13 ноября, причастившись Святых Христовых Таин, на 92-м году жизни мирно отошел ко Господу один из старейших клириков Московской епархии протоиерей Феодор Полевич. Гроб с телом отца Феодора был перенесен в Никольскую церковь села Черкизово, где до самого погребения священнослужители Коломенского благочиния читали Святое Евангелие и служили панихиды.
В юности работал воспитателем детского дома. Когда началась война, детский дом оказался на оккупированной территории. Фашисты хотели забрать детей на работы в Германию, но молодой воспитатель своей отчаянной смелостью и силой убеждения смог спасти сирот.
В конце 1940-х гг. Федор Полевич поступил в Московскую Духовную семинарию, где учился 3 года.
В 1950 г. в Ризоположенском храме города Москвы Феодор Полевич был рукоположен во диакона, а немногим позже, 16 июля, епископом Можайским Макарием был рукоположен в сан священника.
Началось служение отца Феодора в церкви Преображения Господня в селе Верзилово, под Воскресенском, где он прослужил 7 лет.
На протяжении всей своей долгой жизни отец Феодор был настоятелем многих храмов: в городах Серпухове, Дмитрове, в Коломенском селе Черкизово. Служил в храме Успения Божией Матери в Вешняках (Москва), в Крестовоздвиженском храме села Марчуги, в Михаило-Архангельском храме села Карпово, в Иоанно-Златоустовском храме в Новлянском квартале Воскресенского округа. Служил клириком Богоявленской церкви города Коломны. Из этого храма ушел протоиерей Федор Полевич на покой, но не прекратилось его служение церкви.
Все годы усердного служения отца Феодора его опорой и помощницей более 50-ти лет была его супруга, матушка Анна Николаевна, стойко разделявшая все трудности и испытания, выпавшие на их долю. Они вырастили и воспитали троих детей.
Отца Феодора знали как доброго пастыря, мудрого любвеобильного батюшку. До глубокой старости сохранил он ясную память. Где бы он ни появлялся, тотчас же оказывался в окружении людей, протягивающих ладони под благословение. Редкий день дом отца Феодора обходился без гостей. Духовные чада из Воскресенска, Коломны, Вешняков — отовсюду, где пришлось служить отцу Феодору, — ехали к нему со своими вопросами, житейскими проблемами и уезжали утешенными. Протоиерей Феодор до конца своих дней оставался теплым молитвенником перед Богом за страждущих.
Исполненный высокого благоговения к своему пастырскому званию, 59 лет он молился у престола Господня за всех людей, приносил бескровную жертву. Свое последнее участие в Божественной литургии он совершил в Успенском храме Брусенского женского монастыря города Коломны за четыре дня до своей кончины.
Отпевание протоиерея Феодора Полевича состоялось 15 ноября после Божественной литургии в храме святителя Николая села Черкизово. Отпевание совершил благочинный церквей Коломенского округа протоиерей Владимир Пахачев в сослужении священнослужителей Коломенского благочиния. Никольский храм с трудом вместил всех желающих проститься с отцом Феодором.
После отпевания гроб с телом почившего при пении ирмосов «Помощник и покровитель» был обнесен вокруг храма, и траурная процессия проследовала на Черкизовское кладбище, где и было совершенно погребение. Долго над могилой отца Феодора слышалось церковное пение. Люди прощались с честным пастырем.
Да упокоит Господь Бог наш в селениях праведных душу верного раба и служителя Своего новопреставленного протоиерея Феодора. Вечная ему память!
Протоиерей Федор Соколов.
21 февраля 2000 года, в день памяти своего небесного покровителя великомученика Феодора Стратилата, погиб в автомобильной катастрофе протоиерей Феодор Соколов, настоятель Спасо-Преображенского храма в Тушине. Сотни прихожан лишились мудрого духовного наставника, осиротела большая семья отца Феодора - жена и девять детей. Невозможно передать словами горе его матери.
Протоиерею Феодору Соколову был всего сорок один год. И по всем земным меркам ему бы еще жить да жить... По христианским же понятиям человек умирает тогда, когда его душа более всего созрела для перехода в жизнь иную.
Вся его жизнь была пламенным горением любви ко Господу и людям. О. Феодор родился в семье, глубоко укорененной в православной вере. Его дед, Петр Никологорский, был сыном дьячка, воспитывался в Московской духовной семинарии. В послереволюционные годы семья была репрессирована, и родственники распределили детей по семьям, проживавшим в иных местах, где власти не знали о происхождении ребенка.
Вот что пишет в своей книге «Правдой будет сказать» старший брат о. Феодора Серафим, в священстве - епископ Новосибирский и Бердский Сергий: «Мне, милостию Божией, суждено было родиться в семье московского священника, прослужившего у престола Божия более сорока лет в одном приходе и благим примером побудившего всех своих пятерых детей связать жизнь со служением Церкви Божией. Только сейчас я осознаю всю глубину духовной жизни моего отца-священнослужителя, сумевшего сохранить сердечный мир и неподдельное уважение ко всем людям, несмотря на то, что в сталинских лагерях погиб его отец и наш дед, тоже священнослужитель, что по приказу "тройки" был расстрелян по навету старший брат, что семья была до нитки обобрана воинствующими безбожниками и сам он, как "лишенец", не был допущен к вступительным экзаменам в высшее учебное заведение.
Отец простил всех, как учит и к чему призывает нас Евангелие, и поэтому, когда несколько лет назад стали открывать секретные архивы и мир узнал о великих жертвах тех лет, он был совершенно спокоен и явно не хотел вспоминать прошлое. Эту умиротворенность он передал и нам, своим детям, что мне лично позволило при
открывшихся для Церкви благоприятных обстоятельствах для проповеди и самого широко служения сразу же, не оглядываясь назад, включиться в созидательную работу.
Воспитанием нашим в основном занималась мама, художница по образованию, но отложившая мольберт и кисть на многие годы и, таким образом, принесшая в жертву свой талант ради всестороннего развития своих детей. Благодаря этому все мы были воспитаны в духе церковности и получили прекрасное образование, в основном музыкальное. После достижения совершенного возраста у всех нас постепенно сложилось убеждение, что жизнь свою мы должны посвятить служению Церкви, хотя отец нас никогда к этому не призывал».
Большое влияние на воспитание юных душ в годы безверия оказал дедушка со стороны матери Николай Евграфович Пестов. После вечернего чая никто не расходился. Часам к шести на террасу собиралась детвора от шести до шестнадцати лет, многие с родителями. Содержание бесед во многом отличалось от тех, которые Николай Евграфович проводил с ребятами в детстве. Он уже не читал жития святых по святителю Димитрию Ростовскому, говорил: "Это написано в основном монахами и для монахов, написано в далекие от нас времена. Наставления для монахов не годятся для веселой молодежи, начинающей свою жизнь в суете шумной огромной столицы. В разные времена Бог посылал еврейскому народу разных пророков. Теперь верующие люди должны руководствоваться современными наставниками, а духовная литература должна соответствовать умственному развитию новых людей». Он обсуждал со слушателями характеры и поведение героев всем классической художественной литературы. Николай Евграфович критически относился, например, к Лермонтову, возмущался поведением Печорина, называя его подлецом. Лермонтов находил что-то прекрасное в образе демона, а Николай Евграфович доказывал, что в сатане нет ничего привлекательного, а только ложь, гнусность и греховная скверна.
Николай Евграфович приводил примеры из жизни замечательных современников, со многими из которых он встречался в жизни. Слушатели ловили каждое его слово, сидели, затаив дыхание. Потом многие высказывались, задавали вопросы. Николай Евграфович отвечал, ссылаясь на тексты Священного Писания, как на руководство в жизни, как на свет, озаряющий путь человека. Николай Евграфович задавал детям вопросы, спрашивал, как следовало бы поступить христианину в том или другом случае. Часто начинались горячие диспуты. Николай Евграфович, пользуясь своим авторитетом, ссылался на подобные ситуации в жизни святых, приводил яркие примеры из жизни подвижников благочестия. Он не делал ударений на внешнюю обстановку, но подчеркивал внутренний мир человека, его духовный рост, цель его жизни.
Эти беседы длились около двух часов и оставляли у всех глубокое впечатление, ибо слова Николая Евграфовича были как зрелые духовные семена, падающие на мягкую почву молодых и чистых сердец. Когда Николай Евграфович гулял в ограде храма, ребята часто окружали его и происходили подобные встречи: в тени вековых лип, сидя на лавочках и на траве, дети внимали словам дедушки. Среди них был Миша Крюков, друг Феди. Миша теперь иеромонах Иероним, служит священником в селе Гребнево, говорит прекрасные проповеди и молится над могилой Николая Евграфовича, похороненного за алтарем храма. Да и почти все мальчики, слушавшие в 70-е годы Николая Евграфовича, стали священниками: трое сыновей отца Владимира Недосекина, сыновья отца Георгия Рзянина, прослужившего в Гребневе дольше всех.
Павлик Вишневский, часто подолгу гостивший у Соколовых, служит священником в Москве. Двоюродный брат его Коля (сын отца Петра Деревянко) стал архимандритом Петром. Перечисленные мальчики были товарищами детей семьи Соколовых. Летом они все вместе ходили в храм, гуляли по лесу, играли в крокет и т.п. С некоторыми дети познакомились во время паломнических поездок с родителями.
Из воспоминаний мамы отца Феодора - Натальи Николаевны:
«В конце 60-х годов советская власть не допускала несовершеннолетних к участию в богослужении. Феденька разложил с отцом на столе карту Москвы, отметил крестиками открытые в те годы храмы: их было совсем немного, около сорока. Отец Владимир объяснил сыну, на каком транспорте и куда удобнее доехать. Феде хотелось все посмотреть. Он объехал многие храмы, но лучше собора в Елохове не нашел и тоже стал ездить туда».
В 1979 г. Ф. Соколов окончил школу, в 1977-79 гг. проходил военную службу, был десантником. В 1979 г. он поступил в Духовную семинарию, в 1982 - в Академию, в 1986 г. стал кандидатом богословия; с 1979 по 1990 г. был референтом Святейшего Патриарха Пимена. 7 августа 1982 г. рукоположен во диакона, а 6 января 1983 г. - во иерея. Первым
храмом, где служил о. Феодор, был храм Успения Пресвятой Богородицы в Гончарах.
21 мая 1990 г. протоиерей Феодор Соколов был назначен настоятелем в храм Преображения Господня в Тушине. В это время от храма оставались одни стены, а на территории были склад и свалка. Но богослужения начались сразу же; через 20 дней о. Феодор отслужил заупокойную службу сорокового дня по Святейшему Патриарху Пимену и молебен на начало благого дела, а 17 августа храм освятил Святейший Патриарх Алексий II.
За время своего служения о. Феодор не только полностью восстановил храм, но и сделал его поистине центром духовного притяжения: за Великий пост здесь принимает причастие 10 000 человек, на обычных воскресных службах к Святой Чаше подходят сотни причастников.
С 1995 г. о. Феодор был заместителем председателя Синодального отдела Московского Патриархата по взаимодействию с вооруженными силами и правоохранительными учреждениями. Свою последнюю церковную награду - наперсный крест с украшениями - он получил 7 апреля 1999 г.
Семья батюшки была многодетной. Девятый ребенок появился на свет 5 января 2000 г., когда о. Федор сопровождал Святейшего Патриарха в поездке по Святой Земле. Девочку назвали Анной. А в день своего святого, полтора месяца спустя, о. Феодор после богослужения отправился в однодневную командировку по линии МВД в г. Плесс Ивановской области. Машину вел друг и водитель о. Феодора Георгий. До Плесса оставалось 40 км, когда произошло столкновение, в котором не было виновных...
За свою короткую жизнь он успел восстановить храм, собрать одну из самых больших общин в Москве, заложить фундамент новых отношений Церкви и армии (ему
принадлежит право называться первым военным священником в возрождающейся России), примирить с Богом сотни заблудших душ в местах лишения свободы.
Щедро награжденный от Бога многими талантами, он стяжал редкий для наших дней дар - дар любви. Ниже с небольшими сокращениями приведен отрывок из книги о протоиерее Феодоре Соколове "Дар любви" - воспоминания Галины Соколовой, жены отца Феодора:
«Родилась я в белорусской деревне, в Полесье, а в Москву приехала после школы в 1980 году - надо было помочь сестре. Мама отпустила меня в Москву с благословением обязательно посетить Троице-Сергиеву Лавру, и после первого же моего посещения Лавры я отчетливо поняла, что моя дальнейшая жизнь может быть связана только с ней и с Богом.
Вскоре я стала работать в семинарской столовой. Жила вместе с сестрой Верой, которая перебралась в Загорск (так в то время назывался Сергиев Посад) еще до моего приезда, вместе с ней и работала. Полтора года моей жизни в Лавре - это кладезь, из которого я черпаю и по сей день. Именно там я увидела и почувствовала светлую и чистую жизнь, совершенно иную, ни на что не похожую. Я благодарю Господа, что Он сохранил юность мою и наполнил Своей благодатью. Теплым светом озаряются мои воспоминания о первых встречах с Федюшей. Федюша мне потом рассказывал, как он впервые меня увидел: «Ребята наши все про тебя говорили: у нас новенькая появилась, уж такая веселая. Я стоял с ребятами, а ты столы вытирала. Я посмотрел на тебя сбоку и говорю им: вот хорошая-то матушка будет. И все. Без всякой связи с собой».
Однажды Федя пришел со своим другом Николаем Кондратьевым в столовую в перерыве между обедом и ужином. Сели они за стол, расположились, открыли принесенную с собой коробку и сидят. Я занимаюсь своими делами, прохожу мимо, а Николай Кондратьев, друг Федюшин, говорит мне: «Матушка, как тебя зовут?» - «Да ладно вам, - говорю,- вы знаете как. Матушкой меня зовут». - «Нет, ты скажи имя, мы в первый раз пришли». - «Галя меня зовут». -« Матушка, принеси нам чайку». Я принесла, обслужила их и пошла себе. А когда они уходили, Федюша ко мне обратился: « Матушка, попейте чайку с халвой, мы вам тоже оставили». - «Спасибо, - говорю, - мне сейчас некогда, я потом попью». -« Вы точно возьмете?» - «Точно. Вот дело доделаю, возьму вашу халву и съем за ваше здоровье». Конечно, я забыла про эту халву. А на ужин они приходят, подходят ко мне: «Ну, как, матушка Галя, халва вкусная? Понравилась?» А я говорю: «Ах, забыла, конечно». Они так расстроились! Федюша потом говорил: «Пошли к столу, где сидели, смотрим - коробочка стоит пустая». Я их потом успокаивала: «Ничего, ребята съели за ваше здоровье, какая разница». Этот случай с халвой нам с Феденькой очень памятен, и поэтому халву в нашем доме все любят.
Когда я впервые увидела его глаза, я почувствовала, что он не такой, как все, чем-то он отличался. В то время знать этого я не могла, я тогда еще даже имени его не знала. Наверное, это наши души друг другу знаки подавали: вот я. Так мы и познакомились.
Потом я его видела издали, но он ко мне не подходил. С того времени у меня появилась к нему не то чтобы симпатия, а я стала выделять его среди других. Помню, на Пасху, выхожу в зал, смотрю - сидит за третьим столом... в подряснике! Я так испугалась, и быстрей обратно на кухню. Думаю: «Мамочки мои! Он, наверное, женат, уже диакон, а я о нем думала! Грех-то какой! Что делать?» Пошла к нему, а он сидит, смотрит на меня и улыбается. Я подхожу, переборов волнение, и говорю: «Христос воскресе!» - «Воистину воскресе!» - «Кто ты?». Федюша мне рассказывал: «Я сразу понял, что ты выглядывала и потом ушла. А когда спросила «кто ты», я понял, что ты имеешь в виду, понял, что я тебе небезразличен, и успокоился». «Не волнуйся, - он мне тогда ответил, - меня благословили носить подрясник». Вздохнула я с облегчением и пошла, успокоенная тем, что нет греха в том, что я о нем думала. А потом началось лето, и Федюша уехал со Святейшим. Я тогда даже не знала, что он иподиакон у Патриарха. За мной ухаживали разные мальчики. Ну, как ухаживали: подойдет, принесет яблочко, пирожок, угостит или вызовется провожать домой. Ходили мы обычно втроем: моя сестра Вера, подружка наша Мария и я. В случае, если к нашей компании добавлялся провожатый, это сразу замечалось. В семинарии же все открыто, все перед глазами: ага, понятно...
Лето прошло, а Федюши нет. Потом наступил праздник Преподобного Сергия, осенний. Ах, мамочки мои, пришел! Я тогда мыла посуду… И он остался у меня около мойки, покуда я всю посуду не перемыла. Обычно я все быстро делаю, а тут смотрю - посуда-то у меня не вымывается. Все мою и мою, а он все говорит и говорит. Уже все отдыхают, чай пьют, а я все мою и мою. Мария, что с нами жила, раз пройдет мимо, второй, третий, все смотрит, повара косятся. Они все знали, кто он такой, а я-то не знала. Думала, просто Федя, семинарист. И только когда он наговорился вдоволь, а я вымыла все кастрюли, черпаки, он со мной распрощался. Дома Марийка и Вера в два голоса устроили мне взбучку: « Ты знаешь, с кем ты стояла? Ты знаешь, что он у Патриарха иподиакон? У него семья какая, 
отец - священник! У тебя начинается серьезная жизнь. Брось свои шутки. Надо быть серьезней, в конце концов». Я про себя думала: «Не могу я быть другой, мрачной, серьезной, нет во мне этого», - но отвечала: «Ладно, буду». Потом, между Преподобным и Покровом, он подходил ко мне и все приглашал в Москву, в Елоховский собор на службу. Я же, «пропесоченная» Марийкой и Верой, отвечала: «Да у нас и тут службы очень хорошие, и тут очень красиво поют». Мне не хотелось признаться, что я нигде, кроме Загорска, не была. Я пошла к батюшке, и он меня благословил на поездку. Приехала я в собор и во время службы даже встретилась с ним взглядом. Но как служба отошла, я пошла по всем иконам. Никто меня этому не учил, но я чувствовала в этом какую-то потребность и всегда после службы ходила по иконам. Я подхожу к мощам святителя Алексия, к Казанской, к другим иконам, а везде ж очереди. Покуда это я очереди выстою, покуда приложусь, уже и храм пустой. Вышла из собора, когда в нем полы мыть заканчивали. А Федя что? Служба закончилась, Патриарх уехал, он оделся и стоит у храма, меня караулит. Стоял, стоял и решил, что он меня проглядел, что я уже уехала, повернулся и пошел к метро. Так было несколько раз, и только на Покров Божией Матери состоялась наша первая прогулка.
…На Преподобного Сергия на всенощной я не была, дежурила. Он пришел в столовую, принес благословленный хлеб, дал мне его и при этом мою руку как сжал! У меня внутри все загорелось. Я схватила этот хлеб: спаси, Господи! Столько много я никогда не видела. Нам давали по кусочку, так благоговеешь над этим кусочком, не знаешь, как его скушать. А тут - целый хлеб! А на утро в Успенском соборе Лавры была патриаршая служба. Я в тот день не работала. Подхожу к собору, ребята семинаристы меня все знали, пропустили по левому ходу, и я встала около хора. Стою, молюсь, смотрю - Федя выходит. После службы мы вместе с Верой втроем прошлись. На Покров Федя меня пригласил в Елоховский. Он потом рассказывал: «Я решил, буду в соборе тебя ждать, не на улице, а внутри». И потом, когда мы гуляли, он говорил: «Понял я, почему не мог тебя дождаться раньше. Ты ходишь по всем иконам, прикладываешься, а везде очереди, я и уходил раньше, тебя не дождавшись. Прости меня, пожалуйста». И вот на Покров я отстояла очередь к святителю Алексию, иду к Казанской - стоит около иконы с портфельчиком, улыбается, ждет меня! Я приложилась к Казанской, потом пошла к святителю Николаю, к Матери Божией «Взыскание погибших», потом мы уже вместе вышли из собора, перешли улочку и пошли вперед. Моросил дождик. Первый раз идем вдвоем, а я и не знаю, как себя вести. Помню, портфель у него был новый. Он к нему, наверное, еще не привык, и говорит: «Я тебе сейчас просфорочку достану». Открывает портфель, и все из него посыпалось на асфальт. Собрали мы рассыпанные вещи, он выпрямился, и я машинально его под руку - хвать, чтобы держаться удобней. Тут же сама испугалась своей смелости, руку отдернула, а он говорит: «Бери, бери». С каким трепетом положила я потихонечку свою руку на его! В этот день мы гуляли около Данилова монастыря, прошлись в Донской и Новодевичий - казалось, всю Москву исходили. Потом пошли в кафе, кофе пили. Он мне стакан подает, а я не пью, потому что в стакане ложка. Я думаю: «Как же я возьму этот стакан, если ложка там мешается? И куда мне ее положить? На стол не положишь - грязный, а начнешь пить - она по лицу стукнет. Нет, буду ждать, как он сделает». Смотрю, он спокойно одним пальчиком ложку придерживает и пьет. «Вот, - думаю, - голова садовая, таких мелочей не знаю». Потом я, конечно, ему все рассказывала. Он меня так жалел! « Бедненькая ты моя, - приговаривал, - досталось тебе со мной. У тебя все так просто. Меня просто поразила твоя простота, непосредственность. Так это мне понравилось! Увидел я, что не старалась ты понравиться, не обдумывала, что и как сказать, а была сама собой. Я тебя люблю за эту простоту и доброту. Больше мне ничего не нужно». После праздника Покрова, Божья Матерь взяла нас под Свой покров. Буквально после первой же прогулки он мне сделал предложение.
На следующий день после праздника встретились мы после работы. Из Лавры вышли, идем по аллейке, и я ему рассказываю, что у нас на кухне уже разговоры пошли. Когда в семинарии узнали, что Федюша стал за мной ухаживать, тут враг стал действовать открыто. Если другой юноша подходил или даже провожал, никаких особенных препятствий извне не было. Даже «вразумления» сестры были общевоспитательного характера: она не требовала от меня, чтобы я вовсе не общалась с мальчиками, а лишь призывала к серьезности. Но как только появился Федюша, я сразу почувствовала давление. Помню, меня две девушки вызвали на улицу и говорят: «Ты знаешь, из какой он семьи? Ты знаешь, какая у него мама? Она такая мадам, она вся в золоте, она в шляпе, у нее такие прически, она так одевается! А ты какая?» Я стою и молюсь про себя: «Господи,
помоги!» Очень скоро я узнала, что мама Федюши совсем не такая, какой мне ее рисовали. Так враг стремился разрушить наш будущий брак в пору, когда мы сами с Федей о нем и не думали. Не стала я ему рассказывать об этой истории с девушками, только посетовала, что беспокоюсь по поводу разговоров на кухне. «А чего беспокоиться? Я уже обдумал, как познакомлю тебя с мамой и папой. Галочка, ты выйдешь за меня замуж?». Что я пережила в тот момент - не берусь описывать. Помню, что растерялась, не ожидала, что так вот сразу все произойдет, и говорю: « Ой, страшно даже и подумать. Я ведь из деревни, а ты из Москвы. У тебя семья вон какая, а мы простые люди». Долго мы потом беседовали. О том, как он представит меня своим родителям, как будем просить их благословения на брак. Говорил, конечно, он, я же слушала и удивлялась: передо мной открывался мир, о котором я никогда не слышала, даже в книгах не читала. «Я тебя поторопил с ответом, но ты не спеши, подумай. Ты должна знать, на что решаешься. Ты знаешь, какой должна быть матушка? Я же буду священником, и кто знает, какое будет время? Мой дедушка был дьяконом, он за веру Христову пострадал. Церковь всегда переживала притеснения. Ты сейчас только к вере пришла и многого не знаешь, а сумеешь ли нести крест матушки, жены священника? В жизни все может быть, и насмешки: «Жена попа», чувствуешь ли ты готовность к этому» Я так посмотрела на него и говорю: «Федюша, куда ты, туда и я. Я тебе полностью доверяю. Будем молиться, чтобы Господь нас сохранил, чтобы я сумела быть твоей матушкой, деток воспитать». - «Нужно будет жертвовать собой». - «Как жертвовать, чем?» -«Своей молодостью, своей жизнью. Мы с тобой сейчас поженимся и, если Господь нам даст деток, не будем жить и веселиться, как сейчас. Это сейчас нам с тобой так весело, так хорошо. Закончатся сплошные воскресенья, наступят будни. Будет свой приход, нужно будет держать себя в каких-то рамках. Сумеешь ли ты все это перенести?» - «Я знаю одно, Федюша, ты у меня есть, и я буду стараться вести себя так, как ты мне будешь подсказывать, и все силы приложу к тому, чтобы тебе никогда не пришлось за меня краснеть». Конечно, я тогда и не представляла всего, что меня ждет на самом деле, какой крест несет матушка, какой она должна быть. Он-то знал, когда предостерегал меня, и знал не только по книгам. А я даже и не задумывалась о той огромной разнице, которая существует между женой священника и мирянина. Теперь-то я знаю, что заключается она не в привилегиях, а в обязанностях: как вести себя с людьми, как деток воспитывать. Слова апостола Павла: «Жена - слава мужа» относятся ко всем женщинам, но в первую очередь к женам священников.
Своим родителям Федюша меня представил еще постом. «Я так волновался перед тем, как сказать им, что встретил девушку, на которой хотел бы жениться, - вспоминал Федя. - Приехал после занятий пообедать, чтобы потом вечером служить с Патриархом, и за обедом рассказываю, как идут занятия, что сейчас собираюсь на службу со Святейшим, а сам все думаю, как же мне сказать маме с папой? Второе кончаю, чай выпил, уже надо уходить, а я все никак не могу начать. Встаем, уже поблагодарили Господа, и тут я говорю: - «Папа, мама. Вы меня все спрашивали, ищу ли я невесту, я нашел ее. Привезу вам ее показать». Мама: «Ах! Уже даже и показать везешь? А кто она, откуда?» -«Из Белоруссии». -« Из Белор-у-уссии? А сколько ей лет?» -« Восемнадцать». -«Ой, ребенок, совсем ребенок!» Договорились на какой-то день, и Федюша меня привез. Я ужасно волновалась. Федюша говорит: «Ты не бойся, я все время буду с тобой. У нас мама такая любопытная, она будет тебе вопросы задавать, но ты не волнуйся, я за тебя на все отвечу. Я тебя не оставлю ни на шаг. Я буду держать тебя за руку». И вот привез меня Федюша, заходим в дом, мамочка нас встречает, мы с ней поздоровались, поцеловались. Тут же стали накрывать на стол, сели обедать. Начались обыкновенные вопросы: откуда, какая семья. Мама Федюши Наталья Николаевна все расспрашивала, а я подробно ей рассказывала. Контакт у нас с ней сразу возник, и волнение моментально улетучилось. После обеда я мыла с ней посуду, и мы все говорили, говорили. Федюша мне потом рассказывал: «Ты мамочке моей очень понравилась. Она сказала: «Такие руки, как у Галочки, все смогут сделать». Я посмотрела на них - руки как руки. Какие же они должны быть? А он мне: «У тебя же маникюра нет, колец не носишь. А потом, ты пришла, стала помогать стол накрывать, посуду мыла, и мама сразу заметила, что ты труда не боишься». Потом назначили день свадьбы. Мама с папой говорят: «Мы решили, что вас молодых мучить? Если вы любите друг друга, чего вам ждать какого-то лета? Прямо после Пасхи и отпразднуем свадьбу». Нам с Федюшей настолько было хорошо вместе, что мы даже и о свадьбе не думали, но, конечно, с радостью согласились. Назначили дату, стали готовиться. Они мне все купили: и материал на платье, и туфли. Я только фату из Белоруссии привезла. Очень красивая была фата, многие потом у меня ее просили «на прокат», так она у кого-то и осталась. Как начались приготовления к свадьбе, с работы я уволилась, и мы поехали с Федей в Белоруссию. А дома у меня готовился «последний штурм». Я написала родителям, что собираюсь замуж, что жених мой будущий священник, и батюшка меня благословляет на брак. Сестры мои как узнали об этом, все восстали. Мама мне писала: «Раз тебя батюшка благословляет, и муж у тебя будущий священник, то я тебя благословляю, и отец благословляет. А на сестер не смотри». К нашему приезду они все съехались, чтобы взять меня в оборот и разрушить наши планы. В то время в их представлении будущий священник был не человеком, а, наверное, каким-то чудовищем. Забегая вперед, скажу, что теперь все мои восемь сестер - люди церковные. Одна из них сама матушка, другая - монахиня, но Вера, в постриге Валерия, никогда и не была на их стороне.
Когда мы с Федюшей приехали, и они увидели его, рот у них закрылся, а потом расплылся в улыбке, и выражение лица уже не менялось. Он так им всем понравился, что они только и говорили: «Ой Хведенька, ох Федечка, да який же ты умница, да какой же ты! А ты так смеешься, а ты так шутишь, а с тобой так легко и хорошо! Ох, Галина, да якая ж ты шчастлива! Ох, як добре, шо ты пошла туда!» Собрались они расстроить нашу свадьбу, но в один момент все стало по-другому. С первых же мгновений знакомства Федюша покорил их своей простотой. Он мог держаться очень просто с любым человеком, будь то генерал, простой человек или президент, ему это было безразлично. Не то, чтобы он себя держал как-то особенно достойно - нет. Он был одинаков со всеми. Людей поражала чистота его сердца, поэтому они к нему тянулись. Он мог поговорить, пошутить, посмеяться и какие-то серьезные вопросы обсуждать. Уж если мои сестры так изменились, что о других тогда говорить. После нашего приезда они перестали мамочку мучить за то, что мы с Верой не пошли путем, который они для нас выбирали.
Мы вернулись в Москву; вскоре кончился Великий пост, а за ним и Пасха. Прошла Светлая седмица, и в храме Адриана и Натальи, где настоятелем был папочка Федюши, отец Владимир, нас обвенчали. Таинство венчания совершал он с двумя дьяконами - отцом Николаем Важновым и отцом Сергием, братом Федюши, будущим епископом Новосибирским и Бердским. В свадебное путешествие мы не ездили. У Любы стали жить, Федюшиной сестры. Люба была уже матушкой, женой отца Николая Важнова, но детей у них еще не было, и жили они вдвоем в четырехкомнатной квартире у метро «Планерная». Я стала присматриваться к их жизни: как вести хозяйство, как готовить пищу по-городскому, как готовить супы, второе, котлеты. У нас в деревне по бедности все было просто: хлеб, молоко да картошка. Удивляло меня, как это Люба знает, что нужно вечером приготовить, а что можно уже завтра. Все это было для меня загадкой, и Любушка меня всему научала. Постоянно я ощущала на себе ее любовь и внимание, с каким она относилась ко мне. Теперь я удивляюсь, как она все успевала, ведь в то время она пела в храме «Всех скорбящих Радосте» на Ордынке и училась на регента в семинарии. Как же мне хорошо жилось на «Планерной»! До сих пор я вспоминаю чувство узнавания другой, счастливой жизни. При встрече: «Доброе утро» - поцелуют друг друга. «Спокойной ночи» - поцелуют друг друга. Ни ругани, ни ссор, ни криков. Как они рады друг другу, как обсуждают все вопросы вместе, у них нет ничего отдельного. Как беспокоятся друг за друга, переживают, молятся. Все это было для меня таким контрастом по сравнению с тем, что я до сих пор наблюдала в семьях моих сестер. Конечно, в жизни не может быть все гладко, даже не должно, мне кажется, быть какой-то стерильности в жизни. Только в испытаниях и закаляется любовь сильнейшая.
Вскоре после свадьбы полетел Федюша с Патриархом в Америку, а я на эти две недели поехала в Белоруссию. Но мне неинтересно там было. Как будто не мои стены. Жила эти две недели в Белоруссии, а сердцем и умом была в Москве. Это была первая Федина поездка, когда я его ждала. Потом я ждала его всю нашу жизнь, все восемнадцать лет, часто вспоминая нашу первую разлуку. Вернулись мы в Москву в один и тот же день. Я появилась дома раньше, и он мне звонит: «Галочка, приезжай ко мне в Патриархию на Кропоткинскую». Ой, да конечно! Федюшечку сейчас увижу, не видела две недели! Не пошла - полетела как на крыльях. Приехала в Патриархию, мы расцеловались, довольные, счастливые, и он тут говорит: «Ну, пойдем, Патриарх тебя ждет». Я даже дар речи потеряла: меня ждет сам Патриарх! Тут же вспомнила я, как впервые увидела Святейшего в Трапезном храме Лавры, как через сотни голов пыталась разглядеть его от дверей. Было это еще до знакомства с Федюшей. В то время я вообще ничего не понимала в службе. Помню, на исповеди сказала об этом батюшке, а он мне на это тогда говорил: «Галочка, ты стой, читай про себя Иисусову молитву, когда нужно будет - все станешь понимать, Господь тебе откроет». А спина разламывается, ноги ватные. Стою, слушаю пение, смотрю на монахов, служащих со Святейшим, и думаю: «Господи, какие же там все святые! Сам Патриарх, такой человек! Он же святой! А я такая грешница, я ж ничего не знаю! Какой ужас...» Впервые Федя меня представил Святейшему еще до венчания в Елоховском после службы. Федюша идет за мной и говорит: «Не волнуйся ты так, все будет хорошо. Благословение возьмешь, он на тебя посмотрит, и все». Федюша меня подводит, Святейший сидит, вокруг него архиереи, священство. Подхожу, ни жива ни мертва, он меня благословляет, берет за руку и внимательно так рассматривает. Я стою вся красная от смущения. Как он отпустил руку-то, отошла подальше, стою, а он все молчит. Потом взглянул еще раз и говорит: «Ну что ж, хорошо. Высокая, красивая, все хорошо». Я не знаю, что со мной было от этих слов! Как я вовсе не сгорела от смущения! Но одно дело - подойти к нему в храме, где, наверное, каждый мог видеть Святейшего, и другое дело - в Патриархии. Да еще Федя сказал, что он меня ждет. Это что же, значит, он меня помнит? Вошли мы в зал заседаний Синода, в этот момент открывается дверь кабинета Патриарха, и на пороге стоит сам Святейший Патриарх всея Руси Пимен. Как сейчас вижу его перед своими глазами: маленький, сухонький, седенький, в простом подряснике, и почему-то показался мне маленького роста, не такой, каким я видела его на службах. Вхожу и вижу на столе вазу с огромнейшим букетом роз, штук, наверное, пятьдесят. Он вынул их и подал мне. С волнением приняла я цветы, поцеловала его руку…
На чтение и учебу времени у Феди оставалось мало, но, видно, крепко заложено в него было то, что он получил в семье. Многому он научился от отца, от дедушки Николая Евграфовича. Отец Владимир семинарию не кончал, но лучше многих выпускников Академии знал, например, богослужебный устав, мог ответить на любой богословский вопрос. И все это он передал своим детям. А потом, жить с Патриархом десять лет - это тоже образование. И какое!
В каждой семье появление на свет ребенка - событие исключительное. И сколько к нему ни готовься, оно всегда поражает чудом появления на свет нового человека. Я никогда не читала медицинской литературы и абсолютно ничего не знала о семейной жизни, даже не знала, откуда дети берутся. Не хотела и книг в руки брать, чтобы не было мне страшно. Это знание пришло само. Первого нашего ребенка я вынашивала, еще когда мы жили на «Планерной». Часто ждала я Федю в аллейке над оврагом, гуляю, а сама молюсь: «Матерь Божия, помоги мне. Ведь я не знаю, как рожать. Ты же лучше знаешь, ты мне помоги, что бы я там не кричала, могла потерпеть. Тебе-то не было больно, а мне будет больно. Ты уж меня не оставь, помоги мне». А потом, когда рожала, как схватки начались, я про себя думала: «Ой, какой ужас, не буду больше рожать!» Схватки кончаются, думаю: «Как же это - не буду? Я же Федюшу люблю. У его мамы сколько детей, у моей мамы сколько - они могли терпеть, а я нет?» Схватки начинаются - и все снова. И эта борьба продолжалась все двенадцать часов, пока я рожала. А потом, когда родила, тут же все забыла. Вот какое счастье дает Господь! Когда родишь, присутствие Матери Божией настолько реально ощущаешь - не передать! Помню, когда родила, встала, Федюша ко мне приехал. Зима, февраль месяц. Я в голубом халатике, косички две заплетены. Что мне тогда было: в девятнадцать я замуж вышла, в двадцать родила. В окошко смотрю - Федюша. Машет мне обеими руками, на дерево зачем-то полез, потом пишет на снегу огромными буквами: я тебя люблю! Спасибо за дочку! Мне на всю жизнь запомнилась его радость, когда он вез нас с Лизонькой из роддома. Я помню его восхищение, как он взял ее на руки, одеяло отодвинул, глянул, сам весь сморщился, и говорит: «Ой, какой носик!» Я в машине впереди сидела, а он с Лизочкой сзади, и всю дорогу говорил: «Ой, какой носик! Ой, какая маленькая, ой, какая Лизочка!» Имя Лизочке мы выбирали так. Я еще носила ее, и мы не знали, кто именно родится - мальчик или девочка, а 
удовлетворять свое любопытство, идти на УЗИ, нам и в голову не приходило. Написали на бумажках те имена, что нам нравятся, закрутили их в трубочки. Вечером помолились, почитали Евангелие, а под Евангелие положили записочки - с одной стороны мальчики, с другой - девочки. Я вынимала девочек, он вынимал мальчиков.
Он вытянул Владимира, я вытянула Елизавету. Это имя мы избрали в память о моей бабушке, папиной маме. А Владимир пригодился позже - когда родился, тогда и пригодился. Причем, интересно, девять человек детей, казалось бы, можно бы привыкнуть к отцовству, а он каждому ребеночку так радовался! Он сам был, как ребенок, умел радоваться, как ребенок. Если приносил в дом какую игрушку, сначала сам играл в нее с тем, кому она предназначалась. И так заразительно, так искренне, настолько увлеченно катал машинки или показывал, как прыгает зайчик! Я думаю, в эти минуты он действительно становился ребенком, возвращался в свое детство. Он и смеялся, как ребенок, не опасаясь, что будет выглядеть в глазах окружающих каким-то, может быть, слишком легкомысленным. Он был такой замечательный папа!
… Вечером накануне дня Ангела он служил вечерню. Все было как обычно: празднично, радостно, но с каким-то чуть заметным налетом грусти. Я ему потом говорила: «Феденька, что с тобой? Ты как-то особенно сегодня служил и акафист читал не так». На следующий день я опять заметила какую-то едва уловимую грустинку в его жестах, выражении глаз и даже губ. А вечером сидит он за своим письменным столом уже в куртке, собрал портфель, взял с собой будильник, маленькую бумажную иконку Царицы Небесной, Ее Владимирский образ, сидит и говорит мне: «Если бы ты знала, Галочка, как мне не хочется ехать! Но надо». - «Бедненький Федюшечка, как мне тебя жалко!» - «Я не бедненький, я счастливый», - мельком взглянул на благословение отца Иоанна (Крестьянкина) и пошел к двери. Как великую святыню хранил Федюша письмо от отца Иоанна (Крестьянкина) - благословение на служение Богу, присланное ему на рукоположение в иереи. К своим словам отец Иоанн приложил стихотворение епископа Никандра. Все эти годы, оно, переписанное на машинке было прикреплено к нашей божничке.
Ревнителю православия
Пусть ноги устали, болит твоя грудь,
И спину ты можешь едва разогнуть,
И пусть бы хотелось тебе отдохнуть,
Работы так много еще впереди.
Иди и буди!
Иди и буди ты уснувших людей,
Скажи им, что враг среди Божьих полей,
Их хочет засеять травою своей...
Когда лишь разбудишь, тогда отойди.
Иди и буди!
Иди и буди равнодушных людей,
Глаголом их жги вдохновенных речей,
Зови их к подножью святых Алтарей...
Буди равнодушных, их сна не щади.
Иди и буди!
Пока еще враг дожидает зари,
Пока не погасли совсем Алтари, пока не свалился - иди, говори... Работы так много еще впереди... Иди и буди!
Утром 22 февраля, только мы успели позавтракать, звонит телефон. Я подхожу - отец Николай: «Матушка, крепись, держись, нет у нас больше Феденьки. Я сейчас приеду».
Вешаю трубку. Иду... чувствую, словно что-то безвозвратно уходит из дома, как меняется привычная обстановка, а я не успеваю даже вслед посмотреть... Собрала всех деток, говорю, что папочка наш погиб - и сдерживать слезы нет сил. Но рядом дети, и надо держаться. Господь нас не оставит! Он не может нас оставить! Мы стояли перед иконой с зажженной лампадой и молились: «Слава Тебе, Господи, за все!», и папочка наш в это время молился вместе с нами».
Похоронен отец Феодор Соколов при храме Преображения Господня в Тушине, настоятелем которого он был с 21 мая 1990 года.
Как бывший десантник Федор Бородин стал священником двух храмов и отцом семерых детей
Источник: Крестовский мост
Что сказал старец Герман
Когда мне было девять лет, в наш дом в Гнездниковском переулке въехала новая соседка педагог Вера Алексеевна Горбачева. Родители тогда в церковь не ходили, но, увидев у нее в квартире иконы, попросили стать крестной моей и сестры Ани. Вера Алексеевна дала нам тексты молитв, водила в храм на исповедь и причастие. Так у меня началась тайная жизнь, о которой в школе не знали.
В 9-м классе я встретился со старцем. Мы с Аней тогда твердо решили, куда поступать: она на филологический, я в художественное училище. За благословением поехали в Подмосковье к архимандриту Герману (Красильникову). Старенький, отягченный болезнями (год спустя он умер), отец Герман весь светился любовью. Он сразу назвал нас по именам, хотя увидел впервые. Вынес из алтаря четки Серафима Саровского, надевал их нам на шею и молился.
Сестре сказал: "Поступай" (она успешно окончила филфак). А меня огорошил: "У тебя другая дорога станешь священником". Я не поверил. А потом два раза провалился на вступительных экзаменах и оказался в воздушно-десантных войсках.
Атака на сейф
Нас готовили к отправке на войну. Призывники уже зашли в автобус, когда выяснилось, что один лишний. Нужно 35 бойцов, а нас 36. Я был первым по списку, и офицер сказал: "Бородин, выходи!" Остальные отправились в Фергану, а оттуда в Афганистан. Если бы мне пришлось кого-нибудь убить в бою, не смог бы служить в Церкви: каноны не позволяют. Наша часть находилась в Литве. Много бегали, стреляли, прыгали с парашютом. Иногда мне удавалось уходить в лес и в одиночестве молиться. Мама привезла рукописный молитвослов и изданное за рубежом Евангелие. Я тщательно их прятал, но командир роты все-таки нашел и запер в сейф. Это был массивный мужчина, за глаза его прозвали Боник. Я умолял его вернуть бесполезно. Пришлось мне всю ночь проволокой и нитками открывать замок. Более сложной инженерной задачи в жизни не решал. Господь помог: к утру сейф стоял закрытый, но пустой.
Когда Боник это обнаружил, кинулся на меня. Я от него. Погоня! Наконец он меня догнал, сгреб и бросил на пол. Наступил ногой на грудь: "Ты взял книжки?!" Когда он злился по-настоящему, было страшно. Но я особой ярости не вызвал. Может, потому, что сразу признал свою "вину". Однако книги ему не отдал. То маленькое Евангелие храню до сих пор.
Семинарская весна
После армии я поступил в Московскую духовную семинарию. Шел 1988 год, в воздухе царила Пасха. Приходили новости: "Церковь получила храм!", "Вернули монастырь!", "Передали святые мощи!"... Нам, отутюженным советской системой, не верилось, что это надолго. Помню, кто-то из студентов сказал: "Хоть бы одну литургию отслужить, а потом и умереть не страшно". Допускали, что все может повернуться назад. И даже гонений не исключали: мы же знали нашу историю.
Но церковный подъем продолжался. Открылся непочатый край работы. Большинство моих друзей по учебе потом самоотверженно служили, многие потеряли здоровье. Дружил я с Игорем Давыдовым (будущим епископом Якутским Зосимой). Удивительный был человек, отдавал всего себя. И сердце не выдержало: отслужил литургию и отошел к Господу в 46 лет.
Дела семейные
Иногда я ходил на исповедь к архимандриту Кириллу Павлову. На последнем курсе попросил у него благословения продолжить учебу в Духовной академии: мне очень нравилось учиться. Но старец вдруг твердо сказал: "Не благословляю. Тебе надо жениться и идти на приход. Невеста есть?" "Нет, но меня познакомили с достойной девушкой". "Кто она?" "Людмила. Работала в лавре, писала иконы". "Знаю ее. Очень хорошо. Поезжай к ней".
Людмила тогда перешла в мастерскую при храме Святителя Николая в Кленниках на Маросейке. Мы понравились друг другу. Сейчас у нас шесть сыновей и дочь. Старший недавно вернулся из армии, а младшему два годика. Жена у меня чудо. Поражаюсь, откуда в ней столько мудрости и терпения.
Два храма на одной улице
Первый храм, где я служил, Никольский в Кленниках. Настоятель Александр Куликов стал для меня мудрым духовником. Помню, с каким волнением вышел я в первый раз принимать исповедь. Юнец, 24 года, а прихожане в два-три раза старше. Возможно, люди догадались о моих чувствах и, чтобы поддержать меня, сразу стали подходить один за другим.
Одновременно летом 1992 года меня назначили настоятелем храма Космы и Дамиана на Маросейке. Его только что вернули Церкви, до этого здесь располагались рисовальные классы Ильи Глазунова, стояли статуи языческих божеств. К чести Ильи Сергеевича, он быстро освободил помещение и отдал мне ключи. Я взялся за перестройку. Прихожан в первое время было мало. Мы работали семьей: на клиросе пела моя жена, за свечным ящиком стояла мама, брат помогал в алтаре, сестра готовила еду для рабочих. А я носился галопом: снять перекрытия, перенести заборы, заказать иконы, очистить подвалы, провести электрику... О любимом чтении Григории Нисском и Игнатии Брянчанинове пришлось забыть. Но какой был порыв! Все происходящее казалось чудом.
По будням служил в Кленниках, по выходным у себя в Космодамианском. После воскресной литургии спешил в Кленники, помогал там исповедовать и крестить. И так три года, а потом остался настоятелем. Слава богу, оба храма на одной улице.
В чем счастье
Главное в моей жизни литургия. Молюсь в алтаре и чувствую, как все унылое, малодушное, ропотное во мне сгорает. Приходят силы, терпение, смысл. Литургия явление иной, бессмертной жизни. Великое счастье к этой жизни прикасаться.
5 ФАКТОВ ОБ ОТЦЕ ФЕДОРЕ БОРОДИНЕ
1. Родился в 1968 году в Москве. С детства мечтал стать художником.
2. В Лавре расписывал храмы вместе с православным бардом отцом Романом Тамбергом. Сейчас рисует только своим детям.
3. В 24 года стал настоятелем храма Святых бессребреников Космы и Дамиана на Маросейке, который возглавляет до сих пор.
4. Каждое лето ходит с прихожанами в поход на байдарках: в группе более 70 человек, большинство дети и подростки.
5. Водит недорогой автомобиль. Мечтает о микроавтобусе, куда смог бы посадить всю свою семью
Межсоборное присутствие разработало и опубликовало ряд проектов документов, в числе которых — «О подготовке ко Святому Причащению». Подобные документы претендуют на то, что отражают соборное мнение Церкви по важным вопросам её жизни. Сейчас есть возможность обсудить представленные проекты и побудить членов соответствующих комиссий внести в них изменения. Предлагаем вашему вниманию отзыв на проект документа «О подготовке ко Святому Причащению» протоиерея Федора Бородина , настоятеля храма святых бессребреников Космы и Дамиана на Маросейке в Москве.
Протоиерей Феодор Бородин
Документ хороший, нужный. Слава Богу, что Межсоборное присутствие стало обсуждать животрепещущие вопросы церковной практики, жизни христианина. Много вопросов накопилось еще со времен Синодального периода, когда не работал механизм соборного обсуждения. А уж в советское время и подавно все эти вопросы были законсервированы, и не могли никак решаться.
Сам этот документ обозначает очень большую разницу между существующей традицией и практикой — тем, с какими вопросами и вызовами пришлось встретиться Церкви.
Теперь о важном. Меня очень порадовало, что в проекте документа несколько раз упоминается о том, что к каждому человеку должен быть индивидуальный подход. Именно священник, духовник, знающий конкретного человека, вместе с ним может решить и понять, что для этого человека важно. Потому что бывает так, что для человека важен уже не пост как воздержание от пищи, а, допустим, какой-то благотворительный труд. Или важно еще более усердно читать Священное Писание.
Бывает, что человек 15 лет подряд читал три канона, и они просто уже отскакивают от его мозгов, совершенно не цепляя внутреннюю жизнь его души. Иногда нужно поменять это правило, ему нужно почитать Псалтырь или просто сказать: «Сколько читаешь? Полтора часа? Давай ты почитаешь Иисусову молитву все это время». (Есть такая практика, она закреплена в канонниках старого издания, что вместо всех богослужений в части приготовления ко Святому Причащению можно читать Иисусову молитву).
Прекрасно, что этот документ предусматривает такую, достаточно широкую свободу в этом вопросе.
Немного смущают два момента. В документе упоминается о практике семидневного поста в связи с редким Причастием. Но надо сказать и о сложившейся практике для тех, кто причащается часто. Сейчас нередко бывает, что христиане, в течение многих десятилетий живущие напряженной духовной жизнью, опытными духовниками, не сговаривающимися друг с другом, освобождаются и от одного дня поста перед Причастием. То есть достаточно большое число пожилых опытных священников — по 20, 30, 40 лет окормляющих много людей — приходят к выводу, что достаточно человеку поститься по уставу (многодневные посты, соблюдать среды, пятницы).
Человек, привыкший к такой напряженной жизни и живущий радостью во Христе, может не поститься, допустим, в субботу перед воскресным Причастием. Некоторые благословляют воздерживаться от мяса вечером или просто поменьше есть.
Эта практика, строго связанная с благословением духовника (чтобы сам человек не брал непосильного), должна быть закреплена как возможная, как цель евхаристической жизни, к которой надо идти.
Про исповедь
В документе не отражена и возможность причащаться без . Она сведена только как исключение ко времени Страстной и Светлой Седмиц. А мне кажется, что также должно быть отражено следующее: человек, живущий давно напряженной и радостной духовной жизнью, соблюдающий все посты, регулярно причащающийся, может исповедоваться тогда, когда ему необходимо по его христианской совести, но, допустим, не реже, чем раз в месяц. И причащаться тогда, когда он сочтет нужным. Но только по совместному решению с духовником.
Мы подходим к тому времени, когда все больше и больше людей дорастают до возможности понести такую благодатную евхаристическую жизнь. Мне кажется, что это должно быть отражено в вопросе поста и в вопросе исповеди перед причастием.
В документе констатируется, что исповедь дает возможность священнику свидетельствовать «об отсутствии канонических препятствий к участию в Евхаристии». Эта последняя функция исповеди за последнее время многократно подвергалась жесткой критике: фейс-контроль, властолюбие священников, церберство у Чаши и так далее. Да, бывает, что священники ведут себя неверно, не видят свое место, встают на пути человека к Богу.
Но, во-первых, посмотрите, каноны, прочитайте эту потрясающую книгу, и вы увидите, сколько раз там сказано о церковном наказании и причастившегося недостойно, и причастившего.
По мнению составителей канонов, мы, иереи, несем ответственность за преподание Святых Даров тем, кто их сейчас не должен принимать.
Вот стоит парень на исповедь, он мне незнаком, скорее всего, он не знает, что сожительство с женщиной — это грех. Он живет как все, и возможно, он действительно, очень хороший парень. Вот стоит женщина. Она, возможно, не думает, что сделанные ею когда-то пять абортов — кошмар, который, дай Бог, преодолеть за десятилетия. Хорошо еще, если люди сами говорят: «Я не изменяю своей жене Великим Постом, потому что я пощусь» или: «Я грешна, изменила своему бой-френду». Так что порой приходится, хотя очень не хочется, задавать наводящие вопросы незнакомым людям.
И вот теперь во-вторых. Если бы не было этой практики обязательной исповеди перед причастием, как бы можно было помочь воцерковлению огромной массы людей, пришедших в Церковь за последние двадцать лет? Меня один автор обвинил в поминовении Святого Духа всуе. Но я повторюсь: это Он руководит Церковью и это Он Своим промыслом подал нам современную практику исповеди. Или вы думаете, что Господь, сказавший «Я с вами во все дни до скончания века» (Мф. 28:20), оставил эту важнейшую часть церковной жизни без попечения и руководства? Я не верю в это.
Если бы у нас двадцать лет назад было бы, как сейчас в Греции, то есть исповедь — по желанию, а Причастие — когда хочешь, это было бы ужасно. Да, каждый священник провел тысячи часов в исповедях-беседах, но так было нужно. Это была милость Божья о нашей Церкви, единственная возможность приблизить к церковному пониманию души тысяч и тысяч людей.
Сейчас уже можно медленно, обдуманно менять эту практику для тех, кто живет в мире с Богом, о ком духовник знает, что «он не имеет канонических препятствий к участию в Евхаристии». Кстати, такие люди обычно очень смиренны, потому что именно смирение является результатом правильной и долгой церковной жизни. И они не требуют себе права причащаться без исповеди. Приходится их уговаривать.
А для тех, кто только на пути к этой мере (таких людей пока больше), исповедь, хотя бы краткая, перед Причастием все же необходима.
Покаянное чувство и исповедь
Еще мне кажется, что надо более широко обозначить вопросы детской подготовки к Причастию. Во-первых, в ребенке, конечно, должно родиться покаянное чувство.
Как-то я шел поздно вечером мимо комнаты одного из моих сыновей и услышал сдержанные рыдания. Захожу — он плачет. Обнимаю его, целую, говорю: «Сыночек, что такое?» Он говорит: «Я такой грешник! Как же меня Господь простит?» То есть у него родилось покаянное чувство. И никакие регламенты здесь не нужны. Мы стремимся, чтобы оно родилось в детях.
Нельзя просто сказать семилетнему ребенку: «Ты обязательно должен исповедоваться и обязательно перед каждой Литургией». Это может быть просто губительно для него, он должен постепенно войти в культуру и практику исповеди.
У себя на приходе мы пришли к следующему выводу: в семь лет мы просим, чтобы ребенок первый раз подошел на исповедь, а затем — чтобы он подходил иногда раз в месяц, раз в два месяца. Чтобы родители его готовили, объясняли ему, разговаривали с ним, обсуждали, какие ошибки им были совершены.
Рассказывали случай, когда в одном монастыре отказались причащать ребенка, потому что ему в этот день исполнилось семь лет, а к исповеди его по привычке не подвели. Бедная мама только потом говорила: «Как же я не сообразила сказать, что ему вечером исполняется семь лет. Тогда бы допустили…» Это просто ужасно.
О русском языке и другом документе
И еще раз скажу: документ прекрасен тем, что наконец-то дает существенную степень свободы духовнику и прихожанину, предлагает дифференцированный подход к прихожанам.
Давайте этот же подход применим и к другим областям церковной жизни. Например, к вопросу богослужебного языка. Мне кажется, острота вопроса не в том, чтобы переводить или не переводить, а в том, при каких обстоятельствах применять русифицированный текст.
У меня был такой случай: 20 лет назад чуть ли не в первый раз я пришел соборовать в одну московскую больницу тяжко болеющего человека. Там лежало шестеро больных в небольшой палате. Я начал совершать . Сидели какие-то родственники, ухаживающие. Попросили соседи больного, два или три человека, тоже пособоровать. В палате не было ни одного даже чуть воцерковленного человека.
Я читал первое время все по требнику и осознавал, что люди ждут со смирением, пока это закончится, но ничего не понимают. Я начал переводить самостоятельно хотя бы Апостол и Евангелие. И увидел, как у людей просто засветились глаза. Люди умом стали входить в Таинство, оно действительно коснулось их душ через осознание, понимание.
Или другой случай. Я выхожу из алтаря на отпевание умершего, много народу. Во время каждения понимаю: почти все собравшиеся — абсолютно нецерковные люди (они не знают традиции кланяться кадящему). Может быть, они вообще больше никогда не придут в храм. Я чувствую, что нужно достучаться до них, просто нельзя терять эту возможность. Медленно, громко я начинаю переводить пронзительные стихиры Иоанна Дамаскина. И это звучит как откровение практически для всех стоящих: головы поднимаются, люди начинают думать, это видно по их глазам. Многие потом подходят после отпевания.
Ну так дайте мне хороший перевод всего чина, выпустите в Издательском отделе и позвольте использовать на мое усмотрение. Поверьте, я не буду злоупотреблять, я люблю церковнославянский намного больше русского, но иногда мне необходима эта возможность.
Еще один пример: недавно я разговаривал с одним человеком, который периодически живет в Ирландии. Там есть приход Русской Православной Церкви. В этом приходе русских очень мало, но там латыши, эстонцы, поляки, украинцы, белорусы, кавказцы — и все постепенно начинают говорить на русском. Для них это общий язык формирующейся общины. Он пока очень тяжел, церковнославянский же вообще непосилен. Они даже при желании еще очень долго не освоят его.
В таких ситуациях очень нужны тексты чинов Соборования и Отпевания, других чинов, может быть, даже вечерни и утрени, тактично, бережно русифицированных и предложенных как возможные для совершения в определенных обстоятельствах. И в зависимости от обстоятельств прихода, от того, кто молится за спиной, священник мог бы принимать решение о том, какой текст ему сейчас использовать.
По материалам ежедневного интернет-СМИ "Православие и мир"
"Мой отец считал, что обязательно надо служить. Я говорил ему тогда: «Пап, а если в Афганистан?» «Грибоедов там служил, и тебе не зазорно» - был его ответ.
В Афган я не попал чудом. До армии я проходил парашютную подготовку в ДОСААФе. Вся наша группа призывалась одновременно. Приехали на место сбора. Сели в автобус. Подошёл офицер, посчитал. Нас - 36, а нужно - 35. «Бородин - выходи». Моя фамилия была в списке первой, на «а» никого не было. Потом по переписке я узнал, что все попали в учебку в Фергане, а потом - в Афганистан. Меня Господь сберег. Ведь даже если бы даже вернулся, но кого-то убил, не смог бы священником стать по канонам.
Я считаю, что надо служить, если ребенок здоров. В армии происходит резкое взросление. Юноше приходится учиться брать на себя ответственность, принимать решения. Самим же родителям с таким сыном будет спокойнее и надежнее входить в старость. Если что-то не так со здоровьем, то только тогда надо спасать от армии. Дедовщина? Когда я служил, дедовщина была - жуткая. Конечно, отдавать ребенка в армию страшно и тогда, и теперь. Молиться надо. Мой старший сейчас служит. Молимся всей семьей.
И в армии, и в последних классах школы мне, как верующему человеку, приходилось держать глухую оборону. В 9–10 классе я уже четко понимал, что я - другой и живу по другим законам, есть вещи, которых я делать не буду. Служил в ВДВ, сержант. Я был единственным верующим в роте, мне приходилось обороняться. «Вычислили» меня в столовой, поняли, что я постом не ем масла, отдаю его кому-то.
Потом у меня нашли Евангелие. Был 1987 год. Тогда моя мама работала в крестильне Елоховского собора , и священники, которым самим было нельзя, просили ее проводить хотя бы краткую катехизацию, хоть 40 минут поговорить о вере. Но что за исповедь без Евангелия? И мама по ночам переписала Книгу несколько раз. Давала читать на время с возвратом. Эти рукописные, как в древности, тексты прочло множество людей. А потом по благословению о. Кирилла Павлова мама стала изготовителем и распространителем духовной литературы.
Переплетенные ксерокопии в простой обложке - святитель Игнатий Брянчанинов, письма Амвросия Оптинского и другие книги. Люди, попадавшие в наш дом через знакомых, втайне и с опаской брали их в руки, затаив дыхание, и уносили, как великое сокровище. Улица Черняховского, дом 15 - для многих нынешних архиереев, архимандритов и протоиереев их богословские библиотеки начались там. Такое рукописное Евангелие мама передала мне в армию.
Ротный находил у меня Евангелие, отнимал, запирал у себя в сейфе, чтобы вернуть книгу, я вскрывал его сейф. «Праведное» воровство! Ротный валил меня на пол, вставал коленом мне на грудь: «Это ты забрал книжечку?» я отвечал: «Она моя, товарищ капитан!» Когда к концу срока появилась какая-то свобода, я уходил в лесок, помолиться.
Кстати, когда я поступал в семинарию, узнал, что у тех, кто не служил в армии, не брали документы. Когда в воздухе стало носиться, что скоро Церкви будут возвращать храмы, набор в семинарию увеличился. На нашей параллели было четыре класса, и был всего один абитуриент, не отслуживший в армии. Во-первых, становиться священником в 22 года - это не только большая ответственность, но и риск. Во-вторых, как ты можешь послужить небесному Отечеству, если не послужил земному?
Раньше считалось, что если ты не служил в армии - значит у тебя что-то не в порядке с совестью или с головой. Потом, служба в армии, это, конечно вопрос дисциплины и взросления. Я считаю, что армия обязательно нужна."
