Очерк тринадцатый: Политическое завещание Гитлера - Бормана Итак, мы с вами снова в полумистической, полуфарсовой обстановке бункера. Подробнее чем Борман ее рисует уже знакомый нам личный адъютант Гитлера от войск СС штурмбаннфюрер Отто Гюнше. Эта запись имеет ряд

Последняя воля и завещание Гитлера

Как и желал того Гитлер, оба эти документа сохранились. Подобно другим
его документам, они имеют важное значение для нашего повествования. Они
подтверждают, что человек, который железной рукой правил Германией более
двенадцати лет, а большей частью Европы - четыре года, ничему не научился.
Даже неудачи и сокрушительное поражение ничему его не научили.
Правда, в последние часы жизни он вернулся мысленно к дням своей
бесшабашной юности, прошедшей в Вене, к шумным сборищам в мюнхенских пивных,
где он клял евреев за все беды на свете, к надуманным вселенским теориям и
сетованиям на то, что судьба вновь обманула Германию, лишив ее победы и
завоеваний. Эту прощальную речь, адресованную германской нации и всему миру,
которая должна была стать и заключительным обращением к истории, Адольф
Гитлер составил из пустых, рассчитанных на дешевый эффект фраз, надерганных
из "Майн кампф", добавив к ним свои лживые измышления. Эта речь была
закономерной эпитафией тирану, которого абсолютная власть совершенно
развратила и уничтожила.
"Политическое завещание", как он назвал его, делится на две части.
Первая представляет собой обращение к потомкам, вторая - его особые
установки на будущее.
"Прошло более тридцати лет с тех пор, как я, будучи добровольцем, внес
свой скромный вклад в первую мировую войну, навязанную рейху.
За эти три десятилетия всеми моими помыслами, действиями и жизнью
руководили только любовь и преданность моему народу. Они дали мне силу
принимать самые трудные решения, которые когда-либо выпадали на долю
смертному...
Это неправда, что я или кто-либо другой в Германии хотел войны в 1939
году. Ее жаждали и спровоцировали те государственные деятели других стран,
которые либо сами были еврейского происхождения, либо работали во имя
интересов евреев.
Я внес слишком много предложений по ограничению вооружений и контролю
над ними, чего потомки никогда не смогут сбросить со счетов, когда будет
решаться вопрос, лежит ли ответственность за развязывание этой войны на мне.
Далее, я никогда не хотел, чтобы вслед за ужасной первой мировой войной
возникла вторая мировая война, будь то просив Англии или против Америки.
Пройдут века, но из руин наших городов и памятников всегда будет восставать
ненависть к тем, кто несет полную ответственность за эту войну. Люди,
которых мы должны благодарить за все это, - международное еврейство и его
пособники".
Затем Гитлер повторил ложь о том, что за три дня до нападения на Польшу
он предложил британскому правительству разумное решение польско-германской
проблемы.
"Мое предложение отвергли только потому, что правящая клика Англии
хотела войны, частично по коммерческим соображениям, частично потому, что
поддалась пропаганде, распространяемой международным еврейством".
Он возложил всю ответственность, причем не только за миллионы погибших
на полях сражений и в разбомбленных городах, но и за массовое истребление
евреев по его личному приказу, на самих евреев.
Потом последовали призывы ко всем немцам "не прекращать борьбы". В
заключение он был вынужден признать, что с национал-социализмом на время
покончено, но тут же заверил соотечественников, что жертвы, принесенные
солдатами и им самим, посеют зерна, которые однажды дадут всходы
"возродившегося во славе национал-социалистского движения истинно единой
нации".
Во второй части "политического завещания" рассматривается вопрос о
преемнике. Хотя третий рейх был охвачен огнем и сотрясался от взрывов,
Гитлер не мог позволить себе умереть, не назвав преемника и не продиктовав
точного состава правительства, которое тот должен будет назначить. Но прежде
он постарался ликвидировать бывших преемников.
"На пороге смерти я изгоняю из партии бывшего рейхсмаршала Геринга
Германа и лишаю его всех прав, которые предоставлялись ему декретом от 20
июня 1941 года... Вместо него я назначаю адмирала Деница президентом рейха и
верховным главнокомандующим вооруженными силами.

На пороге смерти я изгоняю из партии и со всех государственных постов
бывшего рейхсфюрера СС и министра внутренних дел Гиммлера Генриха".
Руководители армии, ВВС и СС, как он считал, предали его, украли у него
победу. Поэтому единственным его преемником может стать лишь руководитель
флота, который представлял весьма незначительную силу, чтобы играть большую
роль в захватнической войне. Это была последняя насмешка над армией, на
которую легла основная тяжесть сражений и которая понесла наибольшие потери
в войне. Это было и последним поношением двух лиц, которые наряду с
Геббельсом были его наиболее близкими приспешниками с первых дней
существования партии.
"Не говоря уже о вероломстве по отношению ко мне, Геринг и Гиммлер
запятнали несмываемым позором всю нацию, тайно вступив в переговоры с врагом
без моего ведома и вопреки моей воле. Они также пытались незаконным путем
захватить власть в государстве".
Изгнав предателей и назначив преемника, Гитлер принялся наставлять
Деница в отношении того, кто должен войти в его новое правительство. Все
это, по его утверждению, "достойные люди, которые выполнят задачу
продолжения войны всеми возможными средствами". Геббельс должен был стать
канцлером, а Борман занять новый пост министра партии. Зейсс-Инкварт,
австрийский квислинг и недавний палач Голландии, должен был стать министром
иностранных дел. Имя Шпеера, как и Риббентропа, в составе правительства не
упоминалось. Но граф Шверин фон Крозиг, который с момента назначения его
Папеном в 1932 году оставался министром финансов, и теперь сохранил свой
пост. Человек этот был глуп, но, надо признать, обладал удивительным
талантом самосохранения.
Гитлер не только назвал состав правительства при своем преемнике, но и
дал последнее, типичное для него наставление относительно его деятельности.
"Превыше всего я требую, чтобы правительство и народ максимально
защищали расовые законы и беспощадно противостояли отравителю всех наций -
международному еврейству".
И затем прощальное слово - последнее письменное свидетельство о жизни
этого безумного гения.
"Все усилия и жертвы германского народа в этой войне так велики, что я
даже не могу допустить мысли, что они были напрасны. Нашей целью по-прежнему
должно оставаться приобретение для германского народа территорий на
Востоке".
Последняя фраза взята прямо из "Майн кампф". Гитлер начал свою жизнь
как политик с навязчивой идеей, что для избранной немецкой нации необходимо
завоевать территории на Востоке. С этой же идеей он свою жизнь и заканчивал.
Миллионы убитых немцев, миллионы разрушенных бомбами немецких домов и даже
сокрушительное поражение немецкой нации не убедили его, что грабеж земель
славянских народов на Востоке, не говоря уже о морали, это тщетная
тевтонская мечта.

Смерть Гитлера

29 апреля, во второй половине дня, из внешнего мира в бункер поступило
последнее известие. Собрат по фашистской диктатуре и партнер по агрессии
Муссолини нашел свою погибель, которую разделила с ним его любовница Клара
Петаччи.
26 апреля их поймали итальянские партизаны. Произошло это в тот момент,
когда они пытались бежать из своего убежища в Комо в Швейцарию. Через два
дня их казнили. Субботним вечером 28 апреля их тела были перевезены на
грузовике в Милан и выброшены из кузова прямо на площадь. На следующий день
их подвесили за ноги на фонарных столбах. Затем веревки перерезали, и
остаток выходного дня они лежали в сточной канаве, отданные на поругание
итальянцам. Первого мая Бенито Муссолини был похоронен рядом со своей
любовницей на миланском кладбище Симитеро Маджиоре, на участке для бедных.
Достигнув последней степени деградации, дуче и фашизм канули в Лету.
Насколько подробно были сообщены Гитлеру обстоятельства столь позорного
конца дуче, осталось неизвестно. Можно лишь предположить, что, если бы он
узнал о них, это лишь ускорило бы его решимость не допустить, чтобы ни он
сам, ни его невеста ни живыми ни мертвыми не стали частью "спектакля,
разыгранного евреями для развлечения еврейских истеричных масс", как он
только что написал в своем завещании.
Не таков был Борман. У этой темной личности осталось еще немало дел.
Его собственные шансы уцелеть, по всей видимости, уменьшились. Промежуток
времени между смертью фюрера и приходом русских, в течение которого он имел
бы возможность бежать к Деницу, мог оказаться совсем непродолжительным. Если
же шансов не представится, то Борман, пока фюрер оставался в живых, мог
отдавать приказы от его имени и имел время по крайней мере отыграться на
"предателях". В эту последнюю ночь он направил еще одну депешу Деницу:
"Дениц, с каждым днем у нас усиливается впечатление, что дивизии на
Берлинском театре военных действий уже в течение нескольких дней
бездействуют. Все доклады, которые мы получаем, контролируются,
задерживаются или искажаются Кейтелем... Фюрер приказывает вам действовать
немедленно и беспощадно против любых изменников".
И затем, хотя он знал, что Гитлеру осталось жить считанные часы,
добавил постскриптум: "Фюрер жив и руководит обороной Берлина".
Но оборонять Берлин было уже невозможно. Русские заняли почти весь
город, и вопрос мог стоять только об обороне канцелярии. Но и она была
обречена, как о том узнали Гитлер и Борман 30 апреля на последнем совещании.
Русские подошли к восточной окраине Тиргартена и ворвались на Потсдамерплац.
Они находились всего в квартале от бункера. Настал час, когда Гитлер должен
был осуществить свое решение.
У Гитлера и Евы Браун в отличие от Геббельса не было проблем с детьми.
Они написали прощальные письма родным и знакомым и удалились в свои комнаты.
Снаружи, в проходе, стояли в ожидании Геббельс, Борман и еще несколько
человек. Через несколько минут раздался пистолетный выстрел. Они ждали
второго, но воцарилась тишина. Подождав немного, они вошли в комнату фюрера.
Тело Адольфа Гитлера лежало распростертым на диване, с которого стекала
кровь. Он покончил с собой выстрелом в рот. Рядом лежала Ева Браун. Оба
пистолета валялись на полу, но Ева не воспользовалась своим. Она приняла яд.
Это произошло в 3.30 пополудни в понедельник 30 апреля 1945 года, через
десять дней после того, как Гитлеру исполнилось 56 лет, и ровно через 12 лет
и 3 месяца после того, как он стал канцлером Германии и учредил третий рейх.
Последнему было суждено пережить его всего на неделю.
Похороны прошли по обычаю викингов. Речей не произносили: молчание
нарушали лишь разрывы русских снарядов в саду канцелярии. Камердинер Гитлера
Гейнц Линге и дежурный у входа вынесли тело фюрера, завернутое в армейское
темно-серое одеяло, скрывавшее изуродованное лицо. Кемпка опознал фюрера
лишь по торчавшим из-под одеяла черным брюкам и ботинкам, которые верховный
главнокомандующий обычно носил с темно-серым кителем. Тело Евы Браун Борман
вынес не прикрыв в коридор, где передал Кемпке.
Трупы перенесли в сад и во время затишья положили в одну из воронок,
облили бензином и подожгли. Прощавшиеся во главе с Геббельсом и Борманом
укрылись под козырьком запасного выхода из бункера и, пока языки пламени
поднимались все выше и выше, стояли вытянувшись и вскинув правую руку в
прощальном нацистском салюте. Церемония была короткой, поскольку снаряды
Красной Армии вновь начали рваться в саду, и все, кто еще оставался в живых,
укрылись в бункере, доверив пламени костра полностью стереть следы
пребывания на земле Адольфа Гитлера и его жены {Впоследствии обнаружить
останки не удалось, и это породило после войны слухи, будто Гитлер остался в
живых. Но допросы нескольких очевидцев офицерами английской и американской
разведок не оставляют сомнений на этот счет. Кемпка дал достаточно
убедительное объяснение, почему не были обнаружены обуглившиеся останки.
"Все следы были уничтожены полностью, - сказал он допрашивавшим, -
непрекращавшимся огнем русских". - Прим. авт.}.
У Геббельса и Бормана еще оставались нерешенные задачи в третьем рейхе,
лишившемся своего основателя и диктатора, хотя задачи эти были разные.
Прошло слишком мало времени, чтобы посыльные могли добраться до Деница
с завещанием фюрера, в котором он, Дениц, назначался его преемником. Теперь
адмирала предстояло известить об этом по радио. Но даже в этот момент, когда
власть ускользала из рук Бормана, он все еще колебался. Вкусившему власть
было непросто расстаться с ней так быстро. Наконец он отправил телеграмму:

Гросс-адмиралу Деницу
Вместо бывшего рейхсмаршала Геринга фюрер назначает своим преемником
вас. Письменное подтверждение вам направлено. Вам надлежитъ немедленно
предпринять все необходимые меры, которые диктует сложившаяся обстановка.
И ни слова о том, что Гитлер умер.
Адмирал, который командовал всеми вооруженными силами на севере и
потому перенес свой штаб в Плен в Шлезвиге, был поражен этим назначением. В
отличие от партийных главарей у него не было ни малейшего желания стать
преемником Гитлера. Ему, моряку, эта мысль никогда не приходила в голову. За
два дня до этого, считая, что преемником Гитлера станет Гиммлер, он
отправился к шефу СС и заверил его в своей поддержке. Но поскольку ему в
равной степени никогда бы не пришло в голову ослушаться приказа фюрера, он
отправил следующий ответ, считая, что Гитлер все еще жив:

Мой фюрер!
Моя преданность вам беспредельна. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы
прийти вам на помощь в Берлин. Если, однако, судьба повелевает мне
возглавить рейх в качестве назначенного вами преемника, я пойду этим путем
до конца, стремясь быть достойным непревзойденной героической борьбы
немецкого народа.
Гросс-адмирал Дениц

В эту ночь у Бормана и Геббельса возникла новая идея. Они решили
попытаться вступить в переговоры с русскими. Начальник генерального штаба
сухопутных войск генерал Кребс, находившийся в бункере, в свое время был
военным атташе в Москве и немного говорил по-русски. Может, ему удастся
добиться чего-нибудь от большевиков. А если конкретно, то Геббельс и Борман
хотели заручиться гарантией собственной неприкосновенности, что позволило бы
им занять предназначавшиеся им по завещанию Гитлера посты в новом
правительстве Деница. Взамен они были готовы сдать Берлин.
Вскоре после полуночи 1 мая генерал Кребс отправился на встречу с
генералом Чуйковым {А не с маршалом Жуковым, как утверждается в большинстве
свидетельств. - Прим. авт.}, командующим советскими войсками, сражавшимися в
Берлине. Один из немецких офицеров, сопровождавших его, записал начало их
переговоров.
Кребс: Сегодня - Первое мая, большой праздник для обеих наших наций 2.
Чуйков: Сегодня у нас большой праздник. А как там у вас - сказать
трудно.
Русский генерал потребовал безоговорочной капитуляции всех находившихся
в бункере Гитлера, а также всех оставшихся в Берлине войск.
Кребс задерживался. На выполнение миссии у него ушло немало времени, и,
когда он не вернулся к 11 утра 1 мая, нетерпеливый Борман направил еще одну
радиограмму Деницу:
"Завещание вступило в силу. Я прибуду к вам, как только смогу. До тех
пор рекомендую воздержаться от публичных заявлений".
Эта телеграмма также была двусмысленной. Борман просто никак не мог
решиться сообщить, что фюрера нет в живых. Он хотел во что бы то ни стало
первым проинформировать Деница об этой важнейшей новости и тем самым
заручиться расположением нового верховного главнокомандующего. Но Геббельс,
готовившийся вскоре умереть вместе с женой и детьми, не имел оснований
скрывать от адмирала правду. В 3.15 дня он направил Деницу свою депешу -
последнюю радиограмму, переданную из осажденного бункера в Берлине.

Гросс-адмиралу Деницу
Совершенно секретно

Вчера, в 15.30, умер фюрер. По завещанию от 29 апреля вы назначаетесь
рейхспрезидентом... (Затем следовали имена основных членов правительства.)
По приказу фюрера завещание выслано вам из Берлина... Борман намерен
отправиться к вам сегодня, чтобы проинформировать об обстановке. Время и
форма сообщения для прессы и обращения к войскам - на ваше усмотрение.
Подтвердите получение.
Геббельс.

Геббельс не счел нужным информировать нового главу государства о своих
собственных намерениях. Он осуществил их в конце дня 1 мая. Было решено
вначале отравить ядом шестерых детей. Их игру прервали, и каждому сделали
смертельную инъекцию. Очевидно, это сделал тот самый врач, который накануне
отравил собак фюрера. Затем Геббельс вызвал своего адъютанта,
гауптштурмфюрера Гюнтера Швегермана и дал ему указание найти бензин.
"Швегерман, - сказал он ему, - произошло величайшее предательство. Все
генералы изменили фюреру. Все потеряно. Я умираю вместе со своей семьей. (Он
не сказал адъютанту, что только что убил своих детей.) Сожгите наши тела. Вы
сможете это сделать?"
Швегерман заверил его, что сможет, и отправил двух дневальных раздобыть
бензин. Несколько минут спустя, примерно в 8.30 вечера, когда уже начало
смеркаться, д-р и фрау Геббельс проследовали через бункер, прощаясь с теми,
кто находился в этот момент в коридоре, и поднялись по лестнице в сад -
здесь по их просьбе дежурный эсэсовец прикончил их двумя выстрелами в
затылок. На их тела вылили четыре канистры бензина и подожгли, но кремацию
до конца не довели. Все, кто еще оставался в бункере, не имели времени
дожидаться, пока сгорят мертвые. Они бросились спасаться, присоединясь к
массе бегущих людей. Уже на следующий день русские обнаружили обуглившиеся
тела министра пропаганды и его жены и сразу же опознали.
Около 9 вечера 1 мая загорелся бункер фюрера, и примерно 500 или 600
человек из свиты Гитлера, оставшиеся в живых, преимущественно эсэсовцы,
начали метаться по служившему им укрытием зданию новой канцелярии в поисках
спасения, "подобно цыплятам с отрубленными головами", как выразился позднее
портной фюрера.
Ища спасения, они решили двинуться пешком по туннелям метро от станции
под Вильгельмсплац, напротив канцелярии, к станции "Фридрихштрассе", чтобы
пересечь реку Шпре и просочиться к северу от нее через позиции русских.
Многим это удалось, но некоторым, в том числе и Мартину Борману, не повезло.
Когда генерал Кребс возвратился наконец в бункер с требованием генерала
Чуйкова о безоговорочной капитуляции, партийный секретарь Гитлера уже пришел
к выводу, что единственный шанс спастись для него - слиться с массой
беженцев. Его группа попыталась следовать за немецким танком, но, как
рассказывал потом находившийся здесь же Кемпка, он был подбит прямым
попаданием противотанкового снаряда русских и Бормана почти наверняка убило.
Там же находился и главарь "Гитлерюгенда" Аксман, который, желая спасти свою
шкуру, бросил на произвол судьбы батальон подростков на мосту Пихельсдорф.
Позднее он показал, что видел тело Бормана лежащим под мостом, в том месте,
где Инвалиденштрассе пересекает железнодорожные пути. На его лицо падал
лунный свет, но Аксман не заметил следов ранения. Он высказал предположение,
что Борман проглотил капсулу с ядом, когда понял, что шансов пробраться
через русские позиции нет.
Генералы Кребс и Бургдорф не присоединились к массе беглецов. Считают,
что они застрелились в подвале новой канцелярии.

Идеалы кардинала Ришелье как государственного деятеля нашли отражение в его «Политическом завещании». Оно является не столько программой на будущее, сколько отчетом о проделанном: сепаратистская знать сломлена, гугенотское «государство в государстве» исчезло, местные чиновники служат надежным орудием в руках всемогущей королевской власти, дворяне чувствуют себя прежде всего королевскими подданными, народ почти весь превращен в рабочую скотину. Ниже приводится та часть завещания, в которой характеризуется роль дворянства.

Я говорю, что дворянство надо рассматривать как один из главнейших нервов государства, могущий много способствовать его сохранению и упрочению...

Хотя дворяне заслуживают того, чтобы с ними обращались хорошо, когда они поступают хорошо, но нужно быть с ними строгим, если они пренебрегают тем, к чему обязывает их рождение. Я без всякого колебания говорю, что те, кто, отстав от доблести предков, уклоняются от того, чтобы служить короне шпагой и жизнью с постоянством и твердостью, коих требуют законы государства, заслуживают быть лишенными выгод своего происхождения и принужденными нести часть бремени народа. Ввиду того, что честь для них должна быть дороже жизни, их следует карать скорее лишением первой, нежели последней.

Если ничего не следует забывать, чтобы сохранить дворянство в истинной доблести его предков, то в то же время не надо ничего делать, чтобы сохранить за ним владение пожалованными ему землями или же заботиться о возможности для него приобретать новые.

Когда вы, ваше величество, решились предоставить мне одновременно и доступ в ваши советы и оказать значительное доверие в ведении ваших дел, то я могу удостоверить, что гугеноты разделяли государство с вашим величеством, что вельможи вели себя, как если бы они не были подданными вашего величества, а наиболее могущественные губернаторы провинций вели себя, как будто они были государями в своих должностях...

Я могу сказать, что каждый измерял свою заслугу своей дерзостью; что, вместо того, чтобы ценить благодеяния, которые они получали от вашего величества, по их собственной цене, они дорожили ими только тогда, когда они были пропорциональны их разнузданной фантазии; что наиболее предприимчивые считались умнейшими и оказывались наиболее счастливыми.

Я могу еще сказать, что иностранные союзы находились в пренебрежении; интересы частные предпочитались государственным; одним словом, достоинство вашего величества было унижено и столь отличалось от того, каким бы оно должно быть, по вине тех, кто имел тогда главное управление вашими делами, что почти невозможно было признать его…

Я обещал вашему величеству все свое искусство и весь авторитет, который вам угодно было дать мне, чтобы сокрушить партию гугенотов, сломить спесь вельмож, привести всех подданных к исполнению их обязанностей и поднять ваше имя среди иностранных наций на ту ступень, на которой оно должно находиться.

Все политики согласны с тем, что если бы народ слишком благоденствовал, его нельзя было бы удержать в границах обязанностей. Они основываются на том, что, имея меньше знаний, чем другие сословия государства, несравненно лучше воспитанные и более образованные, народ едва ли оставался бы верен порядку, который ему предписывает разум и законы, если бы он не был до некоторой степени сдерживаем нуждою.

Разум не позволяет освобождать его от каких бы то ни было тягот, ибо, теряя в таком случае знак своего подчинения, народ забыл бы о своей участи и, будучи освобожден от податей, вообразил бы, что он свободен и от повиновения.

Его следует сравнивать с мулом, который, привыкнув к тяжести, портится от продолжительного отдыха сильнее, чем от работы…

Хрестоматия по истории средних веков/ под ред. Н. П. Грацианского,

С. Д. Сказкина. - М., 1950. Т. III. С. 179-182.

«Политическим завещанием» В. И. Ленина в широком смысле слова именуют ряд статей и писем, продиктованных им своим секретарям в период с 23 декабря 1922 по 2 марта 1923 г., – после того как ухудшение самочувствия показало ему, что он не сможет участвовать в грядущем съезде партии, и до того времени, когда дальнейшее ухудшение окончательно вывело его из политической борьбы. Все эти работы («О придании законодательных функций Госплану», «К вопросу о национальностях или об “автономизации”», «О нашей революции», «Как нам реорганизовать Рабкрин») были адресованы XII съезду партии, состоявшемуся в апреле 1923 г., и содержали ленинские мысли по важнейшим, с его точки зрения, вопросам текущего момента. Но наиболее интересной частью «Ленинского завещания» является «Письмо к съезду», лишь зачитанное (но не опубликованное) на XIII съезде (в мае 1924 г., уже после смерти его автора).

«Письмо к съезду» продиктовано Лениным в декабрьские дни, сразу после острейшего приступа, когда ему разрешали диктовать не более 5–10 минут в день. Не будучи уверенным, что ему отпущено еще хотя бы несколько дней, он торопился кратко сказать все самое важное для партии и для государства, которые были созданы им и стали смыслом его жизни. Помимо постановки вопросов, развернутых затем в ряде статей, Ленин дал в «Письме к съезду» личные характеристики некоторым представителям партийной верхушки. Широким кругам эти материалы стали известны лишь в 1956 г.

Личные характеристики не случайно дополнены у Ленина соображениями по реформированию государственных органов. И личные оценки, и политические советы направлены на преодоление существенных трудностей в развитии страны. Советы Ленина не были учтены его соратниками – значит, они в большинстве своем этих трудностей в 1923 г. еще не осознали. Тем важнее понять, что увидел Ленин через пять лет после прихода к власти и как он предлагал с этим справиться. Интересно также подумать, какие последствия могло бы иметь принятие ленинских предложений XII съездом, как это повлияло бы на судьбу страны.

Письмо к съезду

Я советовал бы очень предпринять на этом съезде ряд перемен в нашем политическом строе.

В первую голову я ставлю увеличение числа членов ЦК до нескольких десятков или даже до сотни. Мне думается, что нашему Центральному Комитету грозили бы большие опасности на слу­чай, если бы течение событий не было бы вполне благоприятно для нас (а на это мы рассчитывать не можем), – если бы мы не предприняли такой реформы.

Затем, я думаю предложить вниманию съезда придать законо­дательный характер на известных условиях решениям Госплана, идя в этом отношении навстречу тов. Троцкому, до известной степени и на известных условиях.

Что касается до первого пункта, т. е. до увеличения числа чле­нов ЦК, то я думаю, что такая вещь нужна и для поднятия авто­ритета ЦК, и для серьезной работы по улучшению нашего аппарата, и для предотвращения того, чтобы конфликты небольших частей ЦК могли получить слишком непомерное значение для всех судеб партии.

Мне думается, что 50–100 членов ЦК наша партия вправе требовать от рабочего класса и может получить от него без чрез­мерного напряжения его сил.

Такая реформа значительно увеличила бы прочность нашей партии и облегчила бы для нее борьбу среди враждебных госу­дарств, которая, по моему мнению, может и должна сильно обостриться в ближайшие годы. Мне думается, что устойчивость нашей партии благодаря такой мере выиграла бы в тысячу раз.

Под устойчивостью Центрального Комитета, о которой я гово­рил выше, я разумею меры против раскола, поскольку такие меры вообще могут быть приняты. Ибо, конечно, белогвардеец в «Русской Мысли» (кажется, это был С. С. Ольденбург) был прав, когда, во-первых, ставил ставку по отношению к их игре против Совет­ской России на раскол нашей партии и когда, во-вторых, ставил ставку для этого раскола на серьезнейшие разногласия в партии.

Наша партия опирается на два класса и поэтому возможна ее неустойчивость и неизбежно ее падение, если бы между этими двумя классами не могло состояться соглашения. На этот случай принимать те или иные меры, вообще рассуждать об устойчивости нашего ЦК бесполезно. Никакие меры в этом случае не окажутся способными предупредить раскол. Но я надеюсь, что это слишком отдаленное будущее и слишком невероятное событие, чтобы о нем говорить.

Я имею в виду устойчивость, как гарантию от раскола на бли­жайшее время, и намерен разобрать здесь ряд соображений чисто личного свойства.

Я думаю, что основным в вопросе устойчивости с этой точки зрения являются такие члены ЦК, как Сталин и Троцкий. Отноше­ния между ними, по-моему, составляют большую половину опас­ности того раскола, который мог бы быть избегнут и избежанию которого, по моему мнению, должно служить, между прочим, уве­личение числа членов ЦК до 50, до 100 человек.

Тов. Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью. С другой стороны, тов. Троц­кий, как доказала уже его борьба против ЦК в связи с вопросом о НКПС, отличается не только выдающимися способностями. Лично он, пожалуй, самый способный человек в настоящем ЦК, но и чрез­мерно хвастающий самоуверенностью и чрезмерным увлечением чисто административной стороной дела.

Эти два качества двух выдающихся вождей современного ЦК способны ненароком привести к расколу, и если наша партия не примет мер к тому, чтобы этому помешать, то раскол может насту­пить неожиданно.

Я не буду дальше характеризовать других членов ЦК по их личным качествам. Напомню лишь, что октябрьский эпизод Зиновь­ева и Каменева, конечно, не являлся случайностью, но что он также мало может быть ставим им в вину лично, как небольше­визм Троцкому.

Из молодых членов ЦК хочу сказать несколько слов о Буха­рине и Пятакове. Это, по-моему, самые выдающиеся силы (из самых молодых сил), и относительно их надо бы иметь в виду следующее: Бухарин не только ценнейший и крупнейший теоре­тик партии, он также законно считается любимцем всей партии, но его теоретические воззрения очень с большим сомнением мо­гут быть отнесены к вполне марксистским, ибо в нем есть нечто схоластическое (он никогда не учился и, думаю, никогда не пони­мал вполне диалектики).

Затем Пятаков – человек несомненно выдающейся воли и выдающихся способностей, но слишком увлекающийся администраторством и администраторской стороной дела, чтобы на него можно было положиться в серьезном политическом вопросе.

Конечно, и то и другое замечание делаются мной лишь для настоящего времени в предположении, что эти оба выдающиеся и преданные работники не найдут случая пополнить свои знания и изменить свои односторонности.

Серое преосвященство

Ж.-Л. Жером (1824 – 1904), 1874. Музей изящных искусств, Бостон (США)

На стене позади отца Жозефа изображён герб кардинала, однако в нём недостаёт таких существенных деталей, как крест Св. Духа (кардинал был командором этого Ордена), а также якорь: с 1626 г. и до своей кончины кардинал занимал должность начальника и главного управляющего мореплавания и торговли.

Поскольку оригинал так и не был найден, а вместо него имеется 17 черновиков и списков, это, во-первых, сильно затруднило публикацию "Завещания", а во-вторых, позволило некоторым комментаторам оспаривать его подлинность.

Подлинность "Политического завещания" больше не подвергается ни малейшему сомнению, так как и политический, и стилистический анализ текста подтверждает его сходство с убеждениями и стилем самого кардинала. А ведь ещё в ХУШ веке Вольтер, который, как и Монтескьё, очень не любил "деспота" Ришельё, горячо оспаривал подлинность текста, однако его доказательства выглядят настолько безосновательно, что уже в XIX веке они были полностью опровергнуты. На самом деле в 1750 – 1830 годах вышло множество всяких фальшивок, ложных мемуаров и т.д., поэтому подозрительность Вольтера можно частично извинить, но в 1688 году такого рода рукоделие ещё не вошло в моду. Как бы то ни было, даже если предположить, что некоторые фрагменты рукописи не принадлежат перу самого кардинала, они, во всяком случае, целиком и полностью были согласованы с Ришельё, и таким образом весь труд в точности соответствует его взглядам. Как совершенно справедливо отмечает Ф. Ильдесаймер в Введении к своему изданию "Политического завещания", вся эта долгая и второстепенная по значению дискуссия была вызвана становлением современной концепции "единого автора", тогда как во времена Ришельё дела нередко обстояли совсем по-другому.

Что же касается особенностей языка и стиля "Политического завещания", то следует отметить, что они вполне современны. Лишь веком ранее подобного рода сочинение было бы почти наверняка написано на латыни и, согласно схоластическим канонам, со множеством силлогизмов и прочих логических фигур. А "Завещание" создано на языке того же века, что и сочинения Декарта, Корнеля, Расина, Мольера, Ларошфуко… Хотя, конечно, оно отличается от них некоторой бедностью и иногда даже слабостью стиля. Большинство комментаторов, с которыми трудно не согласиться, поражались неровностью текста, известной шероховатостью, наличием немалого количества повторов и откровенных банальностей. Некоторые сразу усмотрели в такого рода пассажах прямое подтверждение участия отца Жозефа, который в отличие от Ришельё особым изяществом стиля не славился . Скорее всего, если бы рукопись была завершена, подобные изъяны были бы исправлены, так как требовательность Ришельё общеизвестна.

Отметим большое количество лексики, связанной с болезнями и медициной. Одни лишь слова "недуг" и "лекарство" встречаются десятки раз. Выше уже отмечалось, что как автор "Завещания", так и его адресат – два великих больных… Подсознательно Ришельё использует близкие ему в жизни метафоры.

Характерно, что это произведение полно намёков для тех, кто умеет читать между строк. Например, часто подразумеваются испанцы и Габсбурги; от внимательного читателя также не ускользнут косвенные ссылки на правление женщин – в том числе на времена регентства Марии Медичи, – а также на него самого, кардинала, который без особого стеснения иносказательно восхваляет себя и, как всегда, стремится создать выгодное представление о своей персоне для потомков.

С точки зрения структуры, сочинение разделено на две части, предваряемые "Посвящением Королю". Первая включает рассуждения об устройстве государства и власти, в ней охарактеризованы все сословия, а также содержатся мысли о короле, порядках при дворе и организации правительства. Здесь же Ришельё привёл и краткое описание исторических событий с 1624 по 1638 год.

Вторая часть посвящена изложению принципов, которым должна подчиняться, согласно кардиналу, государственная политика, а также описанию теоретических и практических основ государственной деятельности.

Восемнадцать глав "Политического завещания" весьма различаются по объёму, и если третьему сословию уделено в первом (амстердамском) издании менее тридцати страниц, то духовенству посвящено более семидесяти, не говоря уж о главе IX части II ("О могуществе государя"), которая составляет более четверти всей книги.

C XVIII века "Политическое завещание" несколько раз переводилось на некоторые европейские языки. Знаменательно, что уже во второй половине XVIII века в России сочинение Ришельё было сочтено чрезвычайно важным и достойным чуть ли не официального перевода. При Екатерине II вышло два издания, но они содержали ряд неточностей. Этот перевод более чем двухвековой давности не только недоступен широкому кругу читателей, но и трудночитаем, поскольку его допушкинский русский язык довольно архаичен. В советское время сам кардинал и его деятельность, хоть и с сугубо ортодоксально-марксистских позиций, были изучены и описаны, но ни у кого не возникло мысли переиздать "Политическое завещание", которое не вписывалось в тогдашнюю историографию.

Таким образом, возникла необходимость вновь перевести и выпустить в свет "Политическое завещание", чтобы наконец представить этот источник как исследователям и студентам, так и широкому кругу читателей, интересующихся историей Франции и политическими взглядами одного из основных европейских деятелей XVII века.

В заключение попытаемся уточнить общее значение "Политического завещания" кардинала Ришельё. Прежде всего речь идёт об исключительном историческом документе. Далеко не все вошедшие в историю деятели оставили даже мемуары, не говоря о столь полновесном источнике, как этот труд. У российского читателя появляется возможность не только мысленно воскресить это далеко, казалось бы, ушедшее время, но и пересмотреть многие неверные представления как о самом кардинале Ришельё, так и о монархическом государственном устройстве. Тысячелетняя французская монархия была основана на социальном неравенстве и на обычном праве, но управлялась далеко не глупцами. Ришельё, как и многие другие, знает о недостатках монархии и искренне пытается их исправить. Он также предвидит и отрицательные стороны республиканского и демократического правления, и в свете некоторых его высказываний особенно остро осознаётся мировая история с 1789 года до наших дней.

Если невозможно по-настоящему понять, что руководило действиями кардинала, не зная хотя бы в общих чертах исторической обстановки во Франции в XVI – XVII веках , то благодаря изучению эпохи Ришельё и проблем, стоявших тогда перед французским государством, также становятся гораздо более ясными события 1789 – 1815 годов. Вот поэтому-то "Политическое завещание" интересует не только специалистов по Франции XVII века, но и вообще всех, кого увлекает история абсолютизма, взаимоотношения государства и общества, проблема политического насилия…

Таким образом, не только историк, но и политолог с пользой для себя откроет этот труд. Значение его для истории политической мысли совершенно неоценимо, как и современного ему "Левиафана" Гоббса (который являлся теоретиком абсолютизма , в то время как Ришельё был прежде всего практиком).

Государство, согласно "Политическому завещанию", – это строго организованное сословное общество, где каждый знает своё место и исполняет предназначенную ему роль. Ришельё хочет увеличить число изучающих военное искусство, точные науки, торговлю, ремёсла и оставить занятия словесностью, изящными искусствами, а также классическое образование узкому кругу дворян и духовенства. Функция народа – платить налоги, и, чтобы держать его в повиновении, не следует давать ему возможность иметь ни чересчур большой достаток, ни много свободного времени. Государственный механизм должен быть лучше организован и централизован, администрация налажена более эффективно, а экономику необходимо развивать с государственной помощью. Армия, флот, торговля, колонии – вот задачи королевской власти. Пресса должна находиться под контролем, равно как и издательское дело.