Почти безмятежное детство и невероятно трудная, полная лишений жизнь с трагическим финалом - такова линия судьбы великой поэтессы. Она искала любви и счастья, но в хрупкий мир семьи вмешалась эпоха революций и войн, разбив его на осколки и разметав по миру…
ИСТОРИЯ ЛЮБВИ
МАРИНА ЦВЕТАЕВА И СЕРГЕЙ ЭФРОН
Почти безмятежное детство и невероятно трудная, полная лишений жизнь с трагическим финалом - такова линия судьбы великой поэтессы. Она искала любви и счастья, но в хрупкий мир семьи вмешалась эпоха революций и войн, разбив его на осколки и разметав по миру…
Использовать любую возможность для самосовершенствования
Марина Ивановна Цветаева родилась 26 сентября 1892 года в Москве. Отец, Иван Владимирович Цветаев, был профессором Московского университета - искусствоведом, основателем и директором первого в Европе Музея изящных искусств (ныне - Музей имени А. С. Пушкина). Мать, Мария Александровна Мейн - талантливая пианистка.
Марина и ее младшая сестра Анастасия получили прекрасное образование. Первые стихи на русском, немецком и французском языках девочка написала в шесть лет. По настоянию матери она посещала музыкальную школу и брала уроки музыки на дому. Из-за болезни матери семья некоторое время жила за границей, вот откуда в биографии Марины Цветаевой - учеба в пансионах Швейцарии, Германии, Франции. В 1908 году она поступает в Сорбонну, чтобы прослушать курс лекций по старофранцузской литературе. Любовь Марины Цветаевой к иностранным языкам сослужила ей потом хорошую службу: в дальнейшем именно переводы стали для нее средством к существованию.
Признавать свои ошибки
Исследователи творчества и жизни Марины Цветаевой в ее биографию включают несколько бурных романов. Но судьбой и самой большой любовью Марины Цветаевой стал Сергей Эфрон. Ее избранник был потомком старинного дворянского рода из числа крещеных евреев. Рано осиротевший, он рос под присмотром опекуна. Окончил Поливановскую гимназию, учился на филологическом факультете Московского университета. В январе 1912 года молодые обвенчались. В этом же году родилась дочь Ариадна.
Любовь Марины Цветаевой к мужу казалась нерушимой, но счастье омрачилось тем, что в семейную жизнь молодых людей вмешалась женщина, известная своими порочными связями и решившая во что бы то ни стало обольстить молодую супругу Эфрона. Марина, нуждавшаяся в материнской любви, не заметила, как оказалась в сетях Софии Парнок.
Вскоре началась Первая мировая война. Сергей ушел добровольцем на фронт, а Марина прозрела, осознав, что счастье - это ее семья. Она обещала родить своему мужу сына, но родилась вторая дочка. Письма с фронта приходили редко, а после революции связь и вовсе прервалась. Несколько лет от Сергея Яковлевича не было вообще никаких вестей. В это время жизнь к Марине Цветаевой не была благосклонна: она бедствовала с двумя детьми, голодала, продавала свои вещи, чтобы выжить. Младшенькая умерла в приюте, куда она отдала ее, надеясь спасти от холода и истощения.
Сергей Эфрон, офицер Добровольческой армии, в тот момент сражался с большевиками в Крыму. Позднее Цветаева узнала, что муж за границей, и добилась возможности уехать к нему. Три года жизни в Чехии стали временем борьбы за существование. Она с дочерью Алей снимала комнату в пригороде, муж жил в общежитии и учился в Карловом университете. Быть выносливой, семижильной, какой считали ее окружающие, Марине вовсе не хотелось, но так складывались обстоятельства. Сокурсником Эфрона был Константин Радзевич - местный Казанова. Он вообще не любил стихов и в Марине Цветаевой увидел женщину, а не поэта. Но именно это и заставило Цветаеву обратить на него внимание. Завязался роман, дело дошло до развода. Но после мучительных раздумий Марина выбрала мужа.
Не терять надежды
В феврале 1925 года у Марины Цветаевой родился сын Георгий. Спустя несколько месяцев семья перебралась в Париж. Сергей Эфрон стал одним из создателей «Общества возвращенцев» и оказался впутанным в дело об убийстве Игнатия Рейса - советского резидента, открыто выступившего против Сталина. Мужу Цветаевой пришлось бежать в СССР. Вместе с ним на родину отправилась и дочь. Поэтическая жизнь Марины Цветаевой остановилась: во Франции ей объявили бойкот и запретили издаваться.
Когда после семнадцати лет эмиграции поэтесса вместе с сыном вернулась на родину, ее младшую сестру Анастасию уже арестовали. Осенью тридцать девятого арестовали дочь, затем - и мужа. Единственным видом заработка по возвращении Марины были переводы.
С началом Великой Отечественной войны ее эвакуировали в Елабугу. Средств к существованию почти не было. В Чистополе, где жили многие эвакуированные литераторы, Марина Цветаева получила прописку и оставила заявление: «В совет Литфонда. Прошу принять меня на работу в качестве посудомойки в открывающуюся столовую Литфонда». Это было 26 августа 1941 года, а через два дня Марина вернулась в Елабугу, где позже ее обнаружили повесившейся.
В стране, в которой ее отец основал знаменитый во всем мире музей, Цветаевой не нашлось места. Перед смертью поэтесса написала три записки: тем, кто будет ее хоронить, знакомым Асеевым с просьбой позаботиться о сыне Георгии и сыну: «Мурлыга! Прости меня, но дальше было бы хуже. Я тяжело больна, это уже не я. Люблю тебя безумно. Пойми, что я больше не могла жить. Передай папе и Але - если увидишь - что любила их до последней минуты и попала в тупик».
Р. S. Марина Цветаева похоронена на Петропавловском кладбище в Елабуге. Место ее могилы неизвестно. В 1991 году, в день пятидесятой годовщины смерти в московском храме Вознесения Господня у Никитских ворот по благословению патриарха Алексия, данного в ответ на прошение сестры Анастасии Цветаевой и известного богослова Андрея Кураева, было совершено отпевание русского поэта (слово «поэтесса» она ненавидела) Марины Ивановны Цветаевой.
XX век вошел в историю России как один из самых тяжелых для страны. Две революции, две мировые войны, репрессии, несколько волн эмиграции — все это оставило свои шрамы не только на государстве в целом, но и на каждой семье в отдельности. Немало пострадали Эфроны — родные и близкие великого поэта Марины Цветаевой со стороны ее мужа Сергея.
Выставка «Сто лет всего» в Доме-музее Марины Цветаевой, повествует о нескольких поколениях семьи Эфрон. Предметы и многочисленные письма раскрывают перипетии их судеб, рассказывая глубоко личные и трагичные истории. О нескольких экспонатах с этой выставки — в материале «Мосгортура».
Веер Елизаветы Дурново
Родители Сергея Эфрона, Елизавета Петровна Дурново и Яков Константинович Эфрон, происходили из разных слоев общества: она — потомственная дворянка, он — выходец из бедной еврейской семьи.
Отец и мать Елизаветы были вхожи в высшие круги общества обеих столиц — посещали званые вечера, официальные мероприятия, в том числе многочисленные балы.
Первый бал Елизаветы Петровны состоялся в доме московского генерал-губернатора. Дебютантка долго подбирала наряд и в конце концов лейтмотивом своего костюма выбрала ландыши — они украсили ее прическу и платье. Образ дополнил веер из слоновой кости.
Через несколько лет Елизавета Петровна вступила в революционный кружок «Земля и воля» и ее взгляды на власть и аристократическую верхушку общества, частью которой она сама являлась, резко поменялись — теперь она готова была вонзить нож в бок тому самому генерал-губернатору, который еще недавно любезно приветствовал ее у себя дома.
Веер Елизаветы Дурново. (Антон Усанов. МОСГОРТУР)
На собрания «Земли и воли» приходили совершенно разные люди — от крестьян до представителей дворянства. На одной из таких встреч и познакомились Елизавета Петровна и Яков Константинович. Из-за преследования российских властей вскоре они вынуждены были уехать за границу. Они поселились во Франции и в 1885 году в одном из православных храмов Марселя поженились. После рождения в том же году их первой дочери Анны, Елизавета и Яков отошли от революционных дел, посвятив себя семье.
Табличка с могилы Якова Эфрона, Елизаветы Дурново и Константина Эфрона
После завершения революционной карьеры Эфроны не раз пытались вернуться в Российскую империю и лишь в 1886 году их прошение было принято. В первое время после возращения на родину они вели тихую семейную жизнь, воспитывая многочисленных детей — к рожденным еще во Франции Анне, Петру и Елизавете в России прибавились Вера, Глеб, Сергей и Константин.
Но спокойная жизнь продолжалась недолго — в 1901 году их фамилия Эфрон вновь начала появляться в полицейских сводках. Повзрослевшие дочери — Анна и Вера — стали принимать участие в студенческих революционных кружках, а вскоре на тропу антиправительственной деятельности вновь ступила и их мать. Елизавету Петровну несколько раз задерживали, а после одного из арестов поместили в Бутырскую тюрьму. На свободу она вышла только через 9 месяцев, после того как за нее внесли залог. Полицейское преследование вынудило Елизавету Петровну опять бежать за границу.
Табличка с могилы Якова Эфрона, Елизаветы Дурново и Константина Эфрона. (Антон Усанов. МОСГОРТУР)
В 1907 году она вместе с сыном Константином уехала в Женеву, а оттуда перебралась в Париж. Период пребывания в столице Франции стал одним из самых трагичных в жизни членов семьи Эфрон.
В начале 1909 года к жене, уже будучи тяжелобольным, приехал Яков Константинович, в июне этого же года он умер. Через полгода семью ожидала очередная трагедия — в 1910 году покончил с собой младший сын Эфронов — четырнадцатилетний Константин. Мать, оставшаяся один на один с этой трагедией, не сумела справиться с горем и на следующий день тоже свела счеты с жизнью.
Мемориальная табличка появилась на надгробном камне родителей и сына в 1938 году, ее установила Марина Цветаева. В фондах музея этот предмет оказался в 1982 году.
Портрет Сергея Эфрона
Трагедия, потрясшая оставшихся детей, не могла не повлиять на их жизни. Желая как-то поддержать осиротевших Эфронов, известный поэт и художник Максимилиан Волошин пригласил их к себе на дачу в Коктебель. Лето 1911 года стало временем «обормотов» — так сами себя называли представители кружка, сформировавшегося тогда среди гостей дома литератора. Месяцы, проведенные у него в гостях, подарили Эфронам многочисленные новые знакомства. Больше всех повезло Сергею — здесь он встретил Марину Цветаеву.
Портрет Сергея Эфрона. (Антон Усанов. МОСГОРТУР)
Молодые люди очень нравились друг другу и много времени проводили вместе. Как-то Марина собирала на крымском пляже красивые камни, а Сергей помогал ей «Если он найдет и принесет мне сердолик — обязательно выйду за него замуж», — подумала тогда Цветаева. Именно этот камень Эфрон ей и подарил. Марина романтизировала его, видя в их встрече руку судьбы. Марина находила фамилию Сергея похожей на имя героя ее любимой древнегреческой трагедии — Орфея. Кроме того, его инициалы совпадали с инициалами первого возлюбленного матери Цветаевой — того тоже звали Сергей Э.
В 1912 году, как только Сергею Эфрону исполнилось 18 лет, они с Мариной Цветаевой поженились. Так началась их трудная семейная жизнь.
Портрет Сергея Эфрона, написанный с натуры Максимилианом Волошиным, был предоставлен для выставки Домом-музеем М. А. Волошина в Коктебеле.
Письмо Нюры Эфрон
«Дорогие Лиля и Вера. Поздравляю с Рождеством Христовым. Будете ли вы праздновать Новый год?» — спрашивает своих тёток в письме от 13 декабря 1917 года дочь Анны Эфрон Нюра. Прошедший год, в который страну потрясло сразу две революции, стал поворотным моментом и в истории семьи Эфрон. Кто-то из них принял советскую власть, кто-то — нет.
Старшая из детей Эфронов Анна и ее муж Александр Трупчинский были рады установлению нового порядка и активно сотрудничали с советской властью. Еще до революции у Анны Эфрон было богатое партийное прошлое (с 1907 года она состояла в ЦК большевиков), что помогло их семье не попасть под «уплотнение» и остаться в своей трехкомнатной квартире.
Письмо Нюры Эфрон. (Антон Усанов. МОСГОРТУР)
Сергей Эфрон принял сторону белых офицеров и участвовал в боях с большевиками. В 1921 году, после победы Красной армии в Гражданской войне, ему пришлось уехать в эмиграцию. Через Константинополь он попал в Чехию, в Прагу, где поступил на философский факультет. В Россию он вернулся только в 1937 году, уже став агентом ОГПУ.
Вера Эфрон и ее муж Михаил Фельдштейн практически сразу после Гражданской войны ушли в молчаливую оппозицию новой власти. В 1920 году они столкнулись с первыми притеснениями со стороны вышестоящих органов.
Всю свою жизнь Вера Эфрон стремилась быть актрисой, но после революции она не смогла продолжить театральную карьеру и стала преподавать детям драматизацию. Сестра Анна обвиняла ее в том, что она «не в силах понять трудность и напряженность современной жизни» и думает, что «можно жить по старинке, любуясь природой и собственным прекраснодушием».
Михаил Соломонович был профессором МГУ и занимался исследованием политических систем. Знакомые характеризовали Фельдштейна, как «теоретика-государственника, склонного анализировать события, а не принимать в них участия». Но все равно его деятельность показалась властям подозрительной и в 1920 году его в первый раз арестовали, обвинив в создании контрреволюционной организации. Несмотря на тяжесть обвинения, приговор оказался достаточно мягким — 5 лет условного срока. Однако этот арест стал не единственным взаимодействием Михаила Фельдштейна с НКВД. Через несколько лет советская репрессивная система сыграла решающую роль в его судьбе.
Письмо Веры Эфрон и ответ из НКВД
После 1920 года Михаила Фельдштейна арестовывали еще несколько раз, но все время ему удавалось избегать тяжелых последствий и оставаться на свободе. Последним стало задержание 26 июля 1938 года.
Вероятным поводом для этого ареста стала деятельность Фельдштейна в качестве юрисконсульта в организации, защищавшей права политзаключенных. История задержаний Михаила Соломоновича отразилась на ходе суда — его обвинили в том, что «с 1921 года до дня ареста являлся одним из руководителей подпольной кадетской организации в Москве, а также в том, что являлся немецким агентом, вёл на территории СССР разведывательную работу в пользу Германии».
Письмо Веры Эфрон и ответ из НКВД. (Антон Усанов. МОСГОРТУР)
Своему арестованному мужу Вера Эфрон отправляла деньги, передавала посылки, пока 16 марта 1939 года не получила справку о том, что он отправлен в «дальний лагерь, без срока, без права переписки». Зная, что в официальном советском уголовном законодательстве нет такой меры, она написала письмо в НКВД, где просила «дать 1) точную формулировку приговора, 2) указать статью обвинения и 3) сообщить какая судебная инстанция вынесла ему приговор». На это в апреле Вера Яковлевна получила сухой ответ: «Ваше заявление нами получено и проверено. Ваш муж осужден. Просьба Ваша отклонена».
В этих трех строчках не нашлось место самому главному — еще 20 февраля 1939 года Михаил Соломонович Фельдштейн был приговорен к расстрелу. Приговор привели в исполнение в тот же день.
О судьбе своего мужа Вера Эфрон так и не узнала — она умерла в 1945 году, думая, что Михаил Соломонович все еще находится в лагере.
О судьбах других членов семьи Эфрон можно узнать на выставке «Сто лет всего», которая проходит в Доме-музее Марины Цветаевой до 29 марта 2020 года.
Семья Дурново-Эфрон вошла в жизнь 18-летней Марины Цветаевой в 1911 году в Коктебеле, где в доме Максимилиана Волошина и его матери Елены Оттобальдовны Кириенко-Волошиной произошла встреча юной Марины со своим будущим мужем Сергеем Эфроном и его сестрами – Верой и Елизаветой. Судьбы сестер Эфрон (в особенности, Елизаветы (Лили)) будут тесно связаны с судьбой Марины и до ее отъезда из России в 1922 году, и после возвращения Цветаевой из эмиграции. Характер отношений с Эфронами будет в разные периоды разным, но какие бы трудности эти отношения не претерпевали, родственные связи не обрывались.
Сегодня каждому погруженному в жизнь и поэзию Марины Цветаевой хорошо известен московский адрес Елизаветы Яковлевны Эфрон - Мерзляковский переулок, 16, где в разное время находили приют Марина Ивановна с сыном Георгием, вернувшаяся чуть раньше остальных членов семьи в СССР, а затем, спустя много лет, из ссылки в Туруханске дочь Марины и Сергея – Ариадна Эфрон, где долгие годы хранился архив Марины Цветаевой, привезенный Муром из Елабуги, - ее литературное и эпистолярное наследие.
Старшему брату Сергея Эфрона – Петру Эфрону – Цветаева посвящает отдельный стихотворный цикл и тяжело переживает его смерть от туберкулеза в 1914 году.
Однако была еще одна судьба в семье Эфронов, которая тесно переплелась с судьбой Марины Ивановны и на протяжении всей ее жизни незримо присутствовала в ней.
В марте 1914 года Цветаева писала из Феодосии В.В. Розанову: «…моему мужу 20 лет. Он необычайно и благородно красив, он прекрасен внешне и внутренне. Прадед его с отцовской стороны был раввином, дед с материнской – великолепным гвардейцем Николая I. В Сереже соединены – блестяще соединены – две крови: еврейская и русская. Он блестяще одарен, умен, благороден. Душой, манерами, лицом – весь в мать. А мать его была красавицей и героиней. Мать его урожденная Дурново…».
Когда Марина Цветаева встретила Сергея Эфрона, его матери – «красавицы и героини» Елизаветы Петровны Дурново (Эфрон) – уже не было в живых. Однако тот рок, о котором много позже, в 1943 году, так пронзительно напишет Мур в письме к Самуилу Гуревичу («Неумолимая машина рока добралась и до меня…») уже начинал, а возможно, продолжал свое неотвратимое действо, и, восхищаясь матерью своего молодого мужа, Марина еще не знала, что в чем-то, при всей несхожести их взглядов, убеждений, поступков, жизненных задач, в ее судьбе зеркально отразятся трагические обстоятельства жизни Елизаветы Петровны и ее супруга – отца Сергея – Якова Константиновича Эфрона.
Судьба Елизаветы Петровны Дурново (Эфрон) была действительно легендарна и трагична. Аристократка, натура, по воспоминаниям современников, «тонкая, чистая, глубокая», красивая, умная, обаятельная, в юности восхищавшая Ивана Бунина, Максимилиана Волошина, Петра Кропоткина и многих других своих знаменитых современников Лиза Дурново была одной из первых курсисток знаменитых Московских высших курсов В.И. Герье, обладала необыкновенной тягой к учению и уникальными художественными способностями. Вместе с тем с юных лет экспансивная, экзальтированная и обладавшая безграничной готовностью к самопожертвованию Елизавета Дурново уже в молодости активная участница революционного движения России, впоследствии член «Оппозиционной фракции партии социалистов-революционеров», отколовшейся от партии эсеров. Единственная и любимая дочь у своих родителей сама она, выйдя замуж, стала матерью девятерых детей, не прекращая при этом активной революционной деятельности и побывав узницей Петропавловской крепости в 1880 году и Бутырок в 1906.
Без сомнения, Сергей Эфрон рассказывал Марине о матери, о ее трагической смерти, о своем детстве. Анастасия Ивановна Цветаева в своих знаменитых «Воспоминаниях» описывает, как в Коктебеле во время ее знакомства с Сергеем он, по просьбе Марины, рассказал историю своей семьи и ей. После рассказа, пишет Анастасия Цветаева, «на Сережу было нельзя смотреть. Мы не смотрели. Марина, как он, - была живая рана. И страстная тоска по ушедшей – поклонение, трепет, присяга верности его жизни снедали ее». 12 июля 1911 года Сергей пишет сестрам из Москвы в Коктебель: «…Был в Гагаринском переулке – показывал Марине наш дом. Внутрь нас не впустили. <...> Сегодня едем на Ваганьковское кладб<ище>. Там похоронена тоже мать Марины». А 22 марта 1912 года уже из Парижа, где Эфрон и Марина Цветаева побывали во время свадебного путешествия, снова сестрам в Москву: «Милые, вчера и третьего дня был на могиле. Я ее всю убрал гиацинтами, иммортелями, маргаритками. Посадил три многолетних растения: быковский вереск, куст белых цветов и кажется лавровый куст. <...> На днях посылаю вам несколько серебр<яных> листочков с могилы».
Пройдут годы, и именно Марина Ивановна Цветаева поставит надгробную плиту на этой фамильной могиле на Монпарнасском кладбище в Париже, где были похоронены Елизавета Петровна с мужем и их младший сын Константин. «Это были чудные люди (все трое!) и этого скромного памятника (с 1910 г.) заслужили», напишет Цветаева в одном из писем того периода.
Чем могла привлекать и восхищать Марину Цветаеву личность Е.П. Дурново (Эфрон) – женщины, посвятившей всю свою жизнь революционной деятельности, от которой сама Марина уже в период знакомства с Сергеем Эфроном, как мы знаем, была далека? Думается, в первую очередь, ореолом героизма и романтизма вначале, уважением к верности избранного пути впоследствии.
Мифы и легенды буквально окутывали биографию Елизаветы Петровны, переходя от поколения к поколению рода Эфронов.
В 2012 году издательством «Прометей» была выпущена монография Елены Жупиковой «Е.П. Дурново (Эфрон). История и мифы». Пожалуй, впервые биография Елизаветы Дурново рассматривалась здесь не только в свете оставленных о ней воспоминаний (в первую очередь, воспоминаний ее дочерей – Анны и Елизаветы), но и с опорой на архивные документы (метрики, протоколы допросов, донесения, обвинительные акты и т.п.). Последнее позволило автору монографии внести точность и ясность в целый ряд укоренившихся в литературе о Елизавете Дурново (Эфрон) и Якове Эфроне ошибок. Прояснившиеся обстоятельства дали возможность более подробно рассмотреть и сопоставить их с обстоятельствами жизни Марины Цветаевой и Сергея Эфрона и провести «переклички-параллели» в судьбах двух поколений семьи.
Остановимся более подробно на нескольких таких «перекличках».
«Дело Рейсса» - «Дело Рейнштейна»
Всем известно знаменитое «Дело Рейсса», которое сыграло роль рокового поворота в судьбах Цветаевой и Эфрона и на долгие годы повлекло за собой обвинения Сергея Яковлевича в политическом убийстве Игнатия (Игнаса) Рейсса – резидента НКВД, отказавшегося возвращаться в Москву и убитого 4 сентября 1937 года в Швейцарии в окрестностях Лозанны. Сегодня непричастность Сергея Эфрона к этому убийству практически доказана историками и литературоведами, исследовавшими архивы НКВД. Названы имена его реальных исполнителей и членов «вспомогательной» группы преследования Рейсса. Имени Сергея Эфрона среди них нет. Принимал ли Сергей Яковлевич хотя бы косвенное участие в этой кровавой расправе? Процитируем в этой связи слова Ирмы Кудровой, которая, проведя большую исследовательскую работу, убеждена – нет. «На сегодняшний день достаточно известно, что реальное руководство «акцией» осуществлялось не мелкими эмигрантскими «шестерками», а лицами высокого ранга. Главной фигурой был С.М. Шпигельглас. <...> По указаниям Шпигельгласа были приняты главные решения, а также сформирована группа преследования исчезнувшего резидента. Помог ли в этом формировании Сергей Эфрон? Только в том смысле, что в составе «вспомогательной» группы были люди, в разное время им завербованные <...> Вот это реальный факт».
А теперь вернемся на много лет назад – в год 1879. 5 марта 1879 года в Москве в бывшей гостинице Мамонтова было совершено политическое убийство. Убитый – Николай Рейнштейн (деятель «Северного союза русских рабочих» и одновременно агент III отделения) – был обнаружен с приколотой на спине запиской: «Николай Васильев Рейнштейн, изменник и шпион, осужден и казнен нами, русскими социалистами-революционерами. Смерть Иудам – предателям». В списке арестованных по «Делу Рейнштейна» мы можем увидеть фамилию «Эфрон». Это 28-летний Яков Константинович Эфрон – отец Сергея. Ариадна Сергеевна Эфрон в своих воспоминаниях писала: «…Якову Константиновичу, вместе с двумя его товарищами, было доверено привести в исполнение приговор Революционного комитета «Земли и Воли» над проникшим в московскую организацию агентом охранки, провокатором Рейнштейном. Он был казнен <...>. Обнаружить виновных полиции не удалось» .
Говоря об участи своего деда в громком политическом убийстве, Ариадна Сергеевна озвучивает один из мифов, передававшихся из поколения в поколение семьи Эфронов. Как уже было сказано выше, Яков Константинович действительно был арестован в числе других подозреваемых в марте 1879 г., однако его причастность к «Делу Рейнштейна» после продолжительного следствия не была доказана. 14 июня 1879 г. Эфрон освобождается из-под стражи (в строгом одиночном заключении он провел 3 месяца), а еще через месяц, 13 июля, за полным отсутствием улик он освобождается и «от всякой ответственности».
В дальнейшем Яков Эфрон отошел от политических дел.
Судьба как будто пощадила старшего Эфрона, чтобы спустя много лет с новой силой обрушиться на его сына – Сергея и в итоге погубить его. Поистине роковой «перекличкой» в судьбах двух Эфронов видятся два этих политических убийства, которых они не совершали.
Лейтмотив добровольного ухода из жизни в судьбах
Е.П. Дурново (Эфрон) и Марины Цветаевой.
Еще одна параллель-«перекличка» в судьбах двух поколений семьи Эфонов-Цветаевых (в частности, Е.П. Дурново (Эфрон) и М.И. Цветаевой) – лейтмотив добровольного ухода из жизни и трагический конец их обеих.
Повторяющиеся на протяжении всей жизни, начиная с юности, суицидальные настроения Марины Цветаевой, сочетающиеся в ее мировоззрении и натуре с необыкновенной силой духа, способностью к самообновлению и самовоскрешению после тяжелейших ударов судьбы, с пониманием силы и ценности своего поэтического дара, широко описаны в цветаеведческой литературе. Поэтому более подробно остановимся на названном трагическом лейтмотиве в судьбе Е.П. Дурново (Эфрон).
Как уже отмечалось, Лиза Дурново, по воспоминаниям современников, с юности была натурой тонкой, идеалистически настроенной, крайне эмоциональной. Известен случай, когда в юности она потеряла сознание и впала в трехдневный летаргический сон. Причиной послужил гнев отца, Петра Аполлоновича Дурново, побросавшего в камин тетради Лизы с лекциями и запретившего ей посещать Лубянские курсы 2-ой мужской гимназии. (Через небольшой срок П.А. Дурново всё же дает согласие на обучение Лизы, и та поступает на только что открывшиеся в Москве курсы Герье).
Во время пребывания семьи Дурново в Швейцарии в Женеве юная Лиза попадает под влияние Петра Кропоткина и становится членом I Интернационала.
Имя Кропоткина через много лет еще свяжет невидимой нитью Марину Цветаеву и Елизавету Петровну Дурново (Эфрон), когда Цветаева в отчаянии будет писать Лаврентию Берии с мольбой о пересмотре дела Сергея Эфрона: «Сергей Яковлевич Эфрон, - писала Марина Ивановна, - сын известной народоволки Елизаветы Петровны Дурново <...> О Лизе Дурново мне с любовью и восхищением постоянно рассказывал вернувшийся в 1917 г. Петр Алексеевич Кропоткин…».
Увлечение революционными идеями определило судьбу Е. Дурново – от своих революционных взглядов она не отступилась до конца жизни. Одна из ее соратниц по революционной деятельности (Е.Н. Игнатова) описывает молодую Елизавету Дурново так: «”Лиличка” <...> беззаветно отдалась с присущим ей пылом и экспансивностью делу вызова революции среди крестьян. Сперва она склонялась к террористической деятельности. <...> Но вступив в кружок, она отказалась от террора и занялась деятельностью (распространением нелегальной литературы и др.), в которую вносила чрезвычайную экспансивность и экзальтированность: ей всё мерещилось скорое наступление общего взрыва… Всем увлекавшаяся, всех идеализировавшая, проявлявшая безграничную готовность к самопожертвованию, “Лиличка” была общей любимицей».
Первый же арест и заключение в одиночную камеру Петропавловской крепости в 1880 году повергли молодую Елизавету в невротическое состояние. По сведениям, сохранившимся в архивных документах, которые приводит Е. Жупикова в уже упоминаемой ранее монографии, из управления коменданта крепости в Департамент полиции сообщали, что Елизавета Дурново «стала проявлять ненормальное состояние умственных способностей», у нее начались слуховые галлюцинации, истерические припадки, возникло стойкое желание лишить себя жизни. В документах зафиксировано, что из-за опасения суицида арестантки комендант отдает распоряжение о постоянном внутреннем наблюдении за ней. 13 ноября 1880 года Елизавету передают на попечительство отца с залогом в 10 тысяч рублей. Осмотревший ее через несколько дней после освобождения московский врач, титулярный советник Сергей Корсаков выдал удостоверение, заверенное в полиции (оно сохранилось в ГАРФе), в котором говорится, что Елизавета Дурново страдает нервным расстройством и имеет расположение к заболеваниям нервной системы. В таком состоянии, спасаясь от преследования властей, Елизавета совершает свое первое бегство за границу.
Второе, из которого она уже никогда не вернется в Россию, произойдет через много лет. А до этого она выйдет замуж за Якова Эфрона, станет матерью 9-ых детей, но не отступится от своих взглядов и посвятит политической борьбе всю свою жизнь.
Лейтмотив добровольного ухода из жизни зазвучит у Елизаветы Петровны Дурново с новой силой после второго ареста в 1906 году и последующей за ним вынужденной эмиграцией. Страх, отчаяние, тоска, желание покончить с собой – так она будет описывать своё состояние в письмах к самым близким людям сначала из Швейцарии, затем из Парижа. «Знаешь, - Вера, - как я раскаиваюсь, что эмигрировала! Я теряю силы со дня на день<...> покончила бы с собой, да и конец, теперь бы уже и думать забыла <...> Сама себе противна!». «…Нет возможности быть свободной, так есть возможность спокойно умереть. Дни мои сочтены, разумеется, об этом не должны знать мои семейные… Мрачно, пасмурно, холодно…, ночь повисла надо городом. Часы идут, идут дни, и скоро-скоро надо будет покончить с собой».
Как похоже это состояние Елизаветы Дурново на состояние Марины Ивановны Цветаевой, описываемое теми, кто видел ее до эвакуации в Елабугу и общался с ней в Чистополе! Марину Цветаеву в отчаяние приводили аресты мужа и дочери, отсутствия жилья в родной Москве, грянувшая война, страх за сына, неприятие того, во что всё больше и больше погружался мир вокруг неё. Для Елизаветы Петровны Дурново (Эфон) тяжелейшим ударом стали вынужденная эмиграция, невозможность возвращения на Родину, смерть близких.
В 1909 году умирает Яков Константинович Эфрон, и желание покончить с собой всё чаще и чаще звучит в ее письмах последнего года жизни.
В феврале 1910 года повесился 14-летний Константин – самый младший сын Эфронов, живший с матерью в эмиграции. Это был последний удар.
На обстоятельства ухода самой Елизавету Петровны, последовавшего за этим роковым событием, нет единой точки зрения: хроника парижских газет и воспоминания современников разнятся в деталях обстоятельств этой трагедии. Точно известно лишь, что Елизавета Петровна Дурново (Эфрон) повесилась вслед за сыном. Хоронили их в один день на Монпарнасском кладбище Парижа .
Спустя много лет незадолго до своего возвращения из эмиграции в СССР Марина Ивановна Цветаева поставит на семейной могиле Эфронов памятник. Пройдет еще несколько лет, и на вопрос Анастасии Ивановны Цветаевой, как погибла Марина, дочь Елизаветы Петровны Дурново (Эфрон), тоже Елизавета, даст ответную телеграмму: «Как наша мама».
Примечания:
1. Цветаева М.И. Письма 1905-1923 / Сост., подгот. текста Л.А. Мнухина. М.: Эллис Лак, 2012. С. 174.
2. Эфрон Г.С. Письма. М.: Дом-музей Марины Цветаевой, Королев: Музей М.И. Цветаевой в Болшеве, 2002. С. 106.
3. Жупикова Е.Ф. Е.П. Дурново (Эфрон). История и мифы: Монография. М.: Прометей, 2012. С. 123.
4. Цветаева А.И. Воспоминания. М.: Изограф; Дом-музей М.И. Цветаевой, 1995. С. 411.
5. Цветаева М. Неизданное. Семья: История в письмах / Сост., подгот. текста, коммент. Е.Б. Коркиной. М.: 6. Эллис лак, 2012. С. 101.
6. Там же. С. 125.
7. Цветаева М. Собр. соч.: В 7 т. Т. 7: Письма / Сост., подгот. текста и коммент. Л. Мнухина. М.: Эллис лак, 1995. С. 91.
8. Кудрова И.В. Путь комет: В 3-ех т. Т.2: После России. СПб.: Крига; Изд-во Сергея Ходова, 2007.
С. 512-513.
9. Жупикова Е.Ф. Е.П. Дурново (Эфрон). История и мифы: Монография. М.: Прометей, 2012. С. 83.10. Эфрон А.С.
10. О Марине Цветаевой: Воспоминания дочери. Калининград: Янтарный сказ, 1999. С. 67-68.
11. Жупикова Е.Ф. Е.П. Дурново (Эфрон). История и мифы: Монография. М.: Прометей, 2012. С. 103.
12. Цветаева М. Собр. соч.: В 7 т. Т. 7: Письма / Сост., подгот. текста и коммент. Л. Мнухина. М.: Эллис лак, 1995. С. 661.
13. Жупикова Е.Ф. Е.П. Дурново (Эфрон). История и мифы: Монография. М.: Прометей, 2012. С. 77-79.
14. Там же. С. 156.
15. Там же. С. 277.
16. Там же. С. 277.
17. «Французская газета "L’Humanite" писала 8 февраля 1910 года: "Гражданка Елизавета Эфрон, рожденная Дурново, и сын ее Константин были похоронены вчера на кладбище Монпарнас. Похороны, организованные друзьями, носили частный характер. Несколько сот русских эмигрантов окружали старшего сына покойной. На кладбище были произнесены речи гр-ми Гарелиным, Рубановичем, Ивиным и Антоновым. Соц-революционная партия и несколько других русских социалистических групп возложили венки. Печальная церемония состоялась при глубоком горе и тяжелом волнении присутствующих"».
Цит. по: Жупикова Е.Ф. Е.П. Дурново (Эфрон). История и мифы: Монография. М.: Прометей, 2012. С.287-288.
18. Цветаева А.И. Воспоминания. М.: Изограф; Дом-музей М.И. Цветаевой, 1995. С. 800.
--------------
Опубликовано: Юдина И.А. Марина Цветаева и семья Дурново-Эфрон: Скрещение судеб. // «Чтобы в мире было двое: Я и мир!»: XIX Международная научно-тематическая конференция (Москва, 8-10 октября 2016 г.): Сб. докл. – М.: Дом-музей Марины Цветаевой, 2017.
«Да, я, пожалуй, странный человек, Другим на диво! Быть, несмотря на наш двадцатый век, Такой счастливой! Не слушая о тайном сходстве душ, Ни всех тому подобных басен, Всем говорить, что у меня есть муж, Что он прекрасен!..»
Это первое стихотворение, которое Марина Цветаева посвятила своему мужу Сергею Эфрону.
Муж -гимназист
Они познакомились в Коктебеле, Марину пригласил погостить ее старший друг Максимилиан Волошин. Восемнадцатилетняя Марина искала на берегу моря красивые камни, семнадцатилетний Сергей подошел и начал ей помогать. Марина посмотрела в его огромные глаза с неправдоподобно длинными ресницами и подумала:
если найдет и подарит мне сердолик, я выйду за него замуж.
Конечно, Сережа нашел этот сердолик.
Пройдет много лет, и Сергей с горечью напишет в письме к другу, что Марина не может жить без бурь и героев, которых выдумывает себе сама. Если герой оказывался ничтожеством — что ж, она скоро к нему остывала, если нет, то продолжала его придумывать. Без этого она не могла писать стихи… Но и Сергея Марина тоже придумала, сразу же назначив его, совсем еще мальчишку, застенчивого сироту трагическим рыцарем и львом. Она так и называла его: Лев, Лёва.
Необходимость соответствовать этому представлению пугала Эфрона, но выбора у него не было.
Первые совместные годы были безоблачными. Цветаева окружила Сергея какой-то даже чрезмерной заботой. Он переболел чахоткой, и Марина заботилась о его здоровье, писала его сестре отчеты о том, сколько бутылок молока он выпил и сколько яиц съел. Марина заботилась о Сергее, как мать: он был еще гимназистом, и когда родилась их старшая дочь, Аля, экстерном сдавал экзамены за восьмой класс.
Окаянные дни
Началась война, и Эфрон попытался записаться на фронт добровольцем. Его не взяли: медкомиссия видит на легких следы туберкулезного поражения, и тогда он отправляется на фронт на санитарном поезде. Потом ему удалось поступить в юнкерское училище. После революции Сергей воевал на стороне Белой Армии. Два года Марина ничего не слышала о муже, и не знала даже, жив ли он.
Марину мучила тревога, тяжелые мысли о муже изводили ее, но она была поэтом, и даже в эти два года вспыхивала, влюблялась, или придумывала себе любови. Просто чувство к Сергею было выше всего этого и занимало в ее душе отдельное место:
«Если вы живы, если мне суждено еще раз с вами увидеться, — слушайте! Когда я Вам пишу. Вы — есть, раз я Вам пишу! Если Бог сделает чудо — оставит Вас в живых, я буду ходить за Вами, как собака…», — писала она.
И со всем этим ей надо было жить, жить, выживать в голодной послереволюционной Москве. Однажды, когда все возможности раздобыть еду были исчерпаны, Марина отдала девочек в Кунцевский детский приют: ей сказали, что детей там кормят рисом и шоколадом. Когда выяснилось, что никакого шоколада нет и в помине, и дети в приюте плачут от голода, Марина забрала старшую дочь — любимую. Двух бы не втянула. 2 марта 1920 года маленькая Ирина умерла от голода.
«Старшую у тьмы выхватывая — Младшей не уберегла».
Встреча
Прошел еще один страшный год, и Илья Эренбург нашел Эфрона в Праге. Вскоре Марина получила от мужа письмо: «Мой милый друг, Мариночка, сегодня получил письмо от Ильи Эренбурга, что вы живы и здоровы. Прочитав письмо, я пробродил весь день по городу, обезумев от радости. Что мне писать Вам? С чего начать? Нужно Вам сказать много, а я разучился не только писать, но и говорить. Я живу верой в нашу встречу. Без Вас для меня не будет жизни. Живите! Я ничего от Вас не буду требовать — мне ничего не нужно, кроме того, чтобы Вы были живы. Берегите себя, заклинаю Вас… Храни Вас Бог. Ваш Сергей».
Марина выхлопотала заграничный паспорт, взяла Алю и уехала к мужу. Маленький Казанова
Три года они жили в Чехии. Сергей учился в Каровом университете, Марина с Алей снимали комнату в пригороде Праги. Здесь Эфрон и Цветаева пережили самое большое испытание для своего брака: Марина полюбила Константина Радзевича. Это был однокурсник Сергея, местный «маленький Казанова», довольно-таки заурядный человек. По своему обыкновению, Марина придумала из него героя, ночи напролет писала ему стихотворения…
Надо было выбирать: новый возлюбленный или муж. Она была в отчаянии, не спала две недели и наконец объявила, что не сможет жить, зная, что Сергей где-то совсем один.
«А я мог бы, если бы Марина попадала к человеку, которому я верил. Я же знал, что маленький Казанова через неделю Марину бросит, а при Маринином состоянии это было бы равносильно смерти», — признавался Сергей в письме Волошину.
Марина еще долго жила с ощущением, что ее заставили отказаться от невероятного счастья. Муж был для нее одновременно спасительной соломинкой и жерновом на шее. Иногда она его ненавидела, раздражалась на каждый его жест, каждое слово… Трудно было и ему, и ей.
Вскоре после этой истории у Марины родился сын, Мур. Она всегда была уверена, что отец Мура — Эфрон.
На родину
Семья переехала в Париж. Эфрон стал все чаще поговаривать о своем желании вернуться на родину. Он начал думать, что его участие в Белом Движении было продиктовано ложным чувством солидарности, что эмигранты во многом виноваты перед оставленной ими страной… Эти рефлексии привели его к сотрудничеству с советскими органами. В парижском Союзе возвращения на родину он стал одним из лидеров, участвовал в ряде сомнительных акций советских спецслужб… Дети тоже связывали свое будущее с Советским Союзом, даже Мур рвался в СССР. Первой уехала Аля. На вокзале ее провожал Бунин:
Дура, куда ты едешь, тебя сгноят в Сибири.
Если мне было, как тебе 25, я бы тоже поехал. Пускай Сибирь, пускай сгноят! Зато Россия!
Потом настал черед Эфрона — его разоблачили после одной неудачной операции, и он буквально бежал в СССР.
В этой семье Марина была единственной противницей возвращения: «там я невозможна». И она ни за что не вернулась бы, если б не муж. Однажды Цветаевой попалось на глаза письмо, которое она писала в голодной Москве в 1917 году: «Если Бог сделает чудо — оставит Вас в живых, я буду ходить за Вами, как собака…».
«Вот и поеду. Как собака», — написала она на этом пожелтевшем листе бумаги письме в тридцать девятом году.
Через несколько месяцев после возвращения из эмиграции арестовали Ариадну, а потом Сергея. Он ждал ареста — весь этот короткий период сопровождался для него сердечными приступами и паническими атаками. В эти дни Марина написала свое последнее произведение, продиктованное любовью к мужу — письмо к Берии, в котором умоляет «во всем разобраться», что прожила с мужем 30 лет и не встречала человека лучше, чем он…
Марина покончила с собой в 31 августа 41 года. Эфрона расстреляли через полтора месяца: не стало ее — не стало и его. Мур погиб на фронте.
Во всем этом горниле уцелели только Аля, выдержавшая мордовские лагеря и сибирскую ссылку, и розовый сердолик, давным-давно, в нереальной счастливой жизни, подаренной застенчивым мальчиком зеленоглазой девочке…
Рыцарь Марины
Признанные человечеством гениальные личности, великие поэты, писатели, полководцы и миротворцы в своей земной, физической жизни, как правило, тесно соприкасаются с «обыкновенными» людьми. Гении нередко черпают вдохновение в окружающей их действительности, в близких людях, без которых, возможно, не состоялось бы ни одно гениальное творение, научное открытие или решающая битва.
Эти люди подчас играют слишком важную, а порой и трагическую роль в личной судьбе «избранников человечества»…
При упоминании Наполеона Бонапарта сразу всплывает в памяти имя императрицы Жозефины, Рембрандта – Саскии, И. С. Тургенева – его трагическая страсть к Полине Виардо. Рассуждая о творчестве А.С. Пушкина, невозможно обойти вниманием Наталью Николаевну Гончарову. Многие исследователи-пушкинисты и по сей день склонны обвинять красавицу-супругу в гибели великого национального Поэта.
Сергей Эфрон и Марина Цветаева
Сергей Яковлевич Эфрон навсегда вошёл в историю, как муж другого, быть может, равнозначного Пушкину, великого русского Поэта – Марины Ивановны Цветаевой, гения поэтического «серебряного» века…
С. Я. Эфрон родился 26 сентября 1893 года в Москве, в семье народовольцев Елизаветы Петровны Дурново (1855-1910), из известного дворянского рода, и Якова Константиновича (Калмановича) Эфрона (1854-1909), который происходил из крещёной еврейской семьи. Серёжа Эфрон рано потерял родителей. Его воспитанием занимались старшие сёстры и родственники отца, близкие революционному движению. Тем не менее, опекуны постарались дать мальчику хорошее образование. Он с успехом закончил знаменитую Поливановскую гимназию, учился на филологическом факультете Московского университета, писал рассказы, пробовал играть в театре у Таирова, издавал студенческие журналы, а также занимался и подпольной деятельностью.
С Мариной Ивановной Цветаевой, дочерью известного московского профессора и пока ещё мало кому известным Великим Поэтом, Сергей познакомился в 1911 году.
Молодые люди впервые встретились в Коктебеле, на знаменитой даче художника и поэта Максимилиана Волошина, где побывала практически вся питерская и московская богема. До конца своей жизни Макс оставался для Сергея и Марины самым близким другом, а подчас выступал в роли большой и удобной «жилетки», в которую поочерёдно «плакались» молодые супруги во время частых семейных конфликтов.
На Коктебельском пляже Марина Ивановна как-то в шутку сказала Волошину, что она выйдет замуж за человека, который отгадает, какой её любимый камень.
«Марина! – сказал ей на это Макс. – Влюблённые, как известно, глупеют. И когда тот, кого ты полюбишь, принесёт тебе булыжник, ты поверишь, что это твой любимый камень!»
«Макс! Я ото всего умнею! Даже от любви!» – ответила Марина.
Сергей в тот же день нашёл и принёс ей генуэзскую сердоликовую бусу. Этот камень Марина Цветаева всегда носила с собой.
Сергей Яковлевич был на год моложе Марины. Так же, как и сама Цветаева, в раннем детстве он лишился матери, к тому же не отличался богатырским здоровьем. Семьи Марины и Сергея не были похожи и близки друг другу ни по духу, ни по убеждениям, но Цветаева, на первом этапе знакомства, искренне восхищалась Эфроном.
«Если бы Вы знали, какой это пламенный, великодушный, глубокий юноша! – писала она в письме к известному критику и философу В.В. Розанову. – Мы никогда не расстанемся. Наша встреча – чудо!»
Он представлялся ей идеалом, явлением другого века, безупречным рыцарем. Современники говорили о его благородстве, несомненной порядочности, человеческом достоинстве и безукоризненном воспитании. Однако многие исследователи жизни и творчества М.И. Цветаевой, напротив, считали Эфрона слабым, безвольным, не слишком умным и бесталанным дилетантом, рано осиротевшим мальчиком, которому просто льстило внимание такой девушки, как Марина. Такой человек никогда не смог бы стать ей мужем и опорой в традиционном понимании этого слова. Другое дело, что у Великого Поэта, раз он родился женщиной, в принципе не могло быть ничего «обыкновенного» и «традиционного»! Она ждала от него чудес. Не обмануть это ожидание – стало главным девизом и целью жизни Сергея Эфрона на долгие годы.
Эфрон сразу же становится романтическим героем поэзии Цветаевой. С ним связаны и посвящены ему более двадцати стихотворений, которые, на взгляд литературных критиков и исследователей, абсолютно лишены эротики. Это вовсе не любовная лирика, даже как бы не лирика, посвящённая женщиной любимому мужчине.
«Не ты, о юный, расколдовал её…» – иронично бросит Эфрону Софья Парнок в одном из своих произведений. «Подруга» была права: отношения Цветаева – Эфрон всегда строились на родстве душ, а не тел.
Я с вызовом ношу его кольцо! – Да, в Вечности – жена, Не на бумаге! – Чрезмерно узкое его лицо Подобно шпаге. …В его лице я рыцарству верна, – Всем вам. Кто жил и умирал без страху! – Такие – в роковые времена – Слагают стансы – и идут на плаху.
Быть мужем Великого Поэта – это не только подвиг, но и тяжкий труд. Сергей Яковлевич Эфрон в полной мере испытал это на себе уже в первые годы жизни с Мариной.
Увы! Сергей не был воином по призванию, но ему пришлось им стать. Слабое здоровье не позволило Эфрону сразу принять участие в Первой мировой войне. Из-за болезни лёгких он был признан лишь «ограниченно годным» к военной службе. В 1915 году студент Эфрон добровольно поступил братом милосердия на санитарный поезд, потом закончил «ускоренный курс» юнкерского училища. 11 февраля 1917 года он был командирован в Петергофскую школу прапорщиков для прохождения службы. Через полгода зачислен в 56-й пехотный запасной полк, учебная команда которого находилась в Нижнем Новгороде.
Осенью 1917 года прапорщик Эфрон прибыл в Москву. Марина Ивановна Цветаева, беременная уже второй дочерью, Ириной, вдохновила его принять участие в октябрьских боях с большевиками. Раз «роковые времена» уже настали, её лирический герой не имел морального права отсиживаться дома!
В эмиграции, опять же с подачи супруги, Сергей написал краткие воспоминания об этих событиях. И по сей день его «Записки добровольца» являются едва ли не единственным правдивым рассказом о Московском восстании 1917 года.
Илья Эренбург, знавший Марину и Сергея с молодости, помогавший им после Гражданской войны найти друг друга, в своих беседах с биографами и исследователями творчества Цветаевой, не раз говорил о том, что именно Марина «лепила» мужа как личность. Она строила его жизнь, принимала за него решения, направляла и поддерживала, как любящая мать поддерживает сына-подростка на нелёгком жизненном пути. Для неё это была насущная необходимость, для него - нешуточная ответственность.
После поражения белого выступления в Москве Сергею Яковлевичу вновь пришлось соответствовать героическому образу, созданному в воображении Поэта. Супруга сама собрала и проводила своего «героя» в Новочеркасск, где под командованием генералов Корнилова и Алексеева зарождалось Белое движение.
Невольно приходит в голову мысль, что, если бы не Марина Цветаева, место С.Я. Эфрона в разразившейся гражданской борьбе, скорее всего, было бы по другую сторону баррикад. По своему воспитанию, происхождению, сложившимся семейным традициям, он никак не годился на роль Белого Воина и Белого Лебедя из «Лебединого Стана», «Разлуки», «Ремесла»…
Тем не менее, на Дон Сергей прибыл одним из первых двухсот человек. Он принял участие в 1-м и 2-м Кубанских походах Добровольческой армии. В составе знаменитого Марковского полка, а потом и дивизии, прошёл всю Гражданскую войну: от взятия белыми Екатеринодара, до последней, трагической битвы за Перекопские укрепления в Крыму. За все Добровольчество (с декабря 1917 по ноябрь 1920 года) офицер Эфрон непрерывно находился в строю, никогда не служил в тыловых подразделениях или при штабе. Дважды был ранен, но не кланялся пулям и не прятался за солдатскими спинами.
«В Добровольчестве он видел спасение России и правду», – написала за Эфрона через двадцать лет Марина Цветаева. И это было истиной.
«Крестный путь» за Белое Дело, совершённый человеком, который от природы не обладал ни крепким здоровьем, ни боевым опытом, не видел в себе никаких качеств, соответствующих званию воина или борца, не может не вызвать уважение. Марина и её благословение на путь «добровольца» сделали Сергея Белым Рыцарем и стали для него всем.
На кортике своем: Марина - Ты начертал, встав за Отчизну. Была я первой и единой В твоей великолепной жизни. Я помню ночь и лик пресветлый В аду солдатского вагона. Я волосы гоню по ветру, Я в ларчике храню погоны…
Осенью 1920 г. в составе своей части Эфрон эвакуируется в Галлиполи, затем переезжает в Константинополь, оттуда – в Прагу. В 1921 году он становится студентом Пражского университета. Как и многим молодым воинам Белых армий, Сергею Яковлевичу необходимо было завершить своё образование. Но и здесь, в трудных условиях эмиграции, он остаётся верен себе. Вместо того чтобы избрать какую-нибудь более совместимую с жизнью профессию, Эфрон поступает на философский факультет, становится членом русской студенческой организации, затем - союза русских писателей и журналистов в Праге.
Марина Цветаева, оставаясь в Москве, более двух лет ничего не знала о судьбе мужа. Она считала Сергея погибшим, сама стояла на грани отчаянья из-за потери их младшей дочери Ирины, которая умерла в 1920 году. Лишь летом 1921 года общий друг Цветаевой и Эфрона И. Эренбург нашёл способ сообщить Марине, что её муж жив и находится в Константинополе. В мае 1922 года Цветаева с дочерью Ариадной отправились к нему.
Ариадна и Ирина Эфрон, 1919
В биографических исследованиях жизни Марины Цветаевой нередко фигурирует версия о том, что встреча супругов после долгой разлуки не была столь уж радостной и счастливой. Сказалось то, что за плечами «молодого ветерана» теперь лежал опыт поражения, разочарования, потери родины и привычного уклада жизни. Кроме того, Сергей вновь был недоучившимся студентом и не мог уделять много времени семье. Марина с дочкой поселились в пригороде Праги (жить в городе им было не по карману). Эфрон жил в студенческом общежитии и навещал жену лишь наездами. Когда Цветаева проезжала через Берлин, который в то время стал столицей русского издательского дела, она задержалась там более чем на месяц. По дороге к мужу у знаменитого Поэта вспыхнул и быстро отгорел весьма скандальный роман с редактором издательства «Геликон» А.Г. Вишняком. Слухи в эмиграции распространялись быстро, и супруг не мог об этом не знать.
Однако, по воспоминаниям дочери Поэта Ариадны Эфрон, несколько лет в Чехии были самым счастливым временем для их воссоединившейся семьи. Бытовые условия жизни чешской деревни, конечно, оставляли желать лучшего. Почти всё приходилось делать своими руками: пилить дрова, топить печь, носить воду из колодца, прибираться в доме…
Под влиянием Марины, С.Я. Эфрон снова начал писать. В Праге он организует Демократический союз русских студентов и становится соредактором издаваемого Союзом журнала «Своими путями», участвует в развитии евразийского движения, получившего широкое распространение среди российской эмиграции как альтернатива коммунизму. Со временем политика стала главным интересом жизни «молодого ветерана». С. Я. Эфрон примыкал к левой части евразийского движения, которая, по мере углубления раскола евразийства все лояльнее относилась к советскому строю.
В 1923 году у Цветаевой вновь возникает непродолжительный, но бурный роман, теперь уже с близким знакомым С.Я. Эфрона по Константинополю, К.Б. Родзевичем. Поэту необходимо было черпать вдохновение в окружающей природе, в окружающих людях, в текущей жизни. Сергей уже не мог ей этого дать. Время «романтического героя» прошло. Он и сам вполне осознавал своё положение, но вывести себя и Марину из заколдованного круга – превосходило его душевные силы.
В одном из писем к Максимилиану Волошину Сергей Яковлевич решился высказать всё, что накопилось в его душе:
«Марина – человек страстей. Отдаваться с головой своему урагану для неё стало необходимостью, воздухом её жизни. Кто является возбудителем этого урагана сейчас – не важно… Всё строится на самообмане… Громадная печь, для разогревания которой необходимы дрова, дрова и дрова. Ненужная зола выбрасывается, а качество дров не столь важно… Нечего говорить, что я на растопку не гожусь уже давно…»
В длинном и полном отчаянья письме-исповеди Эфрон временами предстаёт перед далёким адресатом в облике эгоистичного мальчика, который требует лишь внимания и участия к себе, обвиняет Марину в прошлых и настоящих изменах:
«В день моего отъезда (из Москвы в Новочеркасск в 1917 г. – Е.Ш.), когда я на всё смотрел «последними глазами», Марина делила время между мной и другим, которого сейчас называет со смехом дураком и негодяем…»
«Марина рвётся к смерти. Жизнь давно ушла из-под её ног. Она об этом говорит непрерывно… Я одновременно и спасательный круг, и жернов на шее. Освободить от жернова нельзя, не вырвав последней соломинки, за которую она держится…»
Эфрон говорит о том, что он бы принял решение и ушёл, если бы был уверен, что Марина будет счастлива, как женщина или хотя бы найдёт в своём очередном «увлечении» близкого ей по духу человека. Но он знал Константина Родзевича гораздо лучше, чем сама Цветаева. В отличие от неё, у Эфрона не было никаких иллюзий на его счёт. Поэтому, предлагая супруге развод, Сергей, как и раньше, не предпринял реальных шагов для окончательного разрыва. Он вновь предоставил Марине, как любящей матери, не столько право, сколько обязанность решить всё за него. И Цветаева решила.
Георгий Эфрон
В феврале 1925 года она родила себе другого, более любимого сына – Георгия, которого в семье называли Мур. Цветаева растворилась в любви к обожаемому ребёнку и своём творчестве. Эфрону, у которого не было спасательного круга стихотворства, как и чёткой уверенности в том, что он тоже стал родителем, пришлось выживать в одиночку.
В 1926 году семья перебралась из Чехии в Париж. Сергей Яковлевич так и не приобрёл никакой необходимой профессии. Ради заработка он поступает рабочим на один из заводов «Рено». Одновременно работает соредактором парижского журнала «Вёрсты». В 1927 году Эфрон снялся во французском фильме «Мадонна спальных вагонов» (режиссёры Марко де Гастин и Морис Глэз), где сыграл роль заключенного-смертника в батумской тюрьме. Эти 12 секунд на экране, можно сказать, предвосхитили его собственную дальнейшую судьбу.
В 30-е годы Сергей Яковлевич начал работать в «Союзе возвращения на родину», а также сотрудничать с советскими спецслужбами. С 1931 г. он являлся сотрудником Иностранного отдела ОГПУ в Париже. Использовался как групповод и наводчик-вербовщик, лично завербовал 24 человека из числа парижских эмигрантов. С 29 мая 1933 года - член эмигрантской масонской ложи «Гамаюн». 22 января 1934 возведён во 2-ю степень, а 29 ноября 1934 - в 3-ю степень.
До сих пор остаётся открытым вопрос: знала ли Марина Цветаева о том, что её Белый Рыцарь и герой Перекопа – советский агент? Скорее всего, она догадывалась об этом, но боялась признаться в своих тяжких подозрениях даже самой себе.
Сергей, которого она всю жизнь «лепила» и вела по жизни, вдруг изменил ей. Он изменил не с женщиной, не с «телом» (такую измену Марина простила бы легко). Он изменил самому дорогому, что она любила в нём: стал «идейным» и духовным предателем всего, что было дорого им обоим. Всего, что связывало их долгие годы.
Психологический надлом, который сопровождал дальнейшие отношения Цветаевой с мужем, сглаживался только творческой самоотдачей. Возможно, Марина, смирившись с неизбежностью, просто прятала голову в песок: в конце концов, какое дело Поэту, небожителю и собеседнику Муз до грязных политических интриг?
Но интриги коснулись самого дорогого. Настоящая гражданская война разразилась в рамках семьи Цветаевой-Эфрона уже в начале 30-ых годов. Марина Ивановна в полной мере вкусила «прелестей» жизни при большевиках. Евразийских взглядов мужа она никогда не разделяла, а к его политической деятельности и идеям «возвращенчества» относилась весьма скептически. Много лет Цветаева безуспешно пыталась противодействовать попыткам Сергея Эфрона затянуть в политику их детей. Отец – опытный вербовщик – очень быстро привлёк на свою сторону Ариадну, которая во многом сочувствовала его взглядам. Молодая девушка искренне хотела вернуться на родину, где, казалось, перед ней могли открыться большие перспективы. Цветаевой удалось отстоять только Мура.
В 1937 году агент С.Я. Эфрон, вместе с генералом Скоблиным, тоже агентом НКВД и бывшим «первопоходником» Белого движения, был замешан в похищении председателя РОВС (Русского Общевоинского Союза) генерала Е.К. Миллера.
Согласно одной из версий, Сергей Яковлевич Эфрон также был причастен к убийству Игнатия Рейса (Порецкого) – советского разведчика, который отказался вернуться в СССР. В октябре 1937 года «провалившегося» агента Эфрона вывезли в Гавр, откуда пароходом - в Ленинград. Вслед за ним была вывезена в СССР и его семья.
Ариадна Эфрон уехала чуть раньше и добровольно, а у Марины Ивановны и Мура, которые в любой момент могли стать жертвами как НКВД, так и белоэмигрантского «активизма», не оставалось другого выхода. Конечно, Цветаева могла бы обратиться к французским властям и попросить их помощи, но надеяться на что-то реальное не приходилось. Эмигрантское сообщество с радостью приняло бы обратно автора «Лебединого Стана» и «Перекопа», но никогда не простило бы жену советского шпиона и предателя. Отречься от человека, который попал в беду, для Цветаевой было немыслимо. В 1938 году Марина Ивановна приняла решение следовать за мужем.
По возвращении в Советский Союз Эфрону и его семье предоставили государственную дачу НКВД в подмосковном Болшево. Вскоре после возвращения была арестована дочь Сергея Яковлевича Ариадна. Она десять лет провела в тюрьме и колымских лагерях, была реабилитирована лишь в 1955 году.
Самого Эфрона арестовали 10 ноября 1939 года. Он был осужден Военной Коллегией Верховного Суда СССР 6 августа 1941 года по ст. 58-1-а УК, приговорён к высшей мере наказания. Был расстрелян в августе 1941 года.
31 августа 1941 года в Елабуге свела счёты с жизнью Марина Цветаева – великий русский национальный Поэт.
Её сын Георгий Сергеевич Эфрон (Мур) погиб во время Великой Отечественной войны.
С.Я. Эфрон, безусловно, сыграл роковую роль в судьбе Марины Цветаевой, а также и в судьбе всей своей семьи. Белый Рыцарь навсегда слетел с высокого пъедестала, возведённого ему гениальными стихами Великого Поэта. От добровольца и «первопоходника», как от предателя Белого Дела, открестились все вчерашние соратники. Советские спецслужбы наградили своего агента репрессиями и расстрелом.
Пожалуй, только Цветаева и могла по-настоящему понять, что двигало её Белым Лебедем, когда он, оторвавшись от неё, примерил на себя чужую, так ненужную ему роль агента ОГПУ-НКВД. Она знала, что Сергей Яковлевич, её Серёжа никогда и ничего не делал во зло, что он отнюдь не был слабым, запутавшимся человеком, как это сегодня пытаются объяснить многие историки Белого движения и биографы М. Цветаевой.
Сергей Яковлевич, как и многие эмигранты, очень хотел вернуться на родину. Он хотел быть вновь полезным своей стране, мечтал реализовать свой духовный и интеллектуальный потенциал, изменить к лучшему жизнь своих подрастающих детей и, может быть, вернуть себе главное, что было в его жизни - Марину. И последнее, вопреки всему, ему удалось.
В 1941 году, в тридцатилетие их первого знакомства, Цветаева буквально прокричит Сергею в вечность своё стихотворение 1920 года:
Писала я на аспидной доске, И на листочках вееров поблеклых, И на речном, и на морском песке, Коньками по льду, и кольцом на стеклах, И на стволах, которым сотни зим, И, наконец, - чтоб всем было известно! – Что ты любим! любим! любим! любим! – Расписывалась - радугой небесной. Как я хотела, чтобы каждый цвел В веках со мной! под пальцами моими! И как потом, склонивши лоб на стол, Крест-накрест перечеркивала - имя... Но ты, в руке продажного писца Зажатое! ты, что мне сердце жалишь! Непроданное мной! внутри кольца! Ты - уцелеешь на скрижалях.
Она пережила Эфрона лишь на несколько дней. Любящему сердцу не нужно извещения о том, что его часть мертва. Оно перестаёт биться и умирает…
