ту, что душу нам вверяет.

Поклонник Марса очи в меч вперяет,
Ярясь и устремляясь в битвы ад,
Неистово за осажденный град
Сражается и в схватке жизнь теряет.

Ронсар не хочет от судьбы иного,
Чем век в безвестности у берега родного
И сладкой смерти на груди Кассандры.

Сдается мне, что я себе не лгу,
Что стать вполне счастливым не смогу
И обретя всю славу Александра.

Или такой

Мой ангел,если даже я умру
В твоих объятьях, я счастливцем буду
Нет больше чести, чем целуя груди
Кассандры сном забыться лишь к утру.

Влекомый Марсом,словно на игру
Стремится в бой, собой являя чудо
Отваги молодеческой, покуда
Лоб не подставит грозному ядру.

Мне, не такому храброму,не нужно
Фанфар победных, Бардом безоружным
Мечтаю жить подле тебя, Кассандра,

Столетье.Либо поглупел от страсти
К прекрасной, либо в ней поболе счастья,
Чем в славе венценосца Александра.

Quand je te voy discourant ; par-toy,
Toute amuse avecques ta pensee,
Un peu la teste encontre bas baissee,
Te retirant du vulgaire et de moy,

Je veux souvent pour romper ton esmoy,
Te saluer,mais ma voix offensee
De trope de peur se retient amasser
Dedans la bouche,et me laisse tout coy.

Mon oeil confus ne peut souffrir ta veue;
De se rayons mon ame tremble esmeue;
Langue ne voix ne font leur action.

Seuls mes souspirs,stul mon triste visage
Parlent pour moy,et telle passion
De mon amour donne assez tesmoignage.

Когда я вижу тебя «разговаривающей» с собой, «охваченную мыслью», c головой, немного опущенной вниз, удаленной от пошлости /банальности/ и от меня, я хочу прервать твое «волнение»,приветствовать тебя, но мой голос, «обиженный» ,из страха «сдерживается», «собранный» перед ртом, и оставляет меня смиренным /молчащим/. Мой смущенный взгляд не может пересилить твой взгляд. От его лучей душа дрожит, возмущенная, ни язык, ни голос «не действуют» /не повинуются/. Только мои вздохи /стоны/, только мое грустное лицо говорит за меня и такая страсть дает/ представляет/ достаточные свидетельства моей любви.

Когда я вижу твой склоненный лик
И взор такой далекий от Ронсара.
От суеты и от страстей угара,
Взор, погруженный в мир священных книг,

Хочу сказать «люблю!», но в тот же миг,
Отброшен я назад, как от удара.
Меня бессилья настигает кара.
Кричу, но в горле умирает крик.

Мой взгляд не может вынести твой взгляд,
Как если бы он жег, как едкий яд.
Язык мне не подвластен. Я молчу.

Лишь вздох один да мой унылый вид
Расскажут, что я отдан палачу –
Моей любви, узилищу обид.

Или так

Ушедшая в мир грез от суеты
Вседневной, созерцая вереницы
Видений, обольщений чаровницы,
Меня совсем не замечаешь ты.

Хочу прогнать на миг твои мечты.
Урвать себе внимания крупицу,
Но не решаюсь пред тобой склониться,
Молчу, страшась колючей прямоты.

Но вот замечен я. Вперяю в землю очи,
Не в силах выдержать твой строгий взгляд. Он хочет
Мне грудь прожечь. Душа моя трепещет,

Язык прирос к гортани. Только вздох
О чувствах говорит. Он не клевещет,
Свидетельствуя, сколь мой жребий плох.

Когда тебя,моя любовь,я вижу
Задумчивой,ушедшею в мечты,
Когда грустишь или читаешь ты, -
Любой другой тебе Ронсара ближе.

Пойми,любовь моя,как я обижен,
Как огорчен от помыслов тщеты,
Подавлен,удручен – до немоты –
Таким паденьем моего престижа.

Я негодую. Открываю рот,
Хочу кричать и…утираю пот,
Твой взгяд сердитый встретив. Я беснуюсь.

Любимая, теряюсь я, когда
Твое уединение нарушу,
Застав врасплох застенчивую душу,
Когда она прозрачна, как слюда.

В твоих глазах – испуг, потом – вражда.
Я приговор себе в них ясно вижу, трушу.
Недавних грез пустой обман разрушен.
Решимость исчезает без следа.

Твой взор, поведав тайну, негодует,
Испепеляет, буйствует, лютует,
Верша несправедливый приговор.

Мой мозг летящих стрел не отражает.
Волненье застилает кругозор,
Страх облик мой чернит и искажает.

Или такое

Увидев, как ты голову склонила,
В тени дерев приют себе найдя
И думаешь о чем-то, уходя
Душой туда, где тайны дум хранила.

Кричать: «Вернись ко мне, мое светило!» -
Мне хочется. Ты, сердце холодя,
Меня, безмолвно взглядом осудя,
Лишаешь языка и всякой силы.

Мой взгляд, встречая твой, бежит в кусты.
Моя душа, забывшая мечты,
Дрожит и бьется, как в силке пичуга.

Молчу я. Только вздохи говорят
И молят о спасенье от недуга.
Увы, мольбы от чар не исцелят.

Ты близко, рядом, здесь, но не со мной.
О чем-то думаешь, печалишься, мечтаешь.
Ты - как во сне. Других не замечаешь,
Уйдя в свой мир, где нет меня с тобой.

Приветствовать хочу, но голос мой
Мне изменяет. Я молчу. Теряешь,
Нить слов, когда волнуюсь. Мнусь. Вздыхаешь,
Терзаемый, подавленный, немой.
,
Сжимаюсь, цепенею от смущения.
Злясь на себя, кляну порабощение.
Язык не повинуется. Цепями

Не скован, но беспомощен. Твой взгляд
Настиг. Бессильный, шевелю губами,
Дрожу, готовый провалиться в ад.

…………………………………………….

Quand au matin ma Deesse s"abille
D"un riche or crespe ombrageant ses talons,
Et que les retz de ses beaulx cheveux blondz
En cent fa;ons ennonde et entortille:
Je l"accompare ; l"escumiere fille,
Qui or peignant les siens jaunement longz,
Or les ridant en mille crespillons
Nageoyt abord dedans une coquille.
De femme humaine encore ne sont pas
Son ris, son front, ses gestes, ny ses pas,
Ny de ses yeulx l"une et l"autre chandelle:
Rocz, eaux, ny boys, ne celent point en eulx
Nymphe, qui ait si follastres cheveux,
Ny l"oeil si beau, ny la bouche si belle.

Когда утром моя богиня одевается, изобильным золотом взбивает волосы, покрывающие тенью ее пятки, и когда сеть/тенета/ этих бе-
локурых волос сотней способов струится и извивается, я сравниваю их с пеной, которая также завивается тысячью локонов/завитков/.
У «человеческой» женщины есть, кроме того, ее смех, лоб, жесты,
шаги, глаза.И тот, и другой искрятся. И скалы, и воды, и рощи живут
в садах этой нимфы, имеющей «бешеные» волосы, и взгляд, такой
великолепный, и рот,такой прекрасный.

Укладывает волосы моя
Прелестная, пух золотой взбивая,
Глубокой тенью ноги покрывая.
Под гребнем укрощенная струя

Волос бежит, переливаясь. Я
Сравню их с пеной. Также завивает
Та локон, лоно вод приоткрывая,
В глубинах сокровенное тая.

У женщины искрятся и глаза,
Помимо прядей. Взгляда бирюза,
Смех,мимика, шаги, руки движенья,

Высь гор, синь рек, вздох ветра, рощи сны –
В ней все живет. В мир сказочной страны
Зовет войти, томит воображенье.

Или такое переложение

Проснулась. Хочет встать моя богиня.
Представьте пробуждение зари.
Здесь каждый локон золотом искрит.
И Аполлон такого не отринет.

Такого нет и у пеннорожденной /Афродиты.-В.И./
Сплетенья белокурых завитков,
Пред коими вся мудрость – пыль веков,
Горят в руках служанки восхищенной.

Виясь, скользит кудрей ее ручей,
Как нимфы шлейф из солнечных лучей.
Прибавьте лоб, глаза, улыбку, зубы

К сплетениям сверкающих волос,
Увенчанных гирляндой пышных роз.
Несчастен тот, кто милых не голубит.

Mon dieu, mon dieu, que ma maistresse est belle!
Soit que j"admire ou ses yeus, mes seigneurs,
Ou de son front les dous-graves honneurs,
Ou l"Orient de sa levre jumelle.

Mon dieu, mon dieu, que ma dame est cruelle!
Soit qu"un raport rengrege mes douleurs,
Soit qu"un depit parannise mes pleurs,
Soit qu"un refus mes pla;es renouvelle.

Ainsi le miel de sa douce beaut;
Nourrit mon coeur: ainsi sa cruaut;
D"aluine amere enamere ma vie.

Ainsi repeu d"un si divers repas,
Ores je vi, ores je ne vi pas
Egal au sort des freres d"Oebalie

Боже мой! Боже мой! Как моя госпожа прекрасна! Как ни восхититься ее глазами,моими властителями /победителями/ или ее лбом,прелестным и чистым,или алостью ее губ!
Боже мой! Боже мой! Как моя Дама жестока! Как «усиливает» мою
Боль! Как ее отказ «возрождает мои язвы»,так мед ее сладостной красоты питает мое сердце и так ее жестокость горькой желчью «окисляет» всю мою жизнь,такова зарубка от столь различного питания.Сейчас «я вижу ее и сейчас не вижу»,равный участью братьям Осбалии.

Боже мой! Боже мой! Как прекрасна она!
Эти очи черней полуночи,
Этот лоб, алость губ! Как хохочет!
Прелесть дамы в себя влюблена.

Боже мой! Боже мой! Как жестока она!
Не желает понять,что мне больно,
Что терзает мне раны невольно,
Что лишает улыбки и сна.

Подавляя страдальческий крик,
Я гоню от себя ее лик.
Все напрасно. Я полн восхищеньем,

Волшебством ее взгляда и уст,
От которых – смятение чувств,
Зол судьбы моей коловращенье.

Ni de son chef le tresor cr;pelu,
Ni de sa jo;e une et l"autre fossette,
Ni l"embonpoint de sa gorge grassette,
Ni son menton rondement fosselu,

Ni son bel oeil que les miens ont voulu
Choisir pour prince ; mon ame sugette,
Ni son beau sein, dont l"Archerot me gette
Le plus agu de son trait ;moulu,

Ni de son ris les miliers de Charites,
Ni ses beaut;s en mile coeurs ;crites,
N"ont esclav; ma libre affection.

Seul son esprit, o; tout le ciel abonde,
Et les torrens de sa douce faconde,
Me font mourir pour sa perfection

Ни завитое сокровище ее головы,ни одна и другая «ямочки» моей улыбки,ни изгиб ее шеи,ни ее подбородок,ни ее прекрасный взор,мое достояние,ни ее прелестная грудь,своды которой повергают меня в самое большое волнение,ни ее прекрасный стан,»жилище» харит,ни другие ее красоты,вписанные в тысячи сердец,не покоряют мои чувства.Один ее дух,в котором в избытке все небо,одна его сладостная значительная «словоохотливость» «заставляет» меня умереть за ее совершенства.

Я покорен не золотом волос,
Не лбом атласным и не светом глаз
Не звонким смехом, не звучаньем фраз,
Не прелестью грудей, цветущих роз,

Не гибким станом и не негой поз,
Не статью бедер, двух античных ваз.
Не взглядом гордым, кой мой взор потряс
Не бл еском взоров. Нет!.. О т них – мороз

И пламя – совершенствами души
Твоей,в которой небо рай вершит,
Запечатлев в ней чары божества,

Души,все говорящей вам без слов.
За этот рай я умереть готов,
Сгорая от блаженства торжества.

Пьянит краса ее волос
И колдовские чары смеха,
И взоры, страждущих утеха,
И шея, и точеный нос.

И грудь, сладчайшая на свете.
Они томят, бросают в дрожь,
Жгут и вонзают в сердце нож.
Они распяли грудь поэта.

И все ж не этими вещами
Кассандра дух порабощает.
Не облик, нет – ее душа,

Обильная дарами неба,
Объяла дух мой райской негой,
Безмерную любовь внуша.

Je vouldroy bien richement jaunissant
En pluye d"or goute ; goute descendre
Dans le beau sein de ma belle Cassandre,
Lors qu"en ses yeulx le somme va glissant.
Je vouldroy bien en toreau blandissant
Me transformer pour finement la prendre,
Quand elle va par l"herbe la plus tendre
Seule ; l"escart mille fleurs ravissant.
Je vouldroy bien afin d" aiser ma peine
Estre un Narcisse, et elle une fontaine
Pour m"y plonger une nuict ; sejour:
Et vouldroy bien que ceste nuict encore
Durast tousjours sans que jamais l"Aurore
D"un front nouveau nous r"allumast le jour.

Я хотел бы, «богато» желтея, золотым дождем опуститься на лоно моей прекрасной
Кассандры,когда в ее глаза, «скользя» /слегка касаясь, идет сон.
Потом я желал бы, преобразившись в белеющего быка. Нести ее на моей спине,когда
Она в апреле идет по траве, самой нежной, очаровательный цвет тысячи цветов.
Еще я бы хотел,для того чтобы «облегчить мою боль», быть Нарциссом. а она – водоем, чтобы окунаться в ночь.
И я хотел бы еще, чтобы эта ночь была вечной и чтобы Аврора не зажигала новый день, для того чтобы меня разбудить.

О, как бы я хотел дождем стать золотым,
Сквозь ткани пролагающим дорогу,
Целующим Кассандре стан и ноги,
Когда в нее Морфей вдул сновидений дым!

Мечтаю также я быком стать голубым,
И на спине нести гнев недотроги,
Томя ей грудь, склоненную в тревоге.
О, если б как цветы я Дамой был любим!

О, как желал бы перевоплотиться
Ронсар в великолепного Нарцисса
И превратить Кассандру в водоем!

В очах ее волнуемых качаться.
Аврору увидав, не разлучаться,
Восток не покидать просить вдвоем!
…………………………………………………………………

Cependant que tu vois le superbe ravage
De la riviere Tusque,et le mont palatin,
Et que l"air de Latins te fait parler latin,
Changeant `a l’estranger ton naturel langage.

Une fille d’Anjou me detient en cervage,
Ores baisant sa main et ores son tetin.
Et ores ses beaux yeux,aster de mon destin.
Je vy,comme l’on dit,trop plus heureux que sage.

Tu diras ; Maigni,lisant ces vers ici:
«C’est grand cas que Ronsard est encore amourreux!»
Mon Bellay,je le suis,et le veux estre aussi

Et ne veux confesser qu’amour soit malheureux,
Ou si c’est un Malheur,baste,je delibere
De vivre malheureux en si belle misere.

В то время,когда /между тем, как/ ты видишь перед собой пышный /прекрасный/берег реки Туск и гору Палатин, в то время,когда воздух латинян «заставляет тебя» говорить на латыни, изменяя твоему природному языку на чужбине
Девица из Анжу ослабляет мне «крепостную зависимость». Целуя ее руки и груди и ее прекрасные глаза, светила моей судьбы, я слышу, как обо мне говорят: более счастлив, нежели мудр/умен/.
Ты скажешь Маньи,читая эти стихи здесь: «Это замечательный случай, то, что Ронсар все еще влюблен.» Мой Белле, я ему следую и для него /?/ хочу быть тем же.
И я не хочу признать, что любовь приносит несчастье, что это беда, вьючная корзина. Я принимаю решение «жить несчастным»в таком прекрасном горе /страдании/

Меж тем как ты глядишь на берег Туск-реки
И Палатин-гору, живя в краю латыни,
Не слыша речь француза на чужбине,
Изнемогая духом от тоски,

Девица из Анжу дает мне две руки
И дарит мне глаза. Я их лобзаю ныне,
Огни моей судьбы, и, раб моей рабыни,
Рассудку предпочел кумач ее щеки.

Представишь ты Маньи, читая эти строки,
Как невидаль,обман,что я еще влюблен.
Люблю, люблю, Белле! И пьян от сей мороки.

То не лавина, не кошмарный сон,
Не вьючная корзина – это счастье.
Я и за трон не сброшу бремя страсти.

Или такой вариант

В тот самый час, когда глядишь на склон реки
И Палатин-гору ты хвалишь на латыни,
Родной язык сменив на папский на чужбине,
И воздух латинян изводишь на зевки,

У девы из Анжу, чьи рученьки мягки,
Их и глаза лижу – вот как тужу я ныне.
Белле,я не блажу, нет. Разума гордыней
Совсем не дорожу. Мне святы губ тиски.

Воскликнешь ты, Маньи читая строчки эти:
« Подумай-ка, Ронсар по- прежнему влюблен!»
О да,Белле, люблю. Пленен. Пишу сонеты.

Я не несчастен, не терплю урон -
Я с удовольствием любовный вьюк влачу.
Сто лет любить хочу. Я не шучу.

Marie, lev;s-vous, vous estes paresseuse,
Ja la gaye alouette au ciel a fredonn;,
Et ja, le rossignol frisquement jargonn;,
Dessus l"espine assis, sa complainte amoureuse.

Debout donq, allon voir l"herbelette perleuse,
Et vostre beau rosier de boutons couronn;,
Et voz oeillets aim;s, ausquels av;s donn;
Hyer au soir de l"eau, d"une main si songneuse.

Hyer en vous couchant, vous me fistes promesse
D"estre plus-tost que moi ce matin eveill;e,
Mais le someil vous tient encor toute sill;e:

Ian, je vous punirai du pech; de paresse,
Je vois baiser cent fois vostre oeil, vostre tetin,
Afin de vous aprendre ; vous lever matin

Мари, вставайте, моя юная ленивица!.Уже веселый жаворонок запел в небесах и сладко «голосит» соловей, сидя под терновником, свою любовную жалобу.Вставайте! Пойдем посмотрим на травку с ее переливами и бутоны вашего красивого розового куста, увенчанные короной, на ваши сладкие гвоздики, которым подливали вчера воду из руки, такой мечтательной, вчера вечером,ложась спать, вы заклинали ваши глаза раньше, чем проснулся я сегодня утром. Но спать до рассвета /?/ девушкам-грациям. Вы еще держите глаза закрытыми –от сладкого сна. Сюда!Сюда! Чтобы я целовал вас и вашу прекрасную грудь сто раз, дабы научить вас вставать утром.

Мари-лентяйка, хватит спать!Вставайте!
Уж жаворонок пел вам – спали вы.
Уж соловейка, менестрель любви,
Чарует розу жалобой. Вставайте!

Как жемчуга, блестит трава. Вкушайте
Дыханье роз.Они молчат, увы.
Спать дальше – бросьте вон из головы!
Гвоздики пить желают!..Поспешайте.

Вчера, ложась в постель, клялись не вы ли
Встать утром до меня?..И вот вы спите!
Как ни бужу вас, глазки не открыли.

Красавица, проснитесь и идите
Сюда! Я зацелую вашу грудь
И вы тогда не сможете заснуть.

Chanson
Bon jour mon cueur, bon jour ma doulce vie.
Bon jour mon oeil, bon jour ma chere amye,
H; bon jour ma toute belle,
Ma mignardise, bon jour,
Mes delices, mon amour,
Mon dous printemps, ma doulce fleur nouvelle
Mon doulx plaisir, ma douce columbelle,
Mon passereau, ma gente tourterelle,
Bon jour, ma doulce rebelle.
H; fauldra-t-il que quelcun me reproche
Que j"ay vers toy le cueur plus dur que roche
De t"avoir laiss;, maitresse,
Pour aller suivre le Roy,
Mandiant je ne s;ay quoy
Que le vulgaire appelle une largesse?
Plustost perisse honneur, court, et richesse,
Que pour les biens jamais je te relaisse,
Ma doulce et belle deesse.

Песня

Здравствуй, мое сердце, здравствуй моя сладкая жизнь, здравствуй,мой взор, здравствуй,моя дорогая подруга! Здравствуй, вся моя прекрасная кокетка, здравствуй, мое наслаждение /моя отрада/, моя любовь, моя добрая теплая весна, мой нежный цветочек, мое удовольствие, моя ласковая голубка, мой воробышек, моя милая горлица! Здравствуй, моя сладкая мятежница. Мне хочется умереть, когда меня упрекают в том, что мое «служение» тебе холоднее, чем камень.Покидаю тебя, моя повелительница,чтобы ехать к королю и искать /добиваться/…Я не знаю, каким словом назвать щедрость /короля?-В.И./ Скорее погибнут /будут уничтожены/честь, двор и богатство, чем я тебя когда-нибудь оставлю для благ, моя прелестная
богиня.

Здравствуй, дорогая! Здравствуй, жизнь моя!
Здравствуй, взор прелестный, солнце бытия!
Здравствуй, цветик нежный! Здравствуй, радость дней!
Здравствуй, вихрь мятежный! Мед моих очей,
Наслажденье, здравствуй! Милая кокетка,
Щебетунья, здравствуй!Здравствуй, сердцеедка!
Вся моя прекрасная, здравствуй! Песнь моя,
Здравствуй! Губки страстные, ласки вам, друзья!
Слышать не могу я вздорные упреки
В том, что дорогую сделал одинокой.
Королю служенье, грез моих принцесса,
Самоотверженья требует. Метресса,
Временами нужно ездить к королю,
Чтоб платить за ужин с той, кого люблю.
Жизнь отдам скорее, чем тебя покину
Для дворца ливреи, сладкая богиня!

Epitaphe de Marie

Cy reposent les oz de toy, belle Marie,
Qui me fis pour Anjou quitter le Vandomois,
Qui m"eschauffas le sang au plus verd de mes mois,
Qui fus toute mon coeur, mon sang, et mon envie.

En ta tombe repose honneur et courtoisie,
La vertu, la beaut;, qu"en l"ame je sentois,
La grace et les amours qu"aux regards tu portois,
Tels qu"ils eussent d"un mort resuscit; la vie.

Tu es belle Marie un bel astre des cieux:
Les Anges tous ravis se paissent de tes yeux,
La terre te regrette. O beaut; sans seconde!

Maintenant tu es vive, et je suis mort d"ennuy.
Ha, siecle malheureux! malheureux est celuy
Qui s"abuse d"Amour, et qui se fie au Monde.

Здесь отдыхают твои кости, прекрасная Мари, заставившая меня для Анжу покинуть Вандомуа, зажегшая мне кровь в самый зеленый из моих месяцев, наполнившая собой мое сердце, мою кровь и мои желания.
В твоей могиле отдыхают /покоятся/ честь и галантность,
добродетель и красота, которые я чувствовал в душе, грация и любовь, которые ты носила во взглядах, такие, кои из смерти могли бы воссоздать жизнь.
.
Ты прекрасна, Мари,прекрасная звезда неба. Ангелы,совершенно очарованные, пролетают перед твоими глазами.Земля о тебе сожалеет О красота без « секунды»! /без повторения? –В.И./

Теперь жива ты, а я мертв от тоски/досады/.О, несчастный век! Несчастен всякий, кто заблуждается/ в представлениях/о любви и кто полагается на этот мир.

Здесь косточки лежат твои, Мари Дюпен,
Чей лучезарный день залетной птицей минул.
Для дивных чар Ронсар Вандомуа покинул
В его цветущий май, попал в любовный плен.

Землей засыпаны достоинства камен,
Любовь и красоту в могилу рок низринул.
Твой взор был так хорош, когда мой взор отринул,
Что в рай мог возносить, мог пересилить тлен.

Прекрасная Мари, небесная звезда,
На землю не вернется никогда.
Зрит восхищенных ангелов полет.

Ронсар скорбит. Ты для него – живая.
Он без тебя – мертвец. Где солнце мая?
Где свет любви? Мечта о счастье врет.

Puis qu"elle est tout hyver, toute la mesme glace,
Toute neige, et son coeur tout arm; de gla;ons,
Qui ne m"aime sinon pour avoir mes chansons,
Pourquoy suis-je si fol que je ne m"en delace?

Dequoy me sert son nom, sa grandeur et sa race,
Que d"honneste servage, et de belles prisons?
Maistresse, je n"ay pas les cheveux si grisons,
Qu"une autre de bon coeur ne prenne vostre place.

Amour, qui est enfant, ne cele verit;.
Vous n"estes si superbe, ou si riche en beaut;,
Qu"il faille desdaigner un bon coeur qui vous aime.

R"entrer en mon Avril desormais je ne puis:
Aimez moy, s"il vous plaist, grison comme je suis,
Et je vous aimeray quand vous serez de mesme.

Коль скоро она вся “зимняя», вся ледяная, вся снежная и ее сердце «укомплектовано» льдинами, коль скоро она любит меня не иначе, чем для того, чтобы иметь мои песни /стихи/, то почему я такой безумный, что ее не покидаю?
Чем меня дарит ее имя, ее высокое положение и ее род –«приличной» зависимостью и прекрасной тюрьмой?!Метресса, «я не имею волосы столь седыми», чтобы другая «не приняла» ваше место в моем сердце.
Амур, который есть ребенок, не таит правды. Вы не такая прекрасная /великолепная/, не настолько богаты красотой, чтобы гнушаться /пренебрегать/ доброго сердца, которое вас любит.
Вернуться в мой апрель /в мою весну,-В.И./ я не могу «в дальнейшем».Любите меня, пожалуйта, седым, какой я есть, и я буду любить вас, когда вы станете такой же.

Вы любите меня?.. -О нет! Вы ждете песен.
Вы – женщина?..- Зима,холодная, как снег.
Зачем я вас люблю, безумный человек?..
Почто не ухожу?..Ваш дом для сердца тесен.

Что ваше имя мне? Ваш род?.. Ах, он чудесен!..
Я все же не хочу скончать пажом свой век.
Мой цвет волос белес, вы скажете, для нег?
Скажите, без стихов я вам не интересен?..

Ну что же, для другой найду я в сердце место.
Амур не станет лгать. Он скажет вам без лести,
Что лик ваш красотой не сказочно богат.

Стать снова молодым я не могу, увы.
Вам не противен вид желтеющей листвы.
Как знать, быть может, я не так уж староват!

Или так

Жжет стужей ваше сердце ледяной.
Вам мил не я – стихов моих успех.
Пыл чувств поэта вызывает смех.::
О да, безумен я, мучитель дорогой!

Я чтим высокородною женой.
Но что блеск титула? Что честь отличий всех?
Седые волосы противны вам, как грех.
Они мне будут прощены другой.

Амур – ребенок. Не умеет лгать.
«Не вправе знать душой пренебрегать
Влюбленной. Вы красивы не чрезмерно,-

Он скажет вам. – О да, ваш друг – седой.
Однако, молод с вами, молодой,
И не разлюбит вас до смерти, верно.»

Когда беру отставку /отпуск/ от ваших глаз, которые меня покорили/поработили, вы говорите мне/, как человек,охваченный страстью: «Я вас люблю, Ронсар, одной судьбой /?/ (одного предназначенного?) Любить вас принуждает мою волю небо. Не ваше звание, не вашу красоту/?/, не ваш возраст, который несется /склоняется к осени. Это уже потеряно, как дым.Это только несправедливая жестокость неба.Увидев вас, мой разум не защитился. Могу ли я вас забыть, как утраченную вещь? Ах, я этого не сумею и я буду много хотеть этого.Желая этого, я обретаю силу в противоположном. Так как говорят, что небо – причина всего доброго, я не могу ему противиться, нужно ему уступить.»

Хочу от ваших глаз уйти,
Которые меня пленили,
И слышу сзади голос милый,
Рай повелевший обрести.

«Я вас люблю, Ронсар. Почти.
Нас небеса соединили.
Не возраст, красота и сила.
Они не могут потрясти

Уже. Ценю я в вас иное.
Что?..Это чувство неземное.
Я не могу вас не любить.

Быть вашей боги повелели.
Мне ль, слабой, небо победить?
Целуйте. Вы добились цели.»

A mon retour /h;! Je m’en desespere/
Tu m’es recue d’un baiser tout glac;,
Froid,sans sa veux, baise d’un trepass;,
Tel que Diane en donnoit ; son fr;re,

Tel qu’une fille en donne ; sa grfnd’mere,
La fianc;e en donne au fianc;,
Ny savoureux,ny moiteaux, ny press;.
Et quoy! Ma l;vre est-elle si amere?

Ha!tu devrois imiter les pigeons,
Qui bec en bec de baisers doux longs,
Se font l’amour sur le haut d’une souche.

Je te suppli,maistresse,desormais,
Ou baise-moy la saveur en la bouche,
Ou bien du tout ne me baise jamais.

По моем возвращении –вот тебе раз! Я – в отчаянии! – ты меня встретила ледяным поцелуем умершей /усопшей/ -таким,какой Диана давала своему брату, таким, какой девочка дает своей бабушке, невеста – жениху – невкусным, не влажным, вялым. А что, моя щека столь горька? О, ты должна была бы подражать голубям, кои поцелуями клюв в клюв, сладкими и долгими, «делают» любовь на верхней части печной трубы. Я тебя умоляю, госпожа, моя повелительница! Впредь или целуй меня в рот или не целуй никогда.

Вернулся я. И что же? Что я встретил?
Как лед холодный, черствый и безвкусный
Твой поцелуй покойницы –столь гнусный
И отвратительный. Отвратней нет на свете.

Сестричка братца так могла б приветить
И внучка бабушку так чмокнуть,столь искусно,
Как ты мою щеку. Мой друг,мне грустно
И горько. Не любви лобзанье это.

Должны мы взять урок у голубей,
Целующих друг дружку на трубе,-
Вон там – прилежно, и разнообразно,

И сладко.Обещай мне, глыба льда,
Не целоваться впредь столь безобразно.
И только в рот целуй меня всегда.

Я оскорблен. Нет, я с ума схожу!
Какой ты поцелуй мне подарила?!
Безвкусный, ледяной, лишенный силы
И нежности. До сей поры дрожу.

Могилы безотрадней он, скажу.
Сестра целует брата так вот хило,
Так холодно, и внученька так мило
Целует бабку. Так я соль лижу.

Горька моя щека? Давай равняться
На голубей, целуя, не стесняться,
Как эти птицы, соловьев славней.

Прошу, моя владычица: отныне
Целуй меня покрепче, понежней
Иль не целуй совсем! Пусть сердце стынет.

Кляну свой злополучный рок, скорбя.
Сражен могильным поцелуем свято
Преставленной. Одной губой так брата
Сестра целует. Этак, не любя,

Невеста жениха, стыдясь себя,
Целует столь бессильно, так внучата
Целуют бабушку, столь сухо, бесенята,
Всей пятерней щеку ей теребя.

Не понимаю я. Моя щека – горька?
Смотри,как голуби целуются. Сладка
Их участь. Вот кому мы подражать должны.

Молю тебя, тщедушный ангел,- впредь
Целуй меня лобзанием жены
Иль вовсе не целуй!..Твой дар – как смерть.

Я вне себя, бесчувственный палач мой
Повержен ниц прикосновеньем «знойным»,
Лобзаньем Ваших уст заупокойным,
Таким холодным, призрачным и мрачным.

Диана брата так целует «смачно»,
Столь «истово», простите! – так достойно.
И внучка бабушку, быть может, - столь пристойно.
Невеста жениха, когда прозрачный

И смотрит в мир иной, целует крепче!
Взгляните, как два голубя при встрече
Целуются, беря клюв в клюв. Так сладко,

Так жарко!..Может быть, моя щека горька?..
Молю вас, переймите их повадку:
Щедрей целуйте в рот! Или – никак.

Maitresse, embrasse-moi, baise-moi, serre-moi,
Haleine contre haleine, echauffe-moi la vie,
Mille et mille baisers donne-moi je te prie,
Amour veut tout sans nombre, amour n"a point de loi.

Baise et rebaise-moi ; belle bouche pourquoi
Te gardes-tu la-bas, quand tu seras bl;mie,
A baiser (de Pluton ou la femme ou l"amie),
N"ayant plus ni couleur, ni rien semblable a toi ?

En vivant presse-moi de tes levres de roses,
B;gaie, en me baisant, a levres demi-closes
Mille mots tronconnes, mourant entre mes bras.

Je mourrai dans les tiens, puis, toi ressuscitee,
Je ressusciterai ; allons ainsi la-bas,
Le jour, tant soit-il court, vaut mieux que la nuitee.

Метресса, обними меня, целуй меня, прижми к груди, согрей мою жизнь! Тысячу и тысячу поцелуев дай мне, я тебя прошу. Любовь хочет всего без числа. У любви нет закона. Целуй и снова целуй меня! Прекрасный рот, почему ты себя бережешь?Ведь ты останешься бледным, целуя Плутона, женщину или подругу, на себя не похожим.Скорее прижмись ко мне твоими губами-розами. Лепечи,
целуя меня в полузакрытые губы тысячу «режущих» слов, умирая меж моих рук.Я умру в твоих, потом ты воскреснешь и я воскресну.День, такой короткий, не стоит ли большего, чем ночь?

Поцелуй меня сердечно,
Обними, к груди прижми!
Я тобой дышу, пойми.
Я желаю бесконечно

Целовать твой рот, чтоб вечно
Он алел у шер ами*,
Уподобленный людьми
Розе в ризе подвенечной.

Губы-сливы дай скорей!
Лепечи слова детей.
Мы в объятьях умираем

От восторга, но потом
В миг волшебный воскресаем.
День любви стал сладким сном.

*У дорогой подруги / франц./

Или иначе

Хочу твоих объятий плена.
Целуй меня, мой мед, мой зной!
Дыханье наших губ в одно
Сольем, прелестная Елена!

Целуй еще! Желанья пена
Обдаст тебя живой волной.
Ленивым он не будет, мой
рот. Доберется до колена.

Укусит?. Проглотите слезы
И улыбнитесь, губы-розы,
И лепечите лепестками.

Испив нектар их, я умру.
И ты умрешь, всплеснув руками.
Амур нас оживит к утру.

Pourtant si ta maitresse est un petit putain,
Tu ne dois pour cela te courrousser contre elle
Voudrois-tu bien hayr ton ami plus fidelle
Pour estre un peu jureur, ou trop haut ; la main?
Il ne faut prendre ainsi tous pech;s ; dedain,
Quand la faute en pechant n"est pas continuelle:
Puis il faut endurer d"une maitresse belle
Qui confesse sa faute, et s"en repent soudain.
Tu me diras qu"honneste et gentille est t"amie,
Et je te respondrai qu"honneste fut Cynthie,
L"amie de Properce en vers ingenieus,
Et si ne laissa pas de faire amour diverse.
Endure donc, Ami, car tu ne vaus pas mieus
Que Catulle valut, que Tibulle et Properce.

Даже если твоя метресса немножко путана, ты не должен из-за этого на нее гневаться. Мог бы ты возненавидеть твоего верного друга,
если бы он был немного сумасшедшим или ловким на руку? Не надо относиться с презренем к любому, если его вина не постоянна. Нужно претерпеть от прекрасной госпожи, которая признает свою вину и раскаивается. Ты мне скажешь, какая честная /порядочная/ и милая /славная, благородная/ твоя подруга, а я отвечу, что честной /порядочной/ была Цинтия, подруга Проперция в искусных стихах и
Что она позволяла себе «делать различную любовь». Терпи же, друг, ибо ты не лучше, чем Тибулл, Катулл и Проперций.

Когда узнаете, что Дама изменяет,
Сожмите зубы, обуздайте гордый гнев!
На друга вы ведь не бросаетесь, как лев,
Когда тот сердит вас и жизнь вам усложняет1

Нельзя карать того, кому в вину вменяют,
Минутную расслабленность, вскипев.
Раскаянье прекрасных дам и дев
Оправдывает их и извиняет.

Вы скажете про честь иных и благородство
Подруги вашей нежной. Я отмечу сходство
Раз изменившей с Цинтией стихов,

Известной пассией. Проперция надула
Она,прелестница. Всех жребий был таков
Поэтов Рима – и Катулла,и Тибулла.

Не гневайтесь на вашу дорогушу,
прознав, что ненаглядная – путана.
Не броситесь же вы со словом бранным
На друга, если пьян и много скушал!

Лишь тот, кто оправданья милой слушал,
Ждать вправе, что излечит сердца рану.
Кто дал раскаяться склонившейся к обману,
простил и обвинений не обрушил.

Вы не согласны?.. Вам должно быть точно
Известно, что подруга беспорочна?..
Порядочной ли Цинтия была

В глазах Проперция, влюбленного поэта?
И Лесбия Катулла предала,
И Делия Тибулла. Знаем это.

……………

Celui qui n"aime est malheureux,
Et malhereux est l’amoureux;
Mais la misere la plus grande,
C’est quand l’amant,apres avoir
En bien servant fait son devoir,
Ne recoit point ce qu’il demande.

La race en amour ne sert rien,
Ne beaut; grace,ne maintien;
Sans honner la Muse gist morte;
Les amoureuses du jourd’huy
En se vendant aiment celuy
Qui le plus d’argent leur apporte.

Puisse mourir meschantement
Qui l’or trouva premierement:
Par luy le frere n"est pas frere,
Le pere n’est pas pere seur,
Par lui la soeur n’est pas la soeur,
Et la mere n’est pas la mere.

Par luy la guerre et le discord,
Par luy les glaives et la mort,
Par luy viennent mille tristesses,
Et qui pis est,nous recevons
La mort par luy,nous qui vivons
Amoureux d’avares maistresses.

Тот, кто не любит, несчастен и несчастен влюбленный, но самая большая беда, это когда любящий «хорошо послужив своему долгу», не получает требуемого.Род /порода/ в любви не служат ничему, ни красота, ни грация, ни манеры. Без чести /почестей/ муза умирает. Сегодняшние возлюбленные, продавая себя, любят того, кто приносит им больше денег. Пусть скверно /злой смертью/ умрет тот,
кто впервые открыл /отыскал/ золото! Из-за него брат не брат, отец не отец, сестра не сетра и мать не мать. Из-за него война и раздор /распри/, мечи и смерть, от него приходят тысячи горестей и, что еще
хуже,- получаем смерть от него мы, живущие влюбленностью в скупых метресс.

Не любящий не знает счастья,
Но и влюбленные несчастны.
Жизнь таковых похуже многих,
Когда они любви своей
Всем жертвуют за лязг цепей,
Бросая сердце ей под ноги.

Когда ни пыл, ни знатность рода,
Ни отданная в дар свобода
Не служат им. Погибла муза
Непризнанной. Большая часть
Дам признает лишь денег власть
И продает за плату узы.

Пусть вечно корчится в аду
Вручивший золото, как мзду,
Впервые! Брат через него
Не брат теперь и мать не мать,
Отец – чужой. Ему начхать,
Живой ты или не живой.

Через него – война, раздор,
Разбои и смертей топор,
Мученья –миллионы бед.
Им разожжен костер для нас,
Чей взор ослеп от искр из глаз
И шлейфов скаредных комет.

J"esp;re en crain,je me tais et supplie,
Or’ je suis glace et ores un feu chaud,
J’admire tout et de rien ne me chaut,
Je me delace et mon col je relie.

Rien ne me plaist sinon ce qui m’ennnuie;
Je suis vaillant et le Coeur me defaut,
J’ay l’espoir bas,j’ay le courage haut,
Je doute Amour et si je le desfie.

Plus je me pique,et plus je suis retif,
J’aime ester libre,et veux estre captive,
Tout je desire,et si n’ay qu’une envie.

Un Promet;e en passions je suis:
J’ose,je veux,je m’effforce,et ne puis,
Nant d’un fil noir la Parque ourdit ma vie.

Я надеюсь и боюсь/трепещу/, я молчу и умоляю. В один и тот же миг я – «ледяной» и «горячий огонь». Я любуюсь /восхищаюсь/всем, «без ничего» вспыхиваю, «расшнуровываюсь» и снова завязываю шнурки. Ничто мне не нравится, все наводит скуку; я храбр /мужественен/ и мое сердце «выпрямляется», я имею тайную надежду, я имею высокое мужество, я стыжусь любви и бросаю ей
вызов. Больше того – пронзаю себя. Я строптив, упрям и непокорен. Я люблю быть свободным и хочу плена.Сто раз я умираю, сто раз рождаюсь. В страданиях я – Прометей. И теряя всякую возможность любить, не имея власти над собой, я делаю то, что могу.

Не сметь надеяться и умолять без звука,
Горя огнем, стыть льдом одновременно,
То восхищаться всем, то клясть смятенно
Весь мир, из ничего дрожать от муки,

Уйдя от Дамы, изнывать от скуки,
К ней воспарять душою дерзновенной,
Стать королем придуманной вселенной,
Грез устыдиться, сжать на горле руки,

Казниться, звать на бой стрелка Амура,
Стараться, как змея, уйти из шкуры
И не желать расстаться с пленом жгучим,

В пучину страсти канув безвозвратно,
Сто раз рождаться, умирать стократно –
Вот жизнь влюбленных, Прометея участь.

Amour, qui si longtemps en peine m’as tenu,
Qui premier desbauchas ma libert; nouvelle,
S’il te plaist d’adoucir la fiert; de ma belle,
Tant que par ton moyen mon travail soit cognu,
Sur un pilier dor; je te peindray tout nu,
En l’air un pied lev;, ; chaque flanc une aile,
L’arc courb; dans la main, le carquois sous l’aisselle,
Le corps gras et douilet, le poil crespe et menu.
Tu sais, Amour, combien mon coeur souffre de peine ;
Mais tant plus il est doux, plus d’audace elle est pleine,
Et mesprise tes dards, comme si tout son coeur
Estoit environn; de quelque roche dure ;
Fais luy cognoistre au moins que tu es le vainqueur,
Et qu’un mortel ne doit aux Dieux faire d’injure.

Амур,которых долго держал меня в муках и который первым подстегнул мою смелость /отвагу/,если бы тебе понравилось смягчить гордость /надменность/ моей красавицы,то таким же,как твой способом было бы выполнено мое произведение. На золоченом столбе я тебя нарисую совсем голым, «на воздухе»,с поднятой ногой,
В каждом боку – крыло,с согнутым луком в руке,колчаном под мышкой,с телом крупным и изнеженным,с волосами взбитыми и мелкими. Ты знаешь,Амур,сколько мое сердце терпит /страдает/ от боли /муки/. Но чем оно податливее /кротче,мягче/,тем большей дерзости полна она и не боится твоих дротиков,как если бы ее сердце было окружено /обнесено/ каким-нибудь ьяжелым камнем.
Заставь ее,по крайней мере,взять в голову,что ты – ее победитель
и что смертный не должен наносить богам оскорбление /ущерб/.

Ты долго длил мои мучения,
Амур. Смири надменность Дамы
И я воздам тебе трудами
За хлопоты и попечение.

Я на колонне с золочением / или -на столбе без облачения/
Изображу тебя, с крылами
И луком, с тетивой, руками
Оттянутой, чела свечение,

Колчан, изнеженное тело.
Твои не помогают стрелы.
Одето сердце Дамы камнем.

Мольбой строптивой не растрогать.
Поведай, как любовь тяжка мне,
Что дерзость оскорбляет бога!

Chacun met dit: Ronsard, ta maitresse n’est telle
Comme tu la decris. Certes, je n’en s;ay rien:
Je suis devenu fol, mon esprit n’est plus mien,
Je ne puis discerner la laide de la belle.

Ceux qui ont en amour et prudence et cerville/
Et jugent des beauties, ne peuvent aimer bien:
Le vray amant est fol et ne peut ester sien,
S’il est vray que l’amour une fureur s’apelle

Souhaiter la beaut; que chacun veut avoir,
Ce n’est humer de sot, mais d’homme de s;avoir,
Qui,prudent et rus; , cherche la belle chose.

Je ne s;aurois juger, tant la fureur me suit,
Je suis aveugle et fol, un jour m’est une nuit ,
Et la fleur d’un chardon m’est une belle rose.

Каждый мне говорит: «Ронсар, твоя госпожа /метресса/ не такая, какой ты ее описываешь. Разумеется, я этого не знаю.Я становлюсь сумасшедшим /безумным/, мой ум больше не мой, я не могу отличить некрасивую от красивой.
Те, кто имеют /сохраняют/ в любви осторожность /осмотрительность,
Благоразумие/,ум и выносят приговор красотам, не могут любить хорошо /много, очень, как следует/.Живой любовник /влюбленный/ безумен и не может быть «его» /?..собой?../,если правда, что любовь
называется яростью /неистовством, исступлением/
Это не расположение духа /настроение/ дурака - знающего мужчины, который будучи осторожным и хитрым, имеет прерасную вещь.
Я не могу судить, сколько безумства мне следует отвести. Я слеп и безумен, день мне ночь и цветок чертополоха для меня – роза.

«Ронсар,- мне говорят, - Кассандра не такая,
Какую воссоздал твоей рукой сонет!..»
Бог с вами, господа, - я этого не знаю:
Мой ум давно не мой. Ее глаза – мой свет

И истина. Скажу я вам: любой влюбленный,
Кого ни называй, возлюбленной не суд.
Нелеп Ромео тот, чей ум неповрежденный
Примерным образцом догадливости чтут.

Не любит хитрый муж и тот, чей разум – зренье,
Кто хочет поцелуй любви за каждый вздох.
Неистов я и прям. Мой разум – исступленье.

Возможно, цвет любви моей – чертополох.
Пускай не мил я ей и даже трижды плох –
Ста правдам предпочту слепое заблужденье.

Или такой вариант

«Ронсар,- мне говорят, ты слеп, -твоя красотка
Совсем не та, какой ее представил ты
В стихах. Там не она. Мелки ее черты.
Не блещет и умом. Кассандра не находка.»

Не знаю, может быть. Кассандра не кокотка.
Влюбленному, как я, не нужно красоты.
Тот, кто подобно вам, бежит от дурноты,
, Не любит, как и тот, в ком трезвый взгляд и сметка

Над сердцем верх берут. Влюбленные живые
Горят и не хитрят. Их чувства – огневые.
Не мне судить о том, насколько я незряч.

Я вижу свет в ночи, смотря в окно прекрасной,
Когда та видит сон, сокрыв от всех взор ясный,
Как в подземелье золото богач.

Я описал в самом высоком стиле лицо со стыдом, милую смелость /отвагу/, полную искреннего желания. Ты после в знак победы, как
Победительница, поставила обе твои ноги на мою голову и сняла со лба молодой стыд. И первая отвага, предоставленная моей пленной
Душе, служит твоей воле. Пытаемый /отмщаемый/ тысячью ударов хлыстов, наносимых и красотами, которые «сильно неправы»/имеют большую вину/.я послужил объектом презрения, которое мне выказывается, «вместо того чтобы мне тебя обнимать» Но тем более, как к матери, я к тебе взываю /браню тебя/.Ты глуха к моим призывам и отвечаешь не больше, чем ключ /родник/

Я описал тебя в высоком стиле,
Твой стыд и то, как ты отважна мило.
Мне на голову после, с видом строгим,
Ты в знак победы водрузила ноги.

Мой стыд прогнав, внушила дерзость страсти
Любезную твоей жестокой власти.
Поверженный ударом ног хлыста,
Устами, коих сила нечиста,

Я мякишем презрения служу.
Замученный красотами лежу,
Боясь посметь причудницу обнять.

Взываю к справедливости, браню,
В воображенье предаю огню.
Ты не желаешь моим мукам внять.

/В перезаписи первоисточника отсутствовали одна или две строки и поэтому передача оригинала страдает приблизительностью. Не исключаю того, что переиначил сонет Ронсара до неузнаваемости. Система рифмовки у меня тоже другая. У Ронсара рифмы не смежные – классические сонетные./
Оригинала, к сожалению, не нашел./

Pl;t-il ; Dieu n"avoir jamais t;t;
Si follement le t;tin de m"amie !
Sans lui vraiment l"autre plus grande envie,
H;las ! ne m"e;t, ne m"e;t jamais tent;.

Comme un poisson, pour s";tre trop h;t;,
Par un app;t, suit la fin de sa vie,
Ainsi je vois o; la mort me convie,
D"un beau t;tin doucement ap;t;.

Qui e;t pens;, que le cruel destin
E;t enferm; sous un si beau t;tin
Un si grand feu, pour m"en faire la proie ?

Avisez donc, quel serait le coucher
Entre ses bras, puisqu"un simple toucher
De mille morts, innocent, me froudroie.

Увы, я плачу перед богом, никогда не имея возможности трогать «столь безумно» грудь моей подруги. Без этого другое, более сильное в жизни, никогда, увы, не прельстит меня – двор. Как рыба, слишком
поторопившаяся к приманке, подходит к концу ее жизни, так и я иду туда, где меня ждет смерть, сладко напевающая о прекрасной любви.
Кто придумал, что жестокая судьба запрятала под столь замечатель-
ной грудью большой огонь, чтобы меня сделать жертвой /добычей/?
Представьте же, каким был бы я, засыпая между ее рук, «ввиду того, что» уже одно простое касание опрадывает безрассудное право тысячи смертей.

Я плачу. Помоги мне, Боже,
Сойти с ума! Открой ей грудь!
Дай к ней приникнуть и глотнуть
Нектар любви в смятенной дрожи!

Я – рыба. Мне приманка – ложе.
Желаю крошку отщипнуть.
Двору Ронсара не вернуть.
Во рту – крючок. Смерть строит рожи.

Ты видишь,Боже, как я плох.
Зачем ты дал ей грудь, мой Бог?..
В ней скрыт огонь, влекущий жертвы.

Сгорать меж жарких женских рук,
Как избранный судьбой супруг,
Не лучшая ль судьба для смертных?

Response par Peletier,
Des beautez et accomplissemens
d’un Amant.
–
En contemplant ceste jeune femelle,
Sa grace, sa ronde mammelle,
Elle me semble estre marrie
Si bien tost on ne la marie
A un Amy aussi gentil comme elle.

Et en cela si mon esprit ne faut,
Je say bien quel il le luy faut:
Et puis ell’ est si bien apprise,
Qu’impossible est qu’elle ne prise
Un tel present, y eust il du defaut.

Je veux qu’au plus de dix ans il la passe,
Stature ny haute ny basse:
Le grand est suget au mocqueur,
Et le petit n’a que le cueur:
Le seul moyen toutes choses compasse.

Les deux yeux noirs souz deux arcs noirs a assis
Ny trop felons ny trop lascisz:
Large front, nez de long pourtrait:
Bouche bien close a petit trait:
Membres nerveux, bien charnuz et massifz.

Teste et menton de noire chevelure,
La ou n’y ait rien de mellure:
Col musculeux et large dos:
Cuisse de chair remplie et d’os:
Jambe videe, et mesuree allure.

Je ne luy veux la chere si jolie,
Qu’il n’ait rien de melancholie:
Une sage simplicit;,
Avecques dousse gravit; :
Trop grande joye est trop tost abolie.

De la beaut; je ne puis tout ensemble
Bien declairer ce qu’il m’en semble:
Mais je le veux de telle monstre,
Que de la premiere rencontre
Les cueurs de tous par dousse force il emble:

Aux armes soit hardis et bienheur;,
A cheval droit et asseur; :
Soit terrible aux audacieux,
Et aux humbles soit gracieux:
Cueur de mesure en corps bien mesur;.

Ронсар – Жаку Пелетье

Красоты,которые хотелось бы видеть в подруге
/1650 год,Ронсару -25 лет/

Когда б я был «так счастлив» выбрать госпожу по моему желанию,
мой Пелетье, я тебе хочу сказать, какую хотел бы выбрать, чтобы ей служить /!/ постоянно, к своему удовольствию.
Я хочу черный зрачок и коричневую его окраску, хотя Франция обожает совершенно зеленый. Я люблю рот, «имитирующий» розу, раскрывающуюся на медленном солнце мая, маленький сосок, свежий, делающийся уже круглым/пухлым/ и покоящийся на поднятой «слоновой кости» /цвет,-В.И./,лицо прямое с равной красотой и под головным убором – ухо, которое всего себя показывает наружу, сотней способов завивающиеся волосы, щека,
подобная ярко-красной Авроре, полный живот, нога хорошей округлости, которую охотно щупают, грудь,которая прельщает богов,
поднятые бока, бедро «законченной окружности», зубы цвета слоновой кости, благоухающее /душистое/ дыхание, с которым едва сравнятся нежные ароматы царицы Савской или все благоухания, которые «счастливо привозит» Аравия; ум наивный/ бесхитростный/ и наивная прелесть /изящество, грация/, рука сладострастная, такая, которая обнимает друга в «его части» или же ее касается, голос,походящий на лютню, нога –маленькая, рука –длинная и красивая, совершенно смягчающая сердце, суровое и непокорное.Что она знает сердцем – это все то, что воспевал Петрарка в любви столь превознесенной. Что касается ее манер, непостоянных /изменчивых/ и достойных такого возраста, взгляда, блуждающего там и там, нрава, такого, что облегчает несчастного/отверженного/ как искусство – то я не хотел бы ощутить власть всех ударов, которые она имеет в распоряжении. Часто отсутствие малого /?/ в любви дает аппетит и сохраняет язык послушным. От нее меня не могло бы отделить ни время, ни другая любовь, ни чье-то золото. За все добро, каковое имеет восточный берег нашей реки, я не мог бы изменить моей брюнетке, в особенности же тогда, когда ее рот тянетмся к моему поцелую и тогда, когда его приближения она не желает, притворяясь ужасно сердитой, и тогда, когда в каком-либо потайном углу, не предупреждая, берет за шею, ко мне приближаясь.

Когда б я был столь счастлив –взять себе супругу по желанию,
Мой Пелетье, хочу сказать, как я повел бы изыскания.
Цвет глаз моей подруги –черен. Пускай вся Франция считает,
Что лишь зеленый животворен и только этот обожает.
Ее щека – щека Авроры, заря небес. Ее же взоры.
Рот – роза у моей прелестной, раскрытая лучами мая.
Десятком способов прелестных завились волосы, блистая,
Отнюдь не закрывая уши. Грудь Дамы –аппетитней груши.
Прельстит богов, не только мужа.Тот восхитится, обнаружа
Округлость из слоновой кости и полноту при малом росте
и грациозности метрессы. И все другое стоит мессы.
Душистое дыханье, зубы и выразительные губы.
Не встретишь и в садах востока такое –без следа порока.
Рука красива и длинна, смягчить способна зверя даже,
Приятнее, чем вкус вина, когда она на спину ляжет.
Моя избранница наивна, естественна. И голос дивный,
Манящий негой неизбывной. Готов внимать ей неотрывно.
Такою воспевал Петрарка Лауру. Сердце непокорной.
Рисуемая мной бунтарка неужто образ иллюзорный?
Не знаешь ли такой брюнетки?..Я верен буду ей одной.
Не веришь, Пеллетье?.. Нередки те, коих истинной ценой
являются духи, колечки. Блеск моды любит их сердечко
И мишуру. Моя любовь меня целует вновь и вновь.
Она строптива и капризна, но не услышит укоризны
Ее изящнейшее ушко от огорченного Ронсара.
В ней столько потайного жара, что часть его берет подушка.
Она таится, но в мечтах –со мной. Подходит и целует.
/Удачен ли эскиз? Малюет поэта кисть. Не впопыхах,
Не торопясь, портреты пишут – с натуры. Речи милой слышат
И видят ту, кто их пленил. Будь с нею, я не умалил
Бы никаких достоинств дамы. Она –с другим. Сюжет для драмы./
/взятое в скобки – добавление переводившего от себя/

Plus tost le bal de tant d’astres divers
Sera lass; plus tost la Mer san onde,
Et du soleil la fuitte vagabonde
Ne courra plus en tournant de travers;

Plus tost des Cieux les murs seront ouvers,
Plus tost sans forme ira confus le monde,
Qut je sois serf d’une maistresse blonde,
Ou que j’adore une femme aux yeux vers.

O bel oeil brun,que je sens dedans l’ame,
Tu m’as si bien allum; de ta flame,
Qu’un autre oeil verd n’en peut estre veinqueeur!

Voire si fort qu’en peau jaune et rid;e,
Esprit dissoult,je veux aimer l’id;e
Des beaux yeux bruns,les soleils de mon coeur.

Скорее начнется бал различных звезд, скорее море лишится воды, скорее проявит непостоянство бег солнца и оно остановится.
скорее стены небес/двери рая-?/ откроются, скорее станут неясными,
расплывчатыми формы мира, чем я стану служить метрессе блондинке или восхищаться женщиной с зелеными глазами.
О, прекрасный черный взгляд, который я чувствую внутри души,
ты меня так сильно зажег твоим пламенем, что другой взор не может
стать победителем. Так сильно, что даже желтый и морщинистый,
с помраченным рассудком, я хочу любить «идею о карих глазах»,
солнцах моего сердца.

Скорее звезды танцевать начнут
И море высохнет, как на дороге лужа,
Или с пути собьется, занедужа,
Светило, изменив дневной маршрут,

Скорее двери рая отопрут
Всем, ни в одном греха не обнаружа,
Скорее мир захватит тьма и стужа,
Чем мой сонет восславит изумруд

Очей зеленых! Карими глазами
Я покорен, лишь их живое пламя
Ласкает взор мой, дух заворожив.

И в забытьи, с сознаньем омраченным,
Пребуду безгранично восхищенным
Лучами карих глаз, что жгут, пронзив.

Marie, ; tous les coups vous me venez reprendre
Que je suis trop l;ger, et me dites toujours,
Quand je vous veux baiser, que j"aille ; ma Cassandre,
Et toujours m"appelez inconstant en amours.

Je le veux ;tre aussi, les hommes sont bien lourds
Qui n"osent en cent lieux neuve amour entreprendre.
Celui-l; qui ne veut qu"; une seule entendre,
N"est pas digne qu"Amour lui fasse de bons tours.

Celui qui n"ose faire une amiti; nouvelle,
A faute de courage, ou faute de cervelle,
Se d;fiant de soi, qui ne peut avoir mieux.

Les hommes maladifs, ou mat;s de vieillesse,
Doivent ;tre constants: mais sotte est la jeunesse
Qui n"est point ;veill;e, et qui n"aime en cent lieux.

Мари, во всех поступках /действиях/ вы всегда начинаете меня порицать /осуждать/ за то, что я слишком легкомыслен /ветрен/и всегда мне говорите, когда я хочу вас поцеловать, что я был с моей Кассандрой и постоянно меня называете непостоянным в любви.
Я им хочу быть. Те мужчины,кои не позволяют захватить себя новой любви, очень даже неповоротливы /неуклюжи, тупы/. Верный /верность/, который хочет только единственную, не стоит того, чтобы с ним совершала прогулки Венера.
Это тот, кто не осмеливается завязать новую дружбу по недостатку мужества или ума,н е доверяя себе/опасаясь себя/, кто не может иметь лучшего.
Мужчины больные или укрощенные старостью должны быть постоянными, но глупа молодость, которая не бойка/не жива и которая не любит в ста местах.

Ты вечно говоришь, что я непостоянен,
Когда тебя поцеловать желаю,
Мари, что я-де был стрелой Амура ранен,
Кассандре-де служил, остыл и вновь пылаю.

Хочу быть ветреным – я прямо заявляю.
Кто постоянен – туп тот, как крестьянин,
Кто к новой музе не протягивает длани,
В прогулках пара чья – Венера пожилая.

Не вызывает у меня большой приязни,
По малости ума ли, из боязни,
Не делающий новое признанье.

Обузданные старостью, больные
Пусть чтут единую любовь, но молодые
Глупеют, подавив свои желанья.

Вы осуждаете меня, Мари, всегда
За легкомыслие и ветреность, зовете
Непостоянным. Подойди я вас когда
Поцеловать –Кассандрой попрекнете.

Хотел бы верным быть, но страсть сильнее плоти.
Глупеем мы, для нас,мужчин,- беда
Зов сердца подавить. Во вред узда.
Мужчины чахнут, как вы не поймете?

В ком дух не в состояньи по причине
Ума отсутствия и мужества в мужчине
Открыться новым чувствам,- недостоин

Забот Венеры вовсе. Лишь больной
Да старый – раб одной, а молодой –
Тот глуп, когда сто свадеб не устроит.

Quand vous serez bien vieille,au soir `a la chandelle,
Assise aupres du feu,devident et filant,
Direz chantant mes vers,en vous esmerveillant:
-Ronsard me celebroit du temps que j’estois belle.”

Lors vous n’aurez servant oyant telle nouvelle,
Desja sous le labeur ; demy sommeillant,
Qui au bruit de mon nom ne s’aille resveillant,
Benissant vostrenom de louange immortelle.

Je seray sous la terre,et fanto^me sans os
Par les ombres myrteux je prendray mon repos;
Vous serez au fouyer une vieille accroupie,

Regrettant mon amour e et votre fier disdain.
Vivez, si m’en croyez, n’attendez ; demain:
Cueillez d`es aujourdhuy les roses de la vie.

Когда вы станете совсем старой, вечером, при свече, сидя подле огня, разматывая пряжу и суча, вы скажете, напевая мои стихи и
Восхищаясь: «Ронсар меня прославил в то время, когда я была прекрасна.» Когда вы сообщите служанке такую новость, уже
за работой « наполовину» дремлющей, она при звуке моего имени
проснется, восхваляя ваше имя бессмертными хвалами. Я буду
под землей и, призрак без костей, под сенью мирт найду отдых.
Вы будете скрючившейся у очага старушкой, сожалеющей об утрате моей любви и вашем гордом отказе. Живите, если мне в этом верите, не ждите завтра, срывайте розы жизни, начиная с сегодня.

Вы будете старенькой, - да, дорогая,
Красоты не вечны! – и подле огня
Усядетесь прясть, слабость зренья браня
И страстные строфы мои напевая,

Слух вашей служанки стихом поражая,
Дремоту ее и усталость гоня.
При слове «Ронсар» та припомнит меня,
Дни вашей весны восхвалив, свет их мая.

Не будет тех дней, стану призраком я,
Душа улетит в голубые края
Иль спустится в Тартар. Горбатой старушкой

Вы приметесь грызть себя, душу травя.
Убьете ваш цвет, влагой уст не живя,
Вином поцелуев!.. Откройте им ушки.

Когда вы постареете, мой друг,
Вы прясть полюбите перед огнем каминным
И,сидя со свечами в вечер длинный,
Вы вспомните Ронсара. Сердце вдруг

Забьется. Прялка выпадет из рук
Служанки вашей преданной, старинной
При имени моем. Всплакнув, невинным
Занятием заполните досуг.

Я получу в земле отдохновенье,
Умру. К вам ни вернусь ни на мгновенье.
Ваш рок – вздыхать о счастье молодой,

Мои уста из гроба звать. Увы,
Круженье головы лишь вызовете вы.
Войдите ж в сад любви теперь,со мной!

Когда состаритесь, прекраснейшая фея,
Садится станете вы прясть по вечерам,
У очага. Тогда явлюсь я к вам
Развеивать грусть лирою моею.

«Ронсар принес мне славу», -вы, грудь грея,
Служанке скажете. Та вздрогнет. –«Да, мадам!»
Открыв глаза, воскурит фимиам
Увядшей красоте, от лжи краснея

Я,ваш поэт,уж буду под плитой
Бесплотным призраком в земле вкушать покой
Вы, сгорбленной старушкой у золы

Истлевших лет, раскаетесь не раз
В том, что от вас я слышал лишь отказ.
Любите! Мы – у двери вечной мглы.

J’ay vari; ma vie en devidant la trame
Que Clothon me filoit entre malade et sain:
Maintenant la sant; se logeoit en mon sein,
Tantost la maladie,extreme fleau de l’ame.

La goutte j`a vieillard me bourrela les veines,
Les muscles et les nerfs ,execrable douleur,
Montrant en cent facons par cent diverses peines
Que l’homme n’est sinon le subject de Malheur.

L’un meurt en son printemps,l’autre attend la vieillesse,
Le trepas est tout un,les accidens divers;
Le vray tresor de l’homme est la verte jeunesse,
Le reste de no sans ,ne son que des hyvers.

Pour long temps concerver telle richesse entire,
Ne force ta nature,ains ensuy la raison,
Fuy l’amour et le vin,des vices la matiere:
Grand loyer t’en demeure en la vieille saison.

La jeunesse des Dieux aux homes n’est donn;e
Pour gouspiller sa fleur: ainsi qu’on voit fanir
La rose par le chauld,ainsi,mal gouvern;e,
La jeunesse s’enfuit sans jamais revenir.

Я разнообразил /видоизменял/ мою жизнь, распутывая нить, которую
Клото тянула мне между болезнью и здоровьем.Теперь в моей груди
Помещается здоровье, еще недавно – болезнь, чрезвычайный /чрезмерный/ бич/бедствие/ души. Подагра, уже старая терзает мои вены/жилы, мускулы/ и нервы отвратительной /мерзкой, ненавистной/
Болью сотней способов в ста различных страданиях. Человек только объект боли /не иначе как/. Один умирает в его весну, другой ждет старости. Смерть – одна, случайности /несчастные случаи/ различны.
Истинное сокровище человека есть зеленая молодость.Остаток наших лет – только зимы. На долгое время сохранить такое богатство целым не властна твоя природа. Таким образом, вытекает вывод: беги любви и вина из-за недостатков/пороков/ материи/плоти/ - большая хвала тебе останется в сезон старости. Юность /молодость/ богов людям не дана, чтобы укреплять ее цвет /пору/, также как видно увядание розы от тепла /в тепле//?/ Таким образом, молодость убегает
/уходит, проходит/, никогда не возвращаясь.

Я жил, разматывая нить моей судьбы,
Пытался развязать узлы болезни.
Увы, старанья оказались бесполезны,
Упрямый рок отверг мои мольбы.

Подагра много лет терзает жилы мне
Жжет, досаждает болью ненавистной,
Кусачей, рвущей плоть, как сук ветвистый.
И здесь, и там, не оставляя и во сне.

Быть вечно юным, к сожалению, нельзя.
Такое и самим монархам не по силам.
Нам надлежит умерить страсть к вину и милым
прелестным дамам. Труд - похвальная стезя.

Не знать зол старости дано одним богам.
Стареет человек. Как роза в зной, увянет,
Так молодость сбежит от мота. Грустно станет.
Смерть подойдет, закроет свет глазам.

Из последних сонетов

Je n"ay plus que les os,un squelette je semble,
Decharn;,denerv;,demuscl;,depoulp;,
Que le trat de la Mort sans pardon afrahh;:
Je n’ose voir mes bras que de peur je ne tremble.

Apollon et son filz,des grans maistresses ensemble,
Ne me scauroient guerir; leur mestier m’a tromp;.
Adieu plaisant Soleil! Mon oeil est estoup;,
Mon corps s’en va dessendre o`u tout se disassemble.

Quel amy me voyanten ce point despouill;
Ne remporte au logis un oeil triste et mouill;,
Me consolant au lict et me baisant la face,

En essuiant mes yeux par la Mort endormis?
Adieu,chers compaignons,adieu,mes chers amis!
Je m’en vay le premier vous preparer la place.

Я не имею большего, чем кости. Я кажусь скелетом, изможденный,
Лишенный нервов, мускулов и тела. Ко мне бесцеремонно постучалась стрела смерти. Я не отваживаюсь смотреть на руки, не дрожа от страха. Аполлон и его сын, оба великих владыки вместе не могут меня исцелить. Их мастерство /ремесло/ меня обмануло. Прощай, веселое солнце! Мой взгляд «законопачен».
Мое тело уходит туда, где все расчленено.Какой друг, видя меня в этой «голой точке»/месте, пределе/ не унесет обратно в свое жилище
взгляд грустный и полный слез, утешая меня на ложе и целуя мне лицо, осушая/утирая/ мне глаза «спящей смертью»/??../ Прощайте,
дорогие спутники, прощайте, мои дорогие друзья! Я ухожу первым –приготовить вам место.

Во мне лишь кости. Я теперь – скелет,
Лишенный нервов, мускулов и тела.
Я тот, кого стрела смертей задела,
Дрожащий от бессилия поэт.

Мой Аполлон и сын твой! Ваш дуэт
Не исцеляет. Тот, кому всецело
Был верен я, со мной скуп до предела.
В моих очах зачах последний свет.

Друзья, прощайте! Ухожу туда,
Где все исчезнет, канув без следа.
Кому из вас не причиню я боль?..

Кто не прольет, меня увидев, слезы,
Придя внушить о вечной жизни грезы?
Там место вам я дам, как ваш король.

Или вот это

Нет тела, мускулов и нервов у меня.
Я –скопище костей, я стал живым скелетом.
Из мрака смерть мне шлет свои приветы.
Тьма обступает среди бела дня.

Забыли, словно музам не родня,
Ты, Аполлон, и сын твой, про поэта.
Оставлен вами я, по всем приметам.
Иду туда, где прах, в круг свеч огня.

Кто из друзей, увидев мой удел,
Слез не пролил бы? Кто бы не скорбел?
Склонясь ко мне, не прятал глаз унылых?

Не утешал?..Любезные друзья,
Прощайте! Первым вас покину я.
Похлопочу о месте там для милых.

Друзья мои, Ронсар от вас уходит.
Он мертв уже. В глазах его – туман.
Он – фикция, оптический обман,
Скелет без плоти. Хуже всех уродин.

Дрожащий символ ужасов природы,
Слепой, глухой, унылый истукан.
Ни Аполлон, ни Будда, ни шаман
Не исцелят и не вернут мне годы.

Прощайте! Отбываю в край костей –
Погостский. С нетерпеньем жду гостей
С плохими новостями о живущих.

Утешьтесь, дорогие старики!
Не плачьте. Там мы станем вновь близки –
В аду ль, в чистилище ли или в райских кущах.

Прошу извинить меня и за то, что «утаю» оригинальный французский текст идущей далее элегии. Переносить его из книги на дисплей мне, набирающему франц. текст медленно, очень долго. Объем переводимого довольно большой, и я ограничусь
подстрочником. Он, как и вышеприведенные, нередко неуклюж, местами даже косноязычен, но зато позволяет заметить возможные ошибки переводчика и зафиксировать расхождения между французским и русским текстами, когда оригиналы оказываются в наличии. Рекомендую для прочтения замечательный перевод идущей далее элегии Ронсара О.Седаковой, рядом с которым мой смотрится, как ученичество.Прочитайте идущим далее вслед за моим.
Оригинал,к сожалению, не скопировать.Привожу ссылку. В середине листа будет оглавление и "первым номером" идет элегия Жаку Гревену. Она - на 311 странице.
;uvres compl;tes de P. de Ronsard - Pierre de Ronsard... P. Jannet, 1866
;;indekiler. Discours ; J Grevin Grain en tous mestiers 311. ...

Элегия/мой вариант перевода/

Гревен, можно добиться совершенства во всех ремеслах/профессиях/.
Продолжительным опытом адвокат достигнет «исключительности»
в его искусстве, тот, кто практикует над человеческим телом – в искусстве Гиппократа. Искусен и мудрый философ, и важный оратор, и тот, кто назыаает себя изобретателем /открывателем/ чисел.
Но нет шага /пути/ поэту, ибо муза здесь, внизу никогда не была и не будет совершенной, Гревен. Высокое божество не хочет столько чести нашему человечеству /чел. роду/, несовершенному и топорно сделанному. Для свиньи не является обедом совершенство божественной ярости /?/Дар поэзии подобен этому огню/пламени,
которое зимней ночью, как предзнаменование, видно сейчас над рекой, тут же – над лугом и тут же над «головой» священного леса и
скал, брызгая /нахлынув, ударяясь/ во всякую \стороону от темноты ночи большими длинными лучами. Народ их рассматривает и его душа колотится от страха, при виде священного огня. К концу свет этого большого огня убывает, становится бледным и тусклым и больше он не появляется. На одной и той же земле /местности/ он никогда не пребывает долго и в то место, откуда выходит, никогда не
возвращается. Он скачет не останавливаясь от дома к дому и никогда ни одна страна /местность/ его не «наследует».Так он передается и его огонь показывается там, где его ждут меньше всего., в другой стране/местности/Таким образом, ни иудеи, ни греки, ни римляне не получили в руки всей поэзии. Она увидела Германию, «взяла рост» на берегах Англии, в Тоскане и во Франции, прыгая туда-сюда, получая большое удовольствие от того, что выбирает в чужих /чужедальних -?странах нескольких людей, давая лучи зажженной провинции/земле, краю/.Но вскоре ее свет в воздухеистощается. Гордость не только одному /?/народу?поэту?/ Гостит у всех, посещает любого и не имея внимания ни к богатству, ни к знатности, она обнимает каждого. Что касается меня, мой Гревен,
то если мое имя «распространено», если преувеличенно раздувается от некоторой чести, то она,честь « продана» мне слишком дорого. Не знаю, как этим удовлетворился бы другой, но знаю, что мое искусство страшно меня терзает и еще то, что я живой пользуюсь благом, кое дается после смерти уже ничего не чувствую-
щему. Итак, чтобы ощутить волны наслаждения, я весь отягчен бременем. И ленью /нерадением/.Я неловок/неумел, неискусен,/но что еще хуже, - не могу разорвать /изменить/ это расположение /настроение/ духа, которого я раб. Я упрям/настойчив/, нескромен /бестактен/, болтлив, своенравен /взбалмошный/, непримирим и ожесточен, отчаиваюсь, грустен и мелонхоличен, доволен и недоволен,
гнеопрятен и нелюбезен /неучтив/, боящийся бога, принцев и закона.
Рожден с достаточно добрым умом, довольно хорошей натурой, «которая» совсем не хотела бы сердиться ни на кого –вот мое естество, Гревен, и я думаю /считаю, верю/,что все эти/ люди-?/ искусства– такие же, как и я. Дабы вознаградить меня/возместить неприятности/ Каллиопа /(муза эпической поэзии,-В.И./ могла бы,
по крайней мере, сделать меня лучшим из лучших в эпосе и я был бы в искусстве, которого она совершенный знак/знамя/. Скольким страстям я бы угодил /дал удовлетворение/. Но видя себя не более чем полупоэтом, я желаю ремесла /дела, анятия/менее чудесного
/божественного/, чем мое. Есть два вида дел/занятий/ на горе, где живут девять прекрасных сестер (музы, -В.И). Одно дело //ремесло, занятие/ покровительствует тем, кто рифмует и сочиняет, кто приводит стихи в порядок, тем, кто именем поэзии производят версификации. У них на месте стихов лишь описи /выдумки/,
холодные, желеобразные /студенистые/ и застывшие /замороженные/,
которые, хотя и рождены, несут в себе не много жизни, коей выкинуты. Они не служат ничему, кроме того, что дают одежды, служат оберткой корице, сахару, имбирю и мясу, либо занимают место светоносных и остаются позади (устаревают-?),никогда не читаемые, ибо Аполлон не прикасается к их кружеву стрекалом. Они –как ученики/подмастерья,/постигающие умение писать ни больше
ни меньше, как портя краску/колорит, оттенок, цвет/, малюют портрет
никчемной ценности. Другой вид ремесла /занятия, искусства/ направляет тех, кто имеет фантазию /воображение/,разгоряченную
огнем поэзии, кою не обманывает имя (знатность -?),но в свете истины наполнены трепетом и божеством. Только четверо или пятеро таких появилось на свете – греческой нации, каковые в отделку /обработку/впрягли/вложили/ тайну/загадку/ и под покровом различных басен /небылиц, выдумок/ скрыли правду чувств в их стихах, для того чтобы вульгарный друг невежества/неведения, незнания/ не понял /не скомпрометировал/ дело их прекрасной науки –тот вульгарный тип, который насмехается и выказывает презрение пренебрежение/ к священным тайнам творчества, превратно понятым.Они стали первыми, кто теологию и высокое звание нашей астрологии покрыл тонкой выдумкой и несведущие /невежественные/ глаза людей « отодвинул».Бог держит их волнующимися /трепещущими/ и никогда не отставляет от них стрекала, каковым колет и давит.Они имеют ноги на земле и головы в небе. Народ находит их сумасшедшими /бешеными/. Они блуждают по лесам, горам, лугам. Только они услаждаются нимфами и феями.
Между этими двумя ремеслами /видами мастерства/ нашло себя одно, держащееся середины, одобранное как хорошее. Бог рекомендует его людям, чтобы показать их в славе над вульгарностью /пошлостью/, каковую шлифуют /отделывают/ тысячи ремесленников, кои признаются находящимися среди называемых лучшими.
Героическими стихами они поставили на первое место в истории
принцев и королей, подвиги и славу. И как служители Беллоны
(супруги Марса, -В.И.) и Марса, они имеют в звучании их живых стихов солдатское/воинственное/.в инсценируемых ситуациях они представляют людей двух воспеваемых типов, имитируя трагическую любовь великих королей и заурядную жизнь незначительных особей.
О сетованиях/жалобах/ рассказывает трагедия, о заурядных поступках –комедия. Содержание комедии – все времена. Для предмета трагедии мало домов/семей, родов/ Сюжеты, приличествующие сцене, взяты из Афин,Трои, Микены. Тебе их дал Рим. Боюсь, что французы тебе их не дадут.

Гревен, искусным можно в каждом деле стать.
Трудом прилежным совершенство обретать
Дано оратору, хирургу, адвокату
В искусствах разных их, софисту, дипломату,
Тому, кто исчисляет точный ход планет.
Добьется многого любой, но не поэт.
В обители земной была и будет Муза
Ущербной. Для нее язык людей – обуза.
Не вправе человек надеяться на честь
Сравниться с Божеством. Свиньей в сад Бога лезть?
Достойный слышать брань или мычанье хлева,
Не властен в стих внести звук райского напева
И зовы горних труб. Поэта дар – лучи.
Подобен он огню, летящему в ночи:
Осветит сонный луг, сверкнет в воде потока,
Над чащею лесной взлетит. По воле рока
То скачет, то скользит, разбрызгивая свет
В ночную темноту, слепящих искр букет.
Народ пугается, предчуствуя беду,
С дрожащим сердцем дивную звезду
Расматривает. Та, умчав, бледнеет
И исчезает. След огня темнеет.
Он, улетающий, и в самый благодатный
Край не вернется больше, путь презрев обратный.
Вот здесь был только и уже летит в другую местность,
За горы, озарив сиянием окрестность.
Никто – ни римлянин, ни иудей, ни грек
Не получили всей Поэзии. В наш век
Ее увидели Германия, французы.
И англичане не бегут теперь от Музы,
Когда над ними та изволит пролететь,
Чтобы к застолью избранных успеть
И там придать янтарный вид вину сонета.
Увы, свет скоро гаснет. Воссияет где-то
Вдали другим. Избранник может быть любым –
Не знатным, бедным, бледным и слепым.
Что до меня, Гревен, то если я известен
И даже чересчур – урон бы был уместен
В хвалах, - то эта честь далась мне не за су*.
Дороже. За нее я тяжкий крест несу.
Не знаю, может кто иной судьбой доволен,
Я мучаюсь. Мой стих меня томит. Я болен.
Мечусь. Легко тому, кому дал славу гроб:
Лежит себе без чувств!..Я ж тру горящий лоб,
Не находя мечте и горю выражения.
Мне хочется вскочить от напряжения.
Ленив и неумел, Бодрюсь, но не могу
Снять тяжести с души, как раб ярма. Угу,
Гревен. Хотя упрям и часто беззастенчив.
Бываю и жесток. А впрочем, переменчив:
Нередко грустно мне, но и смеюсь, довольный.
Неряшлив, неучтив, капризен. Своевольный.
Но короля боюсь. И бога. Чту закон.
Довольно-таки добр. Не веселит дух стон
Поверженных врагов. Таким рожден, пожалуй.
Я думаю, что схож с собратьями. Конь чалый.
Удел мой изменить могла бы Каллиопа,
Мать муз, устроив так дела, чтобы Европа
Гордиться стала мной, как лучшим из творцов
Поэм эпических, величия отцов
И славы дедов воспевателем достойным,
Дала б зарубцеваться язвам гнойным.
Мечты. Я не Гомер. Смирись, полупоэт!
В искусстве дивном том не одержать побед.
Два вида творчества возникли на горе,
Где жили музы, бриллианты в серебре
Лир Феба. Первое – занятье для холодных
Творцов стихов-поделок, превосходных
Версификаторов, готовых без нужды
Сплетенья мерных строк укладывать в ряды
Строф-дров от имени Поэзии творящей,
Пронзительной и многоговорящей.
Стихи рифмотворцов – неблагодарный труд.
Их прочитав, тотчас забвенью предадут.
Феб не пометит огненным стрекалом
Лоб борзописца, шествуя по скалам.
Как подмастерье, он далек от мастерства,
Бессилен в верной передаче естества
В портрете. Только переводит краску.
Малюет рожи и заслужит лишь острастку.
Второй вид творчества искусством величать
Пристало. Стихи будут отличать
Полет фантазии и трепетная страсть,
Лучи чар Божества. В круг избранных попасть
Непросто. Четверо их. Пятеро – отсилы.
Сыны Эллады. Они тайны душ вносили
В свои создания под флером небылиц,
Чтобы вульгарный люд не понял их вещиц
Диковинных: тот может стать опасен,
Кто приобщился к сокровенной сути басен
И негодяй притом, презрителен и зол.
Злу – оскорбление божественный глагол.
В одежду мифа откровения о Боге,
Увы, облачены. Астрологов тревоги
Сокрыты также от неискушенных глаз.
Ладонь избранника Феб волен каждый час
Колоть и жечь стрекалом. Бог идет на это.
Восторг и муки агнцев – вот судьба поэтов
С пометой Божества. Их ноги – плоть земная,
Душа же – как скрижаль земле чужая.
Как бесприютные лунатики, они
Блуждают по лугам и по лесам все дни.
Народ, решивший, что скитальцы – дуралеи,
Неласков с ними. Благосклонны только феи.
Есть и еще одно искусство, кроме двух
Здесь мною взятых – увлекающее слух
И глаз, угодное царю небес и трону,
Рекомендуемое – в пику пустозвону
И мастерам дурных поделок ремесла,
Шлифовки общих мест, которым нет числа –
Искусство славных исторических деяний,
Любви и долга скорбных противостояний,
Блеск славы королей, триумф часов побед,
Беллоной вдохновленных, и картины бед.
Знакомы публике два рода представлений –
О драмах знатных лиц и смене положений
Лиц незначительных. Трагедия и фарс.
Комедия – везде, у всех. Она – как барс
И лис, живущие в одном вальяжном теле
Ревнивца-мужа. Много реже мы смотрели
На лиц трагедии. Одни и те же лица –
Герои Фив, Афин, Микен. Их – единицы,
Гревен. Ты, знаю, назовешь еще и Рим.
Герои Франции бледнеют перед ним.

*Су – мелкая французская монета, вышедшая из употребления

Перевод Ольги Седаковой

Гревен, в любом из дел мы до вершин дойдем:
Достигнет человек ученьем и трудом
Великой тонкости в искусстве адвоката
Иль в славном ремесле потомков Гиппократа.
И ритор пламенный, и важный философ,
И мудрый геометр – средь медленных трудов
Восходят к высшему по скале постепенной.
– Но Муза на земле не будет совершенной,
И не была, Гревен. Пристало ль Божеству
Воочью смертному являться существу?
Не вынесет оно, убогое, простое,
Восторг возвышенный, неистовство святое.

Поэзия сродни таинственным огням,
Что зимней полночью порой являлись нам –
Над лугом, над ручьем, над дремлющей деревней
Иль над вершинами священной рощи древней
Горят и движутся, летят они, в ночи
Раскинув пламени свободные лучи:
Сбирается народ и, трепеща в смущенье,
Читает в сих огнях святое возвещенье.
Но свет их, наконец, бледнеет и дрожит,
И вот уже наш взор его не уследит:
Нет места, на каком навек он утвердится,
А там, где он угас, уж он не возгорится.
Он странник; он спешит, незрим, неудержим,
И ни одна земля не завладеет им.
Уйдя из наших глаз, найдет его сиянье
(Как мы надеемся), другое обитанье.

Итак, ни Римлянин, ни Грек, ни Иудей,
Вкусив Поэзии, не завладели ей
Вполне и всей. Она сияет благосклонно
С небес Германии, Тосканы, Альбиона
И нашей Франции. Одно любезно ей:
В неведомых краях искать себе друзей,
Лучами дивными округу одаряя,
Но в темной высоте мгновенно догорая.
Так не гордись никто, что-де ее постиг:
Повсюду странница, у каждого на миг,
Ни рода, ни богатств не видит и не взыщет,
Благоволит тому, кого сама отыщет.

Что до меня, Гревен, коль не безвестен я,
Недешево далась мне эта честь моя.
Не знаю, как иной, кого молва лобзает, –
Но вот что знаю я: меня мой дар терзает.
И если я, живой, той славой одарен,
Какая мертвецу украсит вечный сон, –
Вкусив пермесских струй, как бы во искупленье
Я одурманен сном, беспамятством и ленью,
Неловок, неумел... Но худшее, боюсь:
Я не стремлюсь из уз, в которых столько бьюсь.
Нескромен, говорлив, печален, неумерен,
Беспечен; ни в скорбях, ни в счастье не уверен;
Как дикий сумасброд, учтивость оскорблю;
Но Господа я чту и верен Королю.

Мне сердце мягкое даровано судьбою:
Ни для кого вовек не замышлял я злое.
Таков мой нрав, Гревен. Быть может, таково
И всякого из нас, поэтов, естество.

О, если бы взамен, святая Каллиопа,
Ты выбрала меня из жреческого скопа
И новым чудом стал моих созвучий звон!
В страданиях моих я был бы ублажен.
Но я полупоэт, не более. Мне, мнится,
К делам не столь святым судили приклониться.

Два разных ремесла, подобные на вид,
Взрастают на горах прекрасных Пиерид.
И первое для тех, кто числит, составляет,
Кто стопы мерные размеренно слагает.
Стихослагатели – так назовем мы их.
На место божества они возводят стих.
Их разум ледяной, чураясь вдохновенья,
Рождает бедное, бездушное творенье –
Несчастный выкидыш. Итак, закончен труд?
И в новые стихи корицу завернут.
Быть может, их молва не вовсе сторонится,
Но безымянный рой в чужой тени толпится,
И не читают их: ведь этот хладный сон
Стрекалом огненным не тронул Аполлон.
Так вечный ученик, не выпытав секрета
Волшебного стиха и верного портрета,
Чернила изведет и краски истощит,
А намалюет то, что нас не обольстит.

Другой же род творцов – те, чье воображенье
В огне Поэзии преследует виденья;
Кто не по имени, но истинно Поэт;
Кто чистым Божеством исполнен и согрет.
Не много их, Гревен, досель явилось миру –
Четыре или пять: они Эллады лиру
Венчали с тайною, накинули покров
Узорных вымыслов на истину стихов:
Чтоб чернь жестокая, подруга заблуждений,
Не разгадала их заветных откровений,
Святого таинства: толпе оно темно –
И ненавистно ей, когда обнажено.
Вот те, кто первыми начала Богознанья
И Астрологии, прозревшей мирозданье,
тончайшим вымыслом и сказкой облекли
И от невежественных глаз уберегли.
Бог горячил их дух. Он гнал, не отпуская,
Каленым острием их сердце подстрекая.
Стопою на земле и духом в небесах,
Бессмысленной толпе внушая смех и страх,
По дебрям и лугам они одни блуждали,
Но ласки Нимф и Фей их тайно награждали.

Меж этих двух искусств мы третье углядим,
Что ближе к первому – и сочтено благим.
Его внушает Бог для славы человека
В глазах у простецов и суетного века.
Немало на земле высоких, звучных лир,
Чье красноречие весьма возносит мир.
Гекзаметром они украсили преданья,
Героев и царей победы и деянья,
Беллоне сумрачной достойно послужив
И новым мужеством бойцов вооружив.
Они людскую жизнь из недр ее привычных
На сцену вывели в двух обликах различных,
Изображая нам то скорбный рок царей,
То пестрые дела посредственных людей.
О горестях Владык Трагедия расскажет.
Обыденную вещь Комедия покажет.
Предмет Комедии – повсюду и во всем.
Но для Трагедии мы мало что возьмем:
Афины и Трезен, и Фивы, и Микены –
Вот славные места для благородной сцены.
Ты сопричислил к ним богатый скорбью Рим:
Боюсь, о Франция, мы следуем за ним.

И первым был жодель; он приступил – и смело
На наш французский лад Трагедия запела.
Он тон переменил – и перед Королем
Комедия звучит на языке родном.
Так ярок слог ее, разнообразны лица –
Менандр или Софокл нашли б чему учиться.

И следом ты, Гревен. Мой друг, Гревен, ты смог,
Едва переступив ребячества порог
И двадцати трех лет еще не досчитавшись
И с пухом юности златистым не расставшись,
Ты нас уж превзошел, в почтенных сединах
Воображающих, что Феб у нас в друзьях.
И первую стрелу Амур в тебя направил,
Стрелу чудесных глаз. И ты ее прославил:
В стихах бесчисленных, прекрасных, без конца
Ты убеждал, что страсть не ведает конца.
Но вот уж новое нашло тебя призванье:
Природу трав познать и тайну врачеванья.
Усердье пылкое, ума огонь двойной
Два дела Фебовых открыли пред тобой.
Единственный у нас, ты преуспел и в этом:
В тебе ученый Врач соединен с Поэтом.

Ронсар переводился многими. Один из наиболее известных
переводчиков, Вильгельм Левик, наряду с великолепными стихами,
опубликовал и « растиражировал» образцы безвкусицы и прегрешений против русского языка, по непонятной мне причине многими почитаемые / «О, к а к п о д о б н а т ы д р у г о й, пеннорожденной!», - о Кассандре,наводящей порядок на голове, «Я бы хотел б л и с т а т е л ь н о ж е л т е я, златым дождем разлиться…» /в моем представлении «блистательно желтеть» –это все равно, что «блистательно синеть»/; «Я бы хотел б ы к о м о г р о м н ы м м л е я,красавицу коварно
у м ы к нут ь»..Какова лексика! Диву даешься!../Прошу простить!..Перевод А. Парина/; «Когда прекрасные глаза твои в и з г н а н ь е м н е п о в е л я т у й т и…» /повелят сделаться изгнанником; в изгнанье не уходят, нельзя изгнать самого себя: русский язык такому противится; поставьте на место глагола «изгнать» - «прогнать» и все
неясности отпадут/;
«До той поры, как в мир любовь пришла и первый свет из хаоса явила, несозданны, к и ш е л и в н е м с в е т и л а…» /в переводе с
русского на русский «кишеть» означает «копошиться»/;
«Пускай в разгроме вражеского стана герой, что Марсу бранный дал
обет, с в о ею г р у д ь ю, алчущей побед, /над клинками? –В. И./
кл и н к о в испанских и щ е т н е у с т а н н о.» -Неустанно
искать грудью клинки означает искать смерть и непреклонно к ней
стремиться. У Ронсара/смотрите первый сонет, начинающийся со слов «Si je trepasse»/герой не ищет ее, а получает, рискуя жизнью,
которой по молодости и бесшабашности не дорожит. Разница заметная.
Напыщенная риторика, пустопорожние и оскорбляющие человека фразы, бесчувствие и алогизмы вызывают раздражение и озадачивают.

Встречаются «ляпы» и красавицы подозрительного поведения в стихах и других переводчиков. Вот начало сонета Ронсара «Эпитафия Мари»в передаче А.Парина.

Красавица Мари, ты здесь погребена,
Ты из Вандомуа в Анжу меня сманила

За такое Ронсар, если бы он воскрес, влепил пощечину. А.Парин переврал поэта и оскорбил его любимую женщину, ничего о ней не зная. Красавица манит безутешного влюбленного пальчиком из могилы. Перл бездушия и бестактности. Ронсар пишет о любимой:

Сy reposent les oz de toy, belle Marie,
Qui me fis pour Anjou quitter le Vandomois

После знакомства она побудила или заставила /одно из двух, но никак
не третье, «паринское»! /его «для Анжу» покинуть Вандомуа.
.Переводчик не увидел здесь любви, а углядел заманивание и подмигивание. С чего бы это? Наверное, у него плохо с глазами.
А вот то, что ставит меня в тупик и обескураживает. В одном из переводов В.Орла читаю:
Любовных заблуждений пробужденье,
Которому погибнуть суждено,
Блуждая по свету, еще должно
С годами обрести вознагражденье.
Все здесь для меня – китайская грамота. А вы, внимающие мне сейчас, что-нибудь поняли?..Что тут гибнет и что блуждает по свету?..Если опереться на грамматику, то выходит, что это «пробужденье». Оно путешествует, а потом гибнет и получает вознаграждение или, наоборот: его награждают, а потом оно гибнет.
Не могу понять, что имел в виду Ронсар, а понимает ли сам себя В.Орел? Как вы думаете?

Поэт Пьер Ронсар, по сути, является преемником на французский лад. Тематика, средства художественной выразительности и даже стилистика Ронсара испытали сильное . Но нельзя сказать, что француз «зарерайтил» «Книгу песен» и стал знаменит лишь за отсутствием альтернативы. Возвышенная поэзия Пьера Ронсара – это живительная сила реформы французского литературного языка. Такой же огромный лингвистический вклад сделал для русского языка Александр Пушкин.

У Ронсара, в отличие от Петрарки, отношение к искусству становится серьезнее, слог — чище, образы — яснее. Времена меняются, и то, что начал певец Ренессанса, продолжили его последователи и довели до совершенства формы. Ориентиром и мощным источником для Ронсара (в этом заключается сходство с итальянским классиком) была античная литература, отсюда и цикл стихотворений к Елене Троянской, прекраснейшей героине поэмы «Илиада».

Ронсар был не только поэтом, но и общественным деятелем: он создал литературное объединение Плеяда и выступил лидером новой поэтической школы. В рамках этой деятельности он помогал многим поэтам, ведь был богат и обеспечен. Новаторство Ронсара состоит в том, что он реанимировал многие поэтические жанры (например, ). Главное дело жизни Пьера Ронсара – это повышение престижа поэтического призвания : к поэту, наконец, стали относиться, как к голосу Нации, а не как к изгою. Для такой цели необходимо было, чтобы знатный человек объявил во всеуслышание, что он – поэт. И Ронсар это сделал.

Пьер де Ронсар: анализ стихотворений. Обзор творчества Пьера Ронсара. Основные мотивы, идеи, символы в лирике Ронсара

Елена Троянская — первая роковая женщина в истории европейской культуры. Из-за нее греки (ахейцы) напали на троянцев (жителей прекрасного Илиона) и осаждали Илион 10 лет. Кровопролитные битвы унесли жизни отважных героев (Гектора, Ахилла, Патрокла и т.д.). Все они отдали жизнь за освобождение (и удержание в плену) Прекрасной «волоокой» Елены, которую богиня красоты и любви Афродита пообещала Парису за то, что тот присудит ей яблоко раздора, предназначенное «Прекраснейшей».

Зачем Ронсар посвящает цикл Елене, если любит Касандру? Дело в том, что образ Елены означает для него символ жертвы, которую он готов принести на алтарь любви к Касандре (женщине вполне реальной). Ради Елены сотни ахейских мужей пошли на смерть, а Ронсар готов повторить их подвиг, ведь величие любви видит в самоотречении во имя нее.

Одной богине верен был Ронсар,
Свои стихи принес он музам в дар,
А сердце на алтарь любви возложит!

Эта цитата из стихотворения «Обет» может считаться эпиграфом к творчеству этого художника слова. Мотивы самопожертвования и верности идеалу пронизывают цикл стихотворений, посвященных возлюбленной поэта, Касандре. В этих мотивах, кстати, выражено различие с Петраркой, ибо последний делал акцент на себе и своей экзистенции.

И он поймет, зачем пою тому хвалу,
Кто в грудь мою вонзил волшебную стрелу
И опалил меня любви смертельным ядом.

Несмотря на то, что любовь для поэта сопряжена с мученичеством, он не перестает благодарить судьбу за такой удел. В то же время бросается в глаза рефрен обреченности, повторяющийся между строк. Любовь для автора равносильна смертельному яду, то есть чувство – это бесповоротный и однозначный шаг в бездну. Женщина, как муза, проводит его аккурат до смертного одра. Средства художественной выразительности (тропы) Ронсара – это чаще всего эпитеты, которые указывают на возвышенный, чувственный слог позднего Возрождения.

Любя, кляну, дерзаю, но не смею,
Из пламени преображаюсь в лед,
Бегу назад, едва пройдя вперед,
И наслаждаюсь мукою своею.
Одно лишь горе бережно лелею,
Спешу во тьму, как только свет блеснет,
Насилья враг, терплю безмерный гнет,
Гоню любовь - и сам иду за нею.
Стремлюсь туда, где больше есть преград.
Любя свободу, больше плену рад,
Окончив путь, спешу начать сначала.
Как Прометей, в страданьях жизнь влачу,
И все же невозможного хочу,-
Такой мне Парка жребий начертала.

Уникальная черта Пьера Ронсара — игра на противопоставлении, на контрастах любовного чувства. Антитезы рождают оксюморон, который выражает метания лирического героя в огне страстей. Интересно, что читателю не представлена сама героиня, о ее образе нет решительно никакого упоминания. Это особенность , характерной для того периода.

Простишься ты с воздушными дворцами,
Во гроб сойдешь, ославленный глупцами,
Не тронув суд небесный и земной».
Так предсказала нимфа мне мой жребий,
И молния, свидетельствуя в небе,
Пророчеством блеснул.

О сущности поэзии и о месте поэта в ней Ронсар писал с известной долей самоотречения во имя идеи. К своему незавидному жребию он относится с философским стоицизмом, а идея божьего предопределения и роли мученика искусства указывает на объективный идеализм воззрений автора.

Я бы хотел, быком огромным млея,
Красавицу коварно умыкнуть,
Когда ее на пышный луг свернуть
Говорят фиалки и лилеи.
Я бы хотел Нарциссом хоть на миг
В Кассандру, превращенную в родник,
Пылая от блаженства, погрузиться.

Новоявленный эротизм в поэзии является своеобразием авторского стиля поэта и его открытием. Робкие попытки метафоричного приближения к объекту желания преисполнены грации слога и легкости рифмы. Античные мотивы опять-таки очевидны.

Анализ «Книжки шалостей» Пьера Ронсара

«Книжка шалостей» — стихотворный сборник фривольного содержания. Игривые мотивы вплетаются в безупречную поэтическую форму. Он состоит из стихотворений среднего размера, повествующих о пикантных ситуациях из жизни лирического героя. Эротические истории разбиты по номерам.

Примером может послужить пятая шалость: Герой занимается любовью с девушкой под покровом ночи, но пес выдает любовников лаем, сбегаются дети, поднимается суматоха, мать бьет девушку за ее поведение, а любовник сетует на пса, что тот даже сонета недостоин.

Юмор и легкий слог произведения напоминают Пушкинский стиль. Легко читается, хорошо запоминается и, что называется, на злобу дня: такие ситуации знакомы каждому из нас. В отличие от многих пафосных и серьезных поэтических работ, «Книжка шалостей» сочетает в себе и художественность, и простоту, приземленность содержания. Необязательно писать о высоком и вечном, чтобы выразить себя и показать стихотворное мастерство. Как и Александр Пушкин, Пьер де Ронсар может обыграть в поэтическом слоге любое явление из повседневной жизни.

Ронсару удалось раскрепостить литературу, демократизировать ее, если можно так выразиться. Поэзия стала ближе к людям, ведь заговорила честно, открыто и понятно для народа. Пьер Ронсар стал голосом Нации даже не потому, что организовал новую поэтическую школу. Его главная заслуга в том, что он адаптировал элитарное творчество для широких масс, а поэтическое искусство обогатил новыми средствами выражения.

P.S. Если вам доведется вытянуть билет по творчеству Пьера де Ронсара, вспомните хотя бы школьные уроки, посвященные творчеству Пушкина, и перенесите их содержимое на французские реалии и французского автора.

Интересно? Сохрани у себя на стенке!

XVI века, который попал в мировую историю как глава объединения под названием "Плеяда". Хотите узнать о данном писателе, его жизненном пути и творческой деятельности поподробнее? Читайте данную статью!

Пьер де Ронсар. Биография

Будущий поэт родился в 1524 году в замке Ла-Поссоньер, который находился недалеко от Вандомуа. Мальчик рос в знатной семье: его отец - Луи де Ронсар, был придворным короля Франции Помимо этого, Луи принимал участие в битве при Павии, за что также был удостоен привилегий. Благодаря этому Пьеру удалось стать пажом у короля, а позже мальчик начал службу при шотландском дворе. На протяжении нескольких лет Пьер жил в Париже, где получил гуманистическое образование. Ронсар изучал древние языки и философию. Его наставником стал сам Жан Дора - известный французский гуманист и поэт, который в дальнейшем станет участником "Плеяды". Начиная с 1540 года, у Пьера появились проблемы со здоровьем. Юноша начал терять слух. Существует мнение, что причиной этому стал перенесённый ранее сифилис. Начиная с 1554 года, Пьер стал придворным поэтом короля Генриха II. Однако в 1574 году, после смерти Карла IX, Ронсар впал в немилость и в итоге полностью отошел от двора.

Начало творческого пути

Пробу пера Пьер де Ронсар (фото можно увидеть выше) совершил в 1542 году. Именно тогда юноша решил попробовать себя в лирике. Первое произведение Пьера было опубликовано лишь в 1547 году. Тем не менее оно не принесло Ронсару широкой известности. Первой крупной работой Пьера можно по праву считать произведение под названием "Оды", которое поэт писал на протяжении 1550-1552-х годов. В 1552-1553-х годах Пьер, имитируя стиль Франческо Петрарки, написал произведение "Любовные стихи". А в сонетах, которые вышли в 1555-1556-х годах, Ронсар воспевал молодую крестьянку по имени Мария Дюпен. Стихотворения этого периода характеризовались своей естественностью и простотой.

Участие в организации "Плеяда"

Параллельно с этим Пьер де Ронсар принимал активное участие в культурной жизни страны. Таким образом, юноша стал главой поэтической школы под названием "Плеяда". Организация была создана в 1549 году и свое название получила в честь группы, которая состояла из семи поэтов из Александрии (III век до нашей эры). Пьер де Ронсар возглавил "Плеяду". Помимо самого Ронсара, в группу входили еще семь поэтов, которые писали преимущественно в сонет, комедия, трагедия, элегия и т. д.

Чем же занималась "Плеяда"? Идеология группы заключалась в полном отказе от традиционных поэтических форм. Помимо этого, члены "Плеяды" хотели изменить отношение к лирике в целом. Пьер де Ронсар, в отличие от многих современников (к примеру, Клеман Маро), относился к поэзии как к серьезному и упорному труду. Поэт, по канонам "Плеяды", обязан стремиться к красоте. Лирик должен прибегать к мифологии, неологизмам и заимствованиям, обогащая таким образом родной язык.

Деятельность группы проявлялась в виде многочисленных произведений, которые были написаны участниками "Плеяды". Помимо этого, в 1549 году Ронсар вместе с де Баифом и де Белле разработал подробный план довольно-таки обширной реформы, которая затрагивала поэтическую жизнь страны. Манифест увидел свет в виде трактата под названием "Защита и прославление французского языка".

На протяжении 1550-1560-х годов лирика членов "Плеяды" довольно сильно преобразилась. Таким образом, в группе проявилась определенная тенденция к философичности. Помимо этого, творчество поэтов "Плеяды" приобрело ярко выраженные гражданские оттенки. Метаморфозы были связаны в первую очередь с общественно-поэтической ситуацией в стране.

Дальнейшая деятельность

Помимо этого, внимания достоин философский цикл стихотворений под названием "Гимны". В них Пьер де Ронсар затрагивает основные проблемы человеческого бытия. К данному циклу также можно отнести характера «Рассуждения о бедствиях времени», которые Ронсар написал в 1560-1562-х годах. В 1965 году свет увидел теоретический труд Пьера, который получил название "Краткое изложение поэтического искусства". А в 1571 году поэт написал поэму героико-эпического характера "Фронсиада", разработав таким образом абсолютно новый литературный жанр. в 1585 году в возрасте 61 года.

Можно с уверенностью сказать, что творчество Пьера де Ронсара сыграло огромную роль в развитии не только французской, но и европейской поэзии в целом. Именно по этой причине его лирика является неизменной классикой.